– М-м-м… Артем…
– Молчи! – и взглядом таким прижигает, что меня дрожью бьет.
– Не надо… Я не могу… Я не могу, потому что у меня месячные… – к жару возбуждения примешивается огонь адского стыда.
Не уверена, что это единственная причина. Я с трудом представляю, что со мной будет, когда он войдет в меня. Как минимум, стоит это обдумать. А думать я сейчас не способна.
Что делает Чарушин? Вызывая очередную вспышку потрясения, бесцеремонно просовывает руку мне в трусы и трогает меня пальцами. До того, как нащупывает веревочку тампона, обмен взглядами между нами случается убийственный.
Он прищуривается, утопая в обилии соков моего желания. Я пытаюсь делать вид, что это нормально.
– Не проблема, – выдает и слегка натягивает нитку. – Я уже был в твоей крови.
– Что?.. Боже, Артем… – язык путается, будто я пьяная. Отчаянно пытаюсь стиснуть бедра. Но с Чарушиным между ног это, конечно, нереально. – Остановись, правда… Я не… Мне сейчас нельзя, понимаешь? Есть проблемы, и врач говорила…
Он не дает мне закончить. Тяжело и сдавленно вздыхает и резко поднимается. Причем не просто откатывается на свою половину, а полностью сходит с кровати. Хватает спортивки, натягивает их и стремительно покидает комнату.
Дребезжащий хлопок двери. Удаляющиеся шаги. Моя минусовая дрожь.
Какое-то время лежу неподвижно. Смотрю в потолок. Стараюсь там что-то разглядеть в темноте. Притискивая ладони к животу, попутно пытаюсь унять спазмы и пульсацию.
«Мне сейчас нельзя, понимаешь? Есть проблемы, и врач говорила…»
Господи, зачем я это сказала?!
Сердце грохочет. Считает. Да, этими ударами что-то считает. Вперед? Или в обратном порядке?
Дыхание обрывается. Долгая пауза. А потом, едва удается его возобновить, я встаю.
Иду за ним.
Ноги трясутся безумно. Каждый шаг с трудом дается. Но я продолжаю двигаться.
В доме тишина. Неудивительно, завтра всем рано уезжать. Или уже сегодня? Неважно. Главное, что никого я не встречаю, и дом кажется пустым.
Нахожу Чарушина в кухне. Придерживая дверцу холодильника, он там что-то разглядывает и никак не реагирует на мое появление.
– Ты голоден? – вырывается у меня, прежде чем я успеваю обдумать какую-то тактику поведения. Понимаю, что вопрос совсем неуместен, учитывая и то, что мы только что делали, и всю ситуацию в целом. Но эта забота о нем, как выясняется, сильнее меня. – Я могу что-то приготовить. Что ты хочешь?
Чарушин шумно втягивает кислород. Медленно, жестко и мощно. Не выходя из себя, выказывает все свое раздражение.
Его грудь и плечи все еще бурно вздымаются. Очевидно, что никакого спокойствия и в помине нет.
Дверца захлопывается. Однако темно в этом помещении быть не может – панорамные окна в две стены пропускают уличный свет и какое-то мистическое лунное свечение.
Чарушин смотрит так, что мне вдруг страшно становится.
– Голоден. Но вместо еды, знаешь, что я хочу положить на этот стол? Тебя. Что предложишь дальше?
Пожимаю плечами только потому, что не понимаю, как должна реагировать на очевидную грубость. А затем… Круто разворачиваюсь и сбегаю.
– Да блядь, стой! Теперь стой!
Нет, я не останавливаюсь. Даже не думаю об этом.
Это ошибка… Ошибка!
Мне нужно вернуться домой… Вернуться домой и все забыть… Срочно!
Три дня, и мы не справились… Три дня… Всего три дня…
Но Артем быстро нагоняет. Хватает за локоть и дергает куда-то в сторону. Мои легкие горят, словно их кто-то подорвал – дышу надсадно и крайне громко. В какой-то момент зажмуриваюсь. Стараюсь справиться с одуряющим волнением. А когда, наконец, открываю глаза, слышу щелчок дверного замка.
Резко оглядываюсь. Бильярдный стол, диван, шкаф.
Сфокусироваться не на чем. Часто моргаю, пока перед взором не возникает смуглая грудь Чарушина.
– Забирайся на стол, – ошарашивает приказом.
Я по-прежнему ничего сказать не могу. Просто не понимаю, как оказалась в подобной ситуации. Молча дергаюсь к двери. Тогда Артем обхватывает меня поперек тела, отрывает от пола и буквально закидывает на бильярдный стол. Следом не взбирается. Вместо этого подходит и прижимается пахом к моей свисающей голове.
– Может уже, блядь, что-то скажешь?
Игнорируя дико распирающее грудь сердце, усиленно дышу и пытаюсь соображать. Однако это становится абсолютно невозможным, едва Артем наклоняется, чтобы распять меня взглядом. Мысли сбиваются в кучу. Образуя какой-то дымный клубок, начинают плавиться. Тело слегка подбрасывает от дрожи.
– Что я должна сказать? – как ни стараюсь, голос срывается.
– Да хотя бы послать меня! Ну?! Зачем прибежала следом?
– Не знаю… – он не кричит, но выкатывает такую массу эмоций, что мне хочется плакать. Моргаю, чтобы не дать слезам пролиться. – Переживала… Переживала, что ты расстроился.
– Я, блядь, не расстроился… Похрен. Давно похрен.
Я намерена дать себе волю и разрыдаться. Но даже это намерение офигевает и улетучивается, когда Артем стягивает с меня майку, а за ней, обойдя стол, и шорты с трусами.
– Выбрита, – констатирует так, будто это преступление.
Да, я начала делать это недавно. Он, конечно, помнит нетронутые завитки… И все же не понимаю, что плохого в том, что я слежу за собой?
– Так для кого выбрита? Есть кто-то?
Задыхаюсь. Обидно, неприятно, больно… Вздыхаю и, перекрывая Чарушину обзор, пытаюсь сдвинуть ноги. Он тотчас стопорит это движение ладонями. Почти до боли стискивает мои колени.
– Не бойся, вставлять не буду.
Но нитку тампона зачем-то тянет. Тянет и наблюдает за тем, как сводит спазмом низ моего живота, как судорожно расшатывает ноги, как выгибается тело.
Когда его взгляд добирается до моих глаз, я реально верю, что стол, на котором я лежу, находится под высоковольтным напряжением. Перетряхивает меня капитально – дезинфекция чувств. Только срабатывает она обратным образом. Они множатся. Стремительно, массово, стихийно. Смертельная пандемия.
– Правило есть, – выпаливаю я задушенно.
– Ну? – слегка ухмыляется. – Трусиха?
