– Встретили? – переспросил Аслан, и голос его сейчас больше походил на рычание.
– Она проснулась… – Дигори побледнел и сознался: – Я её разбудил: хотел узнать, что будет, если позвонишь в колокол. Полли возражала, она не виновата… мы с ней даже подрались. Я знаю, что нельзя было. Наверное, меня заколдовала надпись…
– Ты так думаешь? – тихо спросил лев.
– Нет, не думаю. Я и тогда притворялся.
Лев долго молчал, а Дигори думал: «Ничего у меня теперь не выйдет. Ничего я для мамы не получу».
Когда лев заговорил снова, то обращался уже к зверям:
– Друзья, хоть мир этот и семи часов от роду, сын Адама уже занёс в него зло. – Звери, в том числе лошадь, воззрились на Дигори, и ему захотелось провалиться сквозь землю. – Но не падайте духом. Зло это не скоро породит другое зло, и я постараюсь, чтобы самое худшее коснулось одного меня. Ещё сотни лет мир этот будет радостным и добрым. Но поскольку зло принёс сын Адама, дети Адама и помогут всё исправить. Подойдите ко мне!
Эти слова предназначались Полли и Фрэнку, подоспевшим к концу его речи. Полли держала Фрэнка за руку, не спуская глаз со льва. Кебмен же, взглянув на него, снял котелок, без которого никто его ещё не видел, и стал моложе и красивее.
– Я давно знаю тебя, сын мой, – сказал ему Аслан. – Знаешь ли ты меня?
– Нет, сэр, – ответил Фрэнк. – Встречать я вас не встречал, но что-то такое чувствую… вроде где-то видел.
– Хорошо, – сказал лев. – Ты чувствуешь вернее, чем помнишь, и узнаёшь меня лучше, чем знал. Нравится тебе этот край?
– Что говорить, неплохо у вас.
– Хочешь остаться здесь навсегда?
– Понимаете, сэр, я человек женатый. Была бы тут жена – другое дело. На что нам с ней город, мы оба деревенские.
Аслан тряхнул гривой, открыл пасть, издал один долгий звук – негромкий, но могучий, – и сердце у Полли затрепетало. Она знала: тот, кого лев позвал, услышит его где угодно и придёт во что бы то ни стало, сколько бы миров и столетий ни разделяло их, поэтому не очень удивилась, когда молодая женщина с честным милым лицом возникла ниоткуда и встала рядом с нею. Полли сразу поняла, что это и есть жена Фрэнка и что перенесли её сюда не мерзкие кольца – она прилетела быстро, просто и тихо, как птица летит в своё гнездо. По-видимому, она только что стирала, ибо на ней был фартук, а на руках, обнажённых до локтей, засыхала пена. Все это к ней очень шло. Успей она приодеться (скажем, надеть свою шляпу с вишнями), было бы хуже.
Конечно, она думала, что видит сон, и потому не кинулась к мужу и не спросила, что это с ними, однако, взглянув на льва, усомнилась, сон ли это, хотя и не слишком испугалась. Она сделала книксен – деревенские девушки ещё умели тогда это делать, – потом подошла к мужу, взяла под руку и несмело огляделась.
![]()
– Дети мои, – сказал Аслан, пристально на них глядя, – вы будете первыми королём и королевой Нарнии.
Кебмен разинул рот, жена его покраснела.
– Правьте этими созданиями, и будьте к ним справедливы, и защищайте их от врагов. А враги будут, ибо в мир этот проникла злая колдунья.
Фрэнк прокашлялся и сказал:
– Прошу прощения, сэр, и спасибо вам большое и за неё, и за меня, но я такое дело не потяну. Учился мало.
– Скажи мне, – спросил лев, – сможешь ли ты справиться с плугом, с лопатой и вырастить здесь пищу?
– Да, сэр, это смогу, вроде учили… – сказал Фрэнк.
– Ты можешь быть честным и милостивым? Можешь помнить, что они не рабы, как их немые собратья в твоём мире, а говорящие звери и свободные граждане?
– Как же, сэр, – ответил кебмен. – Что-что, а их я не обижу.
– Ты можешь воспитать своих детей и внуков так, чтобы и они не обижали? – продолжил лев.
– Попробую, сэр. Попробуем, а, Нелли?
