Он вытащил ногу из грязной ямы и поспешил за едва видным силуэтом своего друга Мина, выбравшего более широкую улицу. Прищурив глаза, он, как ему показалось, различил за бахромой дождя высокие стены.
— Говорят, — продолжал Сюан, игриво поблескивая глазами, — что столичные девицы преуспели в искусстве наслаждения.
— Они преуспели в искусстве вытрясти из тебя твои денежки, их общество дорого стоит. Твоя маленькая смерть для них большой прибыток.
— Да, но клиентура у них самая разнообразная, девицы должны соответствовать любым запросам. Ты же понимаешь, что приезжие важные люди из Индии не удовлетворятся грубыми ласками, которыми довольствуется китайский кули.
— Меня поражает степень изощренности, до которой может дойти обыкновенный кривоногий носильщик, — ответил Мин. На него любовные подвиги друга, прежние и будущие, не производили никакого впечатления.
Но Сюану было некогда и дальше хвастаться своей мужской силой, поскольку в этот момент они оказались у подножия массивной стены, окружавшей Тханглонг. Сложенная из массивных камней, скрепленных известкой, она прерывалась расположенными с четырех сторон света тяжелыми воротами, снабженными остриями, чтобы предотвратить самовольный вход или выход. В будке дремал часовой, его голова упала на худую грудь. Равномерное дыхание вздымало концы его длинных, как у кота-рыболова, усов.
Бросив взгляд в сторону товарища, носильщик Мин на цыпочках приблизился к стражнику, который начал разговаривать во сне. Он наклонился и, взяв пригоршню грязи, вымазал себе лицо так, что только глаза выделялись на испачканной физиономии.
— А-а-а! — заорал он диким голосом прямо в ухо спящему. — Ты выпустил меня из города, чтобы меня убили, меня, крестьянина Рисовое Зерно?
— Но ты сам попросил, чтобы тебя выпустили! — ответил внезапно разбуженный обезумевший стражник.
Землисто-черное привидение с горящими глазами, изрыгающее угрозы и ругань, напугало стражника до такой степени, что он обмочился. Дрожа на стуле, он вращал испуганными глазами и прикрывал голову желтыми руками, уверенный, что перед ним жаждущий мести призрак, готовый разорвать его живьем.
— Ты открыл городские ворота, и они оказались для меня входом в царство мертвых, — вопило ужасное существо. — Ты выкинул меня из жизни, выпроводив из столицы! Я вернулся, чтобы проломить тебе череп!
— Никогда! Ни за что! — кричал стражник, закрывая лицо руками. — Это ты торопился уйти отсюда, а я только жалкий раб, приставленный к воротам.
Но тут появился Сюан — его худое, как у хорька, лицо тоже было вымазано грязью. Согнув пальцы наподобие когтей, он обрушился на стражника, прижавшегося к стене.
— А я — тот преступник, который вспорол брюхо Рисовому Зерну, меня ты тоже выпустил? Благодаря тебе я смог прикончить этого проклятого мужлана!
Не зная, куда спрятаться, стражник все ожесточенно отрицал. Кончики его усов жалостно съежились, как, впрочем, и душа.
— Я тебя не знаю! Откуда я мог знать, что ты убийца? Ты мог смешаться с толпой крестьян, идущих с рынка в тот вечер. Я тут ни при чем!
— Как! — вмешался призрак Рисового Зерна. Подсохшая грязь на его коже растрескалась, и трещины были похожи на улыбки демонов. — Ты разрешил моему убийце идти вслед за мной? Благодаря твоим указаниям, он настиг меня на пустынной дороге, где я встретил смерть!
— Ты ошибаешься! Никто не шел за тобой по пятам. Поток входивших и выходивших людей был таким, как всегда: купцы, рабочие со стройки, кули, которые живут за городом.
Глаза засверкали на ящерицеподобном лице Мина, он воскликнул:
— Горе тебе, если врешь! Призраки видят в глубине человеческих сердец! Если лжешь, я разгрызу твой мозг!
Приблизив согнутый указательный палец к голове стража, он сделал вид, что собирается проткнуть ее, но стражник внезапно закрыл глаза и упал лицом вниз, сраженный ужасом.
Два носильщика паланкина улыбнулись уголками губ, отчего по лицам, покрытым маской грязи, побежали трещинки. Пожалев стражника, они посадили его на стул, чтобы он, придя в себя, решил, что встреча с ними приснилась ему в страшном сне.
— Похоже, он сказал правду, — заметил Мин, осторожно наклоняя голову стражника к груди.
— Это значит, что убийца был обычным, не привлекающим внимания, — сказал Сюан, поправляя стражнику усы.
