Куда? Вон на то древнейшее кладбище, что на самом краю старинного города?..
Катя про это не знала. Необитаемый дом был для Кати живым. Она вошло в пустое, покинутое обиталище.
Здесь не водились даже летучие мыши. Только одна трава… Стёкол в окнах не было. Они упали и умерли. И никто не вставил новые стёкла. По комнате кое-где гулял ветер. На полу так робко росла трава, очень слабая, желтоватая, — ей не хватало света из-за пузатых стен.
Катя встала на цыпочки и глянула в маленькое оконце. Мир, который открылся ей, начинался с воздуха. У воздуха с этой большой высоты был цвет. Он казался голубоватым. Да ещё вдобавок был весь переполнен влагой только что прошедшего ливня… Теперь вода испарялась, превращаясь — нет, не в туман… Так нельзя сказать. Она превращалась в марево, которое жило — так думала Катя — только над самым морем!
Из маленького оконца видно было другую гору (ту, на которой когда-то жили монахи) и деревья. Сейчас они распрямились, стояли свежие и зелёные… Только редкие. Не сплошной полосой, а так: одно дерево, а подальше ещё одно, и ещё одно…
Катя медленно обошла дом — не улыбалась, не торопилась. Она даже спросить не посмела: «Скажи, каково тебе?»
Катя молчала, она прислушивалась… Что слышалось Кате? Шёпот, идущий от старых стен?
Стены рассказывали про людей, когда-то, давным-давно живших в городе… Иначе, чем мы, одеты были они и не слыхивали про то, что есть на земле самолёт или, скажем, машина — легковая и грузовая.
Катя была моложе и старше их на много веков.
Но дом нашёл слова, чтобы ей сказать: «Здесь жили дети. Дети играли в кремушки, бегали под дождём, как ты».
Стены шептали про то, что жили-были на свете бабушки. Бабушки приглядывали за своими внуками…
Жил-был на свете город, который когда-то был молодым. Женщины пряли, мужчины делали подковы для лошадей, малюсенькие подковы для низкорослых горных лошадок, — одним словом, такие подковы, какую нашла на дороге Катя.
Перешагнув порожек, она пошла вперёд, по необитаемым улицам, И заметила ещё один старый дом… Катя не знала, что этот дом, нависающий над скалой, назывался храмом, что в нём молились древние люди.
Они были совсем неучёные и не окончили средних школ. Они не знали про межпланетные путешествия, про оборотную сторону Луны и другие науки: например, про ботаника Рихтера, который всё ездил, ездил по белу свету… И всё больше верхом, верхом…
«Тебе каково?» — решившись, спросила Катя у одуванчика.
«Мне ничего себе, — ответил ей одуванчик, росший у старых стен. — Только мне немножко недостаёт солнца».
…Как страничка из книги, лежало перед девочкой прошлое. Но она ещё не умела читать. И вот это прошлое расступилось. И шагнуло навстречу Кате живой, всамделишной лошадью.
Лошадь щипала траву.
«Каково тебе?» — сейчас же спросила Катя.
«Мне — роскошно», — ответила лошадь.
Тут Катя вздохнула. И успокоилась.
Глава XV. Хранитель древности
Их было двое на пустыре из сплошных развалин: девочка Катя и молодая лошадь. Их окружало всё старое и разрушенное.
Но трава была как они — молодая. И одуванчики молодые. Все цветы в траве были молодые, неопытные и боялись за свою жизнь. Они боялись, что их сорвёт идущая мимо Катя.
…Но вот ещё один дом. Совершенно целый! Его окна застеклены. На окнах висят настоящие, пропылившиеся занавески.
Из этого дома выходит навстречу Кате нестарый, смуглолицый человек в феске.
Он говорит:
— Здравствуй, девочка. Ты заблудилась, девочка?..
Этот человек — сторож. Он охраняет богатство древности. Он — прапраправнук людей, которые жили здесь. Их потомок. И вот он сидит на вершине горы. Один на службе у государственного музея.
Он спрашивает:
— А что здесь делает девочка?.. Должно быть, девочка заблудилась?
— Нет, я не заблудилась, — сказала Катя. — Я просто пришла… Просто так пришла.
— Ну, а как ты нашла дорогу?
— Я не искала дороги, — ответила Катя. — Дорога нашла меня.
— А где твоя мама?
— Она в парикмахерской.
— А папа?
— Он хлеб печёт.
— Как же они отпустили тебя одну?!
— Они хотят, чтоб я не мешала.
— И всё же надо тебя отвести домой.
— Какой такой дом? — вздыхая, сказала Катя.
— Обыкновенный дом. У каждого человека есть дом.
— А у вас?
