так убедительно впарить гостю номер на сотню баксов дороже только потому, что у него из окна ночью видна Большая медведица. Так что раскрутить на откровения угрюмого мужика, испытывающего явный дефицит общения, не составляет особого труда.
— Я знать его не знаю, — охотно делится Сосланбек информацией, — он второй раз приезжает. Ни имени его не знаю, ни фамилии. Приезжает сам, живет уединенно. Говорит, что врач, а там кто знает. Нетребовательный, нескандальный, аккуратный. При деньгах. Оплатил мне ремонт ванной, мебель свою привез, не всю, только в тех комнатах, где живет. Ну и за проживание платит, ясное дело. Я ему говорю, дорогой, поживи у меня подольше, зачем тебе город. У нас воздух, природа, горы. Продукты натуральные, без ГМО, я ему раз в два-три дня все свежее привозил. Нет, говорит, надо мне назад, на работу.
— А сегодня вы с ним виделись? — спрашиваю как будто мне это не особо интересно. Так, мимоходом.
— А как же. Он мне сказал, чтоб я тебя отвез.
Значит, это с ним сегодня Росомаха ругался под моими окнами? Вот я балда, знала бы, что это не сон, внимательнее бы вслушивалась в разговор. А я еще и голову подушкой накрыла.
Когда въезжаем в город, солнце уже стоит высоко. Вижу несколько припаркованных машин с логотипами местной службы такси. Пожалуй, не нужно Сосланбеку знать мой адрес и мое настоящее имя.
— Остановите здесь, пожалуйста, — прошу и лезу в пакет. Там все сплошь крупные купюры, может, у него будет сдача?
— Сколько с меня, дядя Сосланбек? — спрашиваю, перебирая купюры. Вдруг где-то завалялась поменьше.
— Нисколько, — отвечает тот, — уже все заплачено.
— Как заплачено? — недоумеваю. Что-то Росомаха подозрительно щедр к рядовой «массажистке».
— А вот так, — разводит руками тот, — причем столько, что я за эти деньги должен тебя в Австралию отвезти и обратно вернуть.
— Так везите, — шучу я. Сосланбек хмыкает, и мы прощаемся довольно дружелюбно.
Дожидаюсь, пока он разворачивается и скрывается за поворотом, и беру свободное такси. Подъезжая к дому, замечаю, что у нас гости. Быстро расплачиваюсь, пихаю сдачу в пакет и толкаю калитку.
На крыльце стоят Азат с мамой, Максуда нигде не видно. Рядом с Азатом двое полицейских. Посреди двора возвышается Хамзат в окружении нескольких женщин, голоса которых кажутся мне подозрительно знакомыми.
— Марта! — кричит мама и бросается ко мне. — Доченька! Живая!
— Мой сын не виноват, она сама сбежала, — говорит крупная женщина, сверкнув глазами, и я узнаю этот голос.
*Апселлинг (от англ. upselling, upsale – «повышение продаж») — техника продаж или способ увеличения продаж, который заключается в реализации более дорогих товаров и услуг, чем изначально выбрал покупатель.
Глава 6-1
Мама Хамзата. Я не ошиблась, это она громче всех вопила под дверью. Да и сейчас хватает наглости меня обвинять. Так и подмывает сдать скандальную бабищу в полицию.
Но я достаточно трезво оцениваю ситуацию, чтобы определить главного виновника, поэтому лишь говорю:
— Скажите спасибо, что я не выбила вам окна. Вам повезло, что у меня в тот день было немного сентиментальное настроение.
Мать Хамзата возмущенно тычет в меня пальцем.
— Твоя названная дочь невоспитанная и невежливая, Азат. Даже не знаю, кто захочет такую невестку.
— Что? — я на время теряю дар речи.
Меня украли, хотели насильно оставить жить в каком-то глухом селе, и я еще и невоспитанная?
— Ты бы помолчала, Изета, — морщится Азат, — уже голова от тебя трещит. Не надо было твоему сыну нашу дочь красть. Пришли бы, посватались миром, как положено.
Зато у моей несостоявшейся свекрови язык работает как турбина. А говорят, вечный двигатель не изобрели. Пусть присоединят генераторы к маме Хамзата, хватит энергии на несколько поколений вперед.
— Да разве бы ты ее отдал? — подбоченивается она. — А то я тебя не знаю! Ты бы за нее столько заломил, Хамзату за всю жизнь не заработать. Он так и сказал мне, когда дочку твою привез. Нет, говорит, у меня, мама, денег на выкуп. А девушка понравилась. Так что, ему теперь неженатым ходить?
У меня дар речи отнимается во-второй раз. Она что вообще себе позволяет? Но Азат разговаривает с ней довольно спокойно. Ну конечно, меня же украли, не его. И почему полицейские молчат и не вмешиваются?
— Ты, Изета, меньше бы с ним нянчилась, со своим Хамзатом, — ворчливо выговаривает Азат, — я понимаю, что мальчишка без отца рос. Но сама подумай, что с вами сделал бы за мою дочь Зелимхан, если бы был жив?
С трудом соображаю, что мальчишка — это огромный волосатый Хамзат, и теряю дар речи в третий раз.
— Вот именно, без отца. Понравилась, сказал, ваша истеричка, и что я ему сделаю?
Тут уже не выдерживает мама.
— Ты, Изета, говори, да не заговаривайся! Девочка из Европы приехала, она совсем к другим порядкам приучена. А тут вы со своим средневековьем.
— Да ни к чему она у вас не приучена, Лейла, — брызжет ядом «свекруха», — мы с ней все по чести, как положено. Мы же не дикари! Платок надеть предложили, еду. Была б нормальная, или приняла, или отказалась бы. Никто ее насильно не держал. Но она ж бешеная! Весь хрусталь мне переколотила, весь! Все приданое, что мне мама полжизни собирала, козе под хвост.
Тут уже я не выдерживаю.
— С каких пор задушить платком означает предлагать его надеть, — спрашиваю возмущенно, и внезапно до меня доходит смысл сказанного. Спрашиваю слабеющим голосом: — Погодите, что значит, отказалась бы? Я что, могла просто сказать «нет» и уйти?
— Конечно, — с тревогой глядя на меня, отвечает мама, — никто не может насильно удержать девушку. Она должна дать свое согласие или уйти. Ты ведь ушла, Марта?
— Но меня закрыли! — ошалело смотрю то на маму, то на Азата, то на крикливую бабищу. — Меня не выпускали!
— Конечно закрыли, — ухмыляется та, — а как тебя можно было выпустить? Ты же стала моей посудой швыряться. А если бы в голову кому попала? Я потом к тебе дочку послала, Мадину, чтобы она тебя накормила и во двор вывела. Мы тебя домой собирались везти. Что ты с моей дочкой сделала? К табурету привязала, шкаф отодвинула и сбежала.