– Ты можешь не делить ни детей, ни зверей на любимых и нелюбимых? Можешь помешать одним подчинять или мучить других?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– О чём разговор! – вскричал Фрэнк. – В жизни такого не терпел и другим не позволю! – Голос его становился всё мягче и звонче – наверное, так, как сейчас, он говорил в юности, когда ещё не перенял городской хрипловатой скороговорки.
– А если в страну придут враги (помни, они придут!), будешь ли ты первым в бою, последним – в отступлении?
– Понимаете, сэр, – очень медленно сказал Фрэнк, – этого никто не знает, пока не проверит в деле. Может, я не из смелых. В жизни ни с кем не дрался, только на кулачках. Ну, ничего, постараюсь… то бишь надеюсь, что постараюсь… сделаю что могу.
– Что же, – сказал Аслан, – ты можешь всё, что требуется от короля. Я тебя короную. Ты, и дети твои, и внуки будете счастливо править Нарнией и Орландией, которая лежит к югу отсюда, за горами. А тебе, моя маленькая дочь, – обратился он к Полли, – я тоже очень рад. Скажи, ты простила своему другу то, что он сделал в пустынном дворце страшной страны Чарн?
– Да, Аслан, простила, – сказала Полли.
– Это хорошо, – кивнул Аслан. – Ну, сын Адама…
![]()
Глава двенадцатая. Приключения землянички
![]()
Дигори изо всех сил стиснул зубы. Ему стало совсем уж не по себе. Он надеялся, что в любом случае не струсит и вообще не опозорится.
– Ну, сын Адама, – сказал Аслан, – готов ли ты исправить зло, которое причинил моей милой стране в самый день её рождения?
– Что же я могу сделать? – спросил Дигори. – Королева убежала, и…
– Я спросил, готов ли ты, – повторил Аслан.
– Да, – ответил Дигори. Ему захотелось прибавить: «…если вы поможете маме», – но он вовремя понял, что со львом нельзя торговаться. Однако, отвечая «да», он думал о своей матери, и о своих надеждах, и об их крахе, и потому всё-таки прибавил, глотая слёзы, едва выговаривая слова: – Пожалуйста… вы не могли бы… как-нибудь помочь моей маме?
Тут, с горя, он в первый раз посмотрел не на тяжёлые лапы льва и не на огромные когти, а на лицо (ни он, ни мы не скажем «морда»), и несказанно удивился. Львиные глаза были полны сверкающих слёз, таких крупных, словно лев больше горюет о его маме, чем он сам.
– Сын мой, сынок, – сказал Аслан, – я знаю. Горе у нас большое. Только у тебя и у меня есть горе в этой стране. Будем же добры друг к другу. Сейчас мне приходится думать о сотнях грядущих лет. Колдунья, которую ты привёл, ещё вернется в Нарнию. Я хочу посадить здесь дерево: оно будет долго охранять страну, ибо злая королева не посмеет к нему приблизиться. Тогда утро Нарнии продлится много веков. Принеси мне зёрнышко этого дерева.
– Хорошо, – сказал Дигори, хотя и не знал, как это сделать.
Лев глубоко вздохнул, склонил голову, поцеловал мальчика и сказал:
– Дорогой мой сын, я покажу тебе, что делать. Повернись к западу и скажи, что там видишь.
– Я вижу очень большие горы. Я вижу, как река срывается вниз со скалы, за нею – лесистые склоны, а за ними – очень высокие горы, покрытые снегом, как Альпы на картинке. За ними же – небо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Ты хорошо видишь, – сказал Лев. – Нарния кончается там, где водопад коснулся долины, дальше на запад лежит другая, пустынная земля. Найди за горами ещё одну долину, и синее озеро, и белые горы. За озером – гора, на горе – сад, в саду – дерево. Сорви с него яблоко и принеси мне.
– Хорошо, Аслан, – сказал Дигори, хотя не понимал, как же перейдёт через горы. Говорить об этом он не хотел, чтобы лев не подумал, будто он отказывается. – Только я надеюсь, ты не очень спешишь: быстро я не управлюсь – идти далеко.
– Я помогу тебе, сын Адама, – сказал лев и повернулся к лошади, которая смирно стояла рядом, склонив набок голову, словно не всё понимала, и отгоняла хвостом мух. – Друг мой лошадь, хотела бы ты обрести крылья?