— Вот!
— Я немножко голодная, — тихо сказала Катя.
— Хорошо. Войди. Я дам тебе молока и хлеба.
…У сторожа был удивительный дом: полный книг. Сторож был молодой, но, видать, учёный… Сидел на вершине горы, охранял древности, пас козу, а в свободное время почитывал свои книжки. Ему не с кем было слово сказать. Но на полках в его удивительном доме стояло много-много людей: их мысли, их сердце, их жизнь, их доверие… И все эти люди рассказывали разными голосами о том, хорошо ли им жить на земле, средне, плохо или роскошно… И все они говорили чистую правду, — какому же серьёзному человеку охота сесть за книжку» чтобы соврать?
В летние вечера, когда на гору уже не взбирались больше туристы с экскурсоводом, он запирал ворота от города, запалял свечу и читал.
Зимой он тоже читал. Ещё больше! Всё вокруг лежало под снегом, туристы и вовсе не приходили, день был такой короткий, а вечера длинные…
Сторож читал все книжки подряд. И по многу раз. И от этого он сделался сильно учёный: много чего на свете узнал, много-много о чём ему рассказали книги.
Но книжки не рассказали ему про то, как втащить на высокую гору воды для питья и для умывания (в старину здесь был, должно быть, древний водопровод); не рассказали ему, как запастись хлебом на долгие зимние месяцы… Всё это учёный сторож придумал сам.
Он спускался вниз, в обитаемый город — в город тёти Муниры. Там были люди, вода, пекарни. Он брёл туда со своей лошадёнкой, впряжённой в телегу… И снова — в гору…
В этом городе вместе с ним жила молодая лошадь и две козы. А в доме, кроме книг, была паутина и пыль (он не особенно любил убирать. Зачем?).
Странный дом! Окон сторож не мыл никогда, сквозь стёкла едва просвечивал город… Но ведь сторож и так всё знал: про каждый ров, и про каждый дом, и про каждый колодец, и про молельню. Зачем же ему вытирать стёкла?
— Девочка, ты совершенно мокрая. Давай-ка высушим твои башмачки и платье.
Он снял с неё осенние башмачки, стянул сарафан и положил всё это на стул: на солнце.
— На. Оботрись.
И он подал ей тряпку, похожую на полотенце. (Должно быть, в книжках не было сказано, что полотенце надо стирать.)
После этого он налил Кате козьего молока в кружку и дал ей хлеба.
Катя ела, а он ей рассказывал, как очень-очень давно забрались сюда его соплеменники, как построили себе обиталище и окружили его стеною из камня.
— Погляди-ка в окно. Вот остатки стены.
(Но в окно ничего решительно не было видно!)
— …Мои предки сражались с врагами. Это чтоб защищать себя, они забрались так высоко… В городе были ворота (те ворота, в которые ты вошла). Рвы — канавы» выложенные изнутри камнями, — они наполняли водой, чтобы отгородиться от неприятеля, если тот ворвётся сюда… И жил-был город… А вон этот дом — видишь дом? — он совсем разрушенный (Катя решительно ничего не видела), это был дом писателя… В городе жили ремесленники. Ты знаешь, что значит ремесленник?
— Нет.
— Ну, в общем, они делали башмаки и всякую всякость… Здесь были торговцы, они торговали всем, чем придётся, — пряностями и тканями…
— Пряники я люблю, — вздыхая, сказала Катя.
— В городе жили воины. Они сражались с врагами…
Сторожу было скучно. Он жил один. Ему была охота поговорить. А ведь это всё же немного лучше — поговорить с шестилетней девочкой, чем с умной лошадью или умной козой. Ведь тем и вовсе нет дела до древности. Они сторожа совершенно не уважали.
— Вы такой ученый, — сказала Катя. — Может быть, вы прочли в своих книжках, как Рихтер, про орехи из миндаля?
— Пусть тебе станет известно, девочка, что мои предки завезли сюда пряности. И миндаль. Издалека. Они много кой-чего с собой привезли: они привезли жизнь свою собственную, своих детей и своих родителей… То, что осталось от моих предков, зовётся древней культурой… Но без древних культур не было бы на свете и нас, со всем, что мы знаем… Не было бы молодых городов с их домами и площадями, с их машинами и деревьями, с их школами и садами… Ты все поняла?
— Я хочу домой, — подумав, сказала Катя. — Я боюсь, что уедет Лена… Мне кажется, она складывала чулки и брюки в свой чемодан!
Катя сильно устала. Но сторож об этом не догадывался. Он прочёл много книг, но не было у него ни дочки, ни сына… И он запамятовал, что от подъёма на такую большую гору может устать такой маленький человек.