— Или это был кто-то, кто ходит каждый день туда и обратно и кто стал настолько привычным, что стражники просто не обращают на него внимания.
Если бы Черной Чесотке сказали, что у него был шанс выбиться в люди, он, без сомнения, разразился бы смехом, так как с самого детства он не знал ничего, кроме нищеты. Тщедушный ребенок в бедной семье, он должен был бороться за пропитание: старшие братья, пользуясь тем, что он меньше, всегда отнимали у него кусок. Он сражался с собаками — с большим успехом — и навострился метко швырять старый башмак в морду собаке, чтобы ему, а не ей кинули мозговую кость, отвергнутую посетителями харчевни. Долго он поддерживал свою жизнь благодаря слабости зубов пирующих, которые оставляли вполне съедобные объедки. Однажды, может, потому, что съел испорченное мясо или гнилую рыбу, он почувствовал зуд, который вскоре огнем жег уже все его тело. Понемногу кожа начала расползаться, как дешевый саван, он покрылся коростой, и чем больше он расчесывал ее грязными ногтями, тем упорней она становилась. И наконец, настал момент, когда появились фиолетовые гнойники, сначала гирляндами обвившие шею, а потом водопадом обрушившиеся и на спину. Осенью он простудился и целыми днями кашлял и харкал, затем на него напал дьявольский приступ чихания, распластавший его по стене. Рассматривая потом тряпку, которую успел прижать ко рту, он в ужасе подумал, что мозг вывалился через ноздри наружу, но, пощупав бесформенную массу, понял, что это всего-навсего нос, который отделился от лица. Вот тогда-то его прозвали Черной Чесоткой и стали гнать прочь от харчевен — ведь одно дело, когда у столов попрошайничают вшивые собаки, и совсем другое — терпеть человека, с которого пластами падает кожа. Это был мучительный период: он испытывал дикий голод и только издалека смотрел на привередливых посетителей, пренебрегающих даже вкусными кусками мяса.
Однажды утром ему пришла в голову блестящая идея: почему бы не поискать пропитания в харчевнях, они ведь для этого и предназначены — подкреплять голодных? С тех пор он обрел привычку делать ежедневный обход всех заведений столицы. Всюду, куда он входил, клиенты вскакивали и убегали, иногда даже не заплатив, и в конце дня хозяева подсчитывали убытки, которых можно было избежать — тонко подсказывал им Черная Чесотка, — если они станут платить ему небольшие отступные. Тогда он пойдет наводить ужас в другие места. Итак, хозяева с этим согласились, они нашли решение приемлемым, а иначе им пришлось бы просто закрыть свои заведения. Таким образом, Черная Чесотка стал бандой мошенников в одном лице, он шантажировал как виноторговца, так и продавца супа, на равных, не обижая никого.
И так случилось, что печальное происшествие в «Проголодавшемся фениксе» испортило хорошо налаженное дело: оказалось, непоколебимый господин Нефрит гораздо более привязан к своим денежкам, чем ожидалось, он был готов так же легко расстаться с ними, как мать со своим ребенком. В результате бурного ареста состояние здоровья Черной Чесотки ухудшилось, потому что теперь на нем осталось гораздо меньше кожи, чем было накануне.
И все-таки боги были благосклонны к нему — едва он попал в эту вонючую тюрьму, как его тут же освободили и даже не подвергли нечеловеческим пыткам, которым там подвергают всех. Итак, в час Кабана, когда за дождевыми облаками луна начала подниматься, он уже стоял у выхода из тюрьмы, был свободен и изрыгал последние проклятия в сторону стражников.
— Шайка негодяев! — кричал он, готовый улизнуть. — Куриный помет в форме! В следующий раз, когда мы встретимся, вы оближете мои язвы!
Когда один из стражников сделал вид, что собирается броситься за ним вдогонку, Черная Чесотка взял ноги в руки и проскользнул в маленькую дверь — почему-то открытую! — в стене, отделявшей тюрьму от собственности принца Буи. Отряхиваясь, он заметил, что стражники опять нанесли урон его плащу. Мерзавцы сопливые, подумал он с горечью. Он потер больную руку, на которой теперь не хватало пальца. И, несмотря на страдания, причиненные потерей фаланги, чесоточный удовлетворенно улыбнулся, вспомнив изумленное лицо тюремщика, который злобно потянул его за руку и вдруг оказался на земле с окровавленным пальцем в ладони.
Ливневый дождь подсказал ему, что пора искать убежище в слоновнике принца, темном, как могила, — там его никто не потревожит. Из дворца, где шел банкет, донеслась мелодия флейты, сопровождавшей протяжную песню. У него возникла шальная мысль пойти туда и напугать их, чтобы его накормили, но потом он решил, что не надо искушать демонов, и проскользнул в слоновник.
