А. Н. Бернштам пришел к заключению, что общественный строй древних тюрок «является ранней формой сложения примитивных феодальных отношений»[209]. Это утверждение противоречит как фактическим данным, так и всей теоретической антропологии, созданной немецкими, английскими и американскими /Л. Г. Морган/ учеными в XIX веке, которые разделили разные фазы развития на варварство — военную демократию. Высшая ступень варварства, как известно, начинается с плавки железной руды и переходит в цивилизацию в результате изобретения буквенного письма и применения его для записывания словесного творчества. К ней принадлежат греки героической эпохи, италийские племена незадолго до основания Рима, германцы Тацита, норманны времен викингов. Следует причислить тюркютов к этой ступени.
Характеризуя высшую ступень варварства, Ф. Энгельс, например, отмечает следующее: «Все культурные народы переживают свою героическую эпоху — эпоху железного меча»[210]. Это можно отнести и к тюркютам, применявшим плавку и обработку железа. «Богатство быстро возрастало, но как богатство отдельных лиц»[211]. И это явление описано нами. «Рабство… становиться теперь существенной составной частью общественной системы»[212]. Рабство у тюркютов переживало именно эту стадию развития[213].
Пахотная земля предоставляется в пользование отдельным семьям — сначала на время, потом раз и навсегда, переход ее в полную частную собственность совершается постепенно и параллельно с переходом парного брака в моногамию.[214] Отдельная семья становиться хозяйственной единицей общества. И этот переход наблюдаем мы в тюркютском обществе[215].
Наконец, институт власти: «Военный вождь народа — rex, basileus thiudans[216] становиться необходимым, постоянным должностным лицом. Война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни. Война, которую раньше вели только для того, чтобы отомстить за нападения, или для того, чтобы расширить территорию, ставшую недостаточной, ведется теперь только ради грабежа, становится постоянным промыслом»[217].
Именно такие причины воин и походов сообщают нам источники, именно для войны была создана грандиозная система чиновников, соединяющих в своих руках военные и гражданские функции, — ябгу, шады, тутуки и др. — с наследованием должностей, характерной особенностью, отмечаемой историками и на материале раннего периода Европы. Грабительские войны усиливают власть верховного военачальника, равно как и подчиненных ему военачальников. Закладываются основы наследственной королевской власти и наследственной знати»[218].
Вот какова была держава рода Ашина. Она стояла на стадии военной демократии, поглотившей родовой строй, и направлена была острием против своих соседей, служивших для нее объектом эксплуатации. Антагонистическое противоречие лежало в отношениях грабителей к ограбляемым; держава Ашина была некоторым подобием Спарты, но во много раз сильнее и больше[219].
Основными силами такого государства-хищника были его армия и система управления, поэтому сосредоточим свое внимание на этих сторонах.
Глава VI. ТЮРКЮТЫ У СЕБЯ ДОМА
Военное дело. Первой специальностью, с которой тюркюты выступили на арену всеобщей истории, было добывание железа. Их легендарный предок Ашина, бежав на север, «добывал железо для жужаньцев»[220]. В 546 г. жужаньский хаган Анахуань называет вождя тюркютов: «мой плавильный невольник»[221], подчеркивая главное занятие тюркютов.
Археологическими разведками обнаружены памятники тюркютской металлургии VI–IX вв. На Алтае найдены следы добычи железной руды, неглубокие шурфы и забои, относящиеся к этому же периоду. Способ получения железа был сыродутным. Восстановление железа путем химического соединения его окиси с окисью углерода давало губчатую металлическую массу, так называемую крицу. Качество кричного железа даже теперь считается гораздо выше доменного[222].
Из высококачественного железа алтайские кузнецы изготовляли однолезвийные ножи, тесла-топоры, стремена, удила, мечи, сабли с малым изгибом и массивным клинком, наконечники копий и стрел, а также железные котлы двух типов: круглые — подвесные и стоячие — на конической ножке[223]. Добыча и обработка металлов в эту эпоху производились также на территории современной Тувы, причем добывалось не только железо, но и золото, серебро, олово и медь[224].
В Хакасии, составлявшей тогда ядро кыргызского каганата, железо добывалось во многих местах. Почти во всех сосновых лесах встречаются остатки древних железоплавилен. Так же как и на Алтае, здесь выделывались орудия труда и оружие — мечи и кинжалы, а также детали конской сбруи[225].
Не менее примечательна культура современников тюркютов — приангарских курыканов. Первоначально, в результате археологических раскопок 1912–1914 гг., они получили название «курумчинских кузнецов»[226], но А. П. Окладников доказал, что это были не кто иные, как курыканы. Сыродутное железо курыканов содержало до 99.45 % чистого металла и потому было весьма ковким и прочным. Они выделывали ножи, наконечники стрел и копий, чинили лопнувшие котлы, накладывая на них заплатки. Вместе с тем курыканы занимались скотоводством и даже земледелием, применяя искусственное орошение полей[227].
К сожалению, горные разработки кочевников раннего средневековья еще не подверглись систематическому исследованию, но даже те данные, которыми мы располагаем, заставляют нас доверять письменным источникам, утверждающим, что тюркюты выступили на арену мировой истории как народ, впервые освоивший в Центральной Азии промышленную добычу железа и благодаря этому поставивший себя в независимое положение по отношению к Китаю и Тибету, откуда до этого времени кочевники получали железное оружие[228], необходимое для успеха их военных предприятий. Железо и раньше было известно кочевникам, но только тюркюты ввели его в массовое употребление. Земарх, увидев тюркютов, предлагающих ему железо для продажи, был чрезвычайно удивлен и заподозрил, что это делается нарочно, чтобы дезориентировать его: «ибо обыкновенно говорят, что у них трудно доставать железо[229].
Развитие металлургии позволило тюркютским ханам перевооружить свою армию и создать отборные, ударные части из латной кавалерии — фули китайских источников (т. е. «волки» — бури — названные так «в память» своего мифического происхождения от волчицы). «На их вооружении были роговые луки, панцири, копья, сабли и палаши[230]. Эти краткие сведения письменных источников, к счастью, могут быть дополнены археологическим материалом.
В Эрмитаже хранятся глиняные статуэтки, изображающие тюркютских гвардейцев[231]. Несмотря на то, что эти статуэтки датируются несколько более поздним временем (конец VII или начало VIII в.), можно думать, что изображенные на них предметы вооружения не претерпели существенного изменения с конца VI в., так как за это время не произошло смены культурной традиции. Статуэтки сохранились в погребении китайского вельможи вблизи Турфана (Туюк Мазар, склеп в ущелье Туюк). Аналогичные находки сделаны А. Стейном в деревне Астана, также возле Турфана[232]. Пехотинцы и всадники одеты одинаково — в платье, приспособленное для верховой езды. Это указывает на то, что у тюркютов пехоты как особого рода войск не существовало. Боевая одежда состояла из головного убора и панциря, причем первый напоминает современный казахский малахай, покрытый металлическими пластинами и снабженный коричнево-красной, по-видимому меховой, оторочкой. Воины одеты в халаты с высокими, доходящими до подбородка воротниками. Халат доходит до половины голени и застегивается на правую сторону, так что левая пола оказывается сверху. Поверх халата надет панцирь из металлических пластин, отороченный коричнево-красной каймой. Панцирь доходит до колен, подпоясан узким поясом, рукава короткие, выше локтей. Его надевали, очевидно, через голову. Этот панцирь сходен с сарматским катафрактом и характерен для тяжелой конницы. Аналогичные панцири применялись до недавнего времени в Тибете, причем пластины соединялись между собой ремешками. Надо полагать, что в более раннее время этот тип вооружения имел широкое распространение, пока не был вытеснен более совершенной, легкой и прочной кольчужной рубашкой[233]. На ногах воинов желтые с черными пятнами шаровары (вероятно, из барсовой шкуры). Сапоги черные, мягкие, вероятно войлочные, походят на те, которые и до нашего времени носят в Тибете и Восточном Туркестане. Несмотря на близость этой одежды к тибетской, мы наблюдаем и различие — отсутствует характерный для Тибета напуск около пояса.
