Почти – потому что авторитет младшего царского сына заметно уступал авторитету старшего, и злые языки продолжали судачить о степени его свободы от моего влияния. Но это ничего, пусть судачат, главное, чтобы палки в колеса не пытались вставлять.
Федор Иванович у нас был личностью чрезвычайно одаренной, много чем интересовался и добивался успеха практически во всех своих начинаниях, но самым главным увлечением, самым любимым его детищем, конечно же, был флот. Подобно российскому Петру Первому царевич Федор буквально грезил морем, мечтал сделать Таридию великой морской державой и все свободное время уделял заботам о флоте, суммарно по нескольку месяцев в году пропадая в Южноморске, Чистяково или Мерзлой Гавани.
Как никто другой, я разделял желание царевича Федора иметь лучший в мире флот. Уж кому, как не мне понимать, какие бонусы сулит это в будущем настоящим хозяевам морей и океанов. А сейчас как раз в самом разгаре век великих географических открытий, так что сам бог велел подсуетиться в этом направлении, чтобы успеть получить свою долю от пирога в виде богатых заморских земель. Однако, несмотря на все это, я оставался человеком сугубо сухопутным, какой-либо особой любви к морю не испытывающим. Да и мои знания о кораблях из прошлой жизни были весьма скудными и поверхностными. Потому мой вклад в развитие флота ограничивался лишь небольшими общими подсказками.
Понятно, что мы распространили на корабли все наши достижения в области артиллерии, благодаря чему морские перестрелки между фрадштадтскими и нашими канонирами все чаще заканчивались безоговорочной победой наших. Все-таки большое дело, когда ваши разрывные снаряды гарантированно взрываются, а зажигательные – загораются. В противном случае артиллерийская дуэль между двумя кораблями становится похожа на банальную стычку хулиганов, бросающихся друг в друга камнями. Сложно в это поверить, но вплоть до девятнадцатого века главным способом одержать победу над неприятельским судном было взять его на абордаж, ибо потопить его, пробивая борта и снося парусное оснащение обыкновенными чугунными ядрами, было делом практически невыполнимым.
Кроме этого, удалось вспомнить, что сплав меди и цинка называется латунью, а поскольку месторождений того и другого металла в Таридии было предостаточно, то ничего не мешало увеличить объемы ее производства. И приспособить латунные листы для обшивки днищ кораблей, что позволяло значительно повысить срок службы корпуса судна, снизить затраты на очистку днищ от водорослей и морских микроорганизмов, а также добавить один-два узла скорости.
В остальном же никаких дельных советов по улучшению корабельной конструкции или там по парусному оснащению дать я не мог. Разве что обещал со временем установить на них паровые машины, превратив в пароходы. Но это процесс не сиюминутный, мы только-только опытные образцы первых паровозов заканчиваем, а там дойдут руки и до флота.
Так что, замещая старшего царевича, по флотским делам я занимался лишь общими вопросами, оставляя остальное на потом – жизнь в восемнадцатом веке течет неторопливо, из-за задержки на пару недель мир не рухнет.
Вот вопрос расширения и развития заморских территорий был мне гораздо ближе и понятнее и волновал меня несказанно как раз из-за полнейшего недопонимания его важности в правящих верхах Таридийского царства.
Так уж вышло, что в этом мире в самом разгаре было время освоения новых территорий, так что всем желающим расширить свои владения и в будущем получать выгоду от территориальных приобретений стоило подсуетиться.
У меня вот Восточный материк, по названию одной из областей называемый у нас Рунгазеей, вызывал все более возрастающий интерес, и, если бы не необходимость отражать постоянные посягательства соседей на таридийские территории на старом континенте, я бы сам с удовольствием активно занялся его освоением. Наши предприимчивые купцы на свой страх и риск основали там с десяток поселений, но только два года назад с моей подачи было официально заявлено о включении земель вокруг устья большой реки Рунгаза, названной так в честь одного из местных племен, в состав Таридийского царства. Новые земли требовали поддержки и внимания властей, а посему туда срочно требовалось подобрать толкового и волевого губернатора. Но пока такового не находилось. Я даже думал, что царевич Алексей, используя все выгоды принадлежности к монаршему семейству, мог бы стать идеальным кандидатом на данную вакансию, но сам он в Новый Свет не спешил, а озвучивать свои мысли вслух я пока не решался. Недоброжелатели, типа Глазкова и генерал-прокурора Свитова, вмиг бы обвинили меня в устранении конкурентов на пути к трону. Так что ситуация с новыми землями сейчас развивалась ни шатко ни валко, и никто не хотел понимать, что в будущем такое пренебрежение может выйти стране боком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
К сожалению, я не волшебник и не могу объять необъятное. И втолковать людям, редко покидавшим пределы родного города или села, важность рунгазейских земель не мог, да и не было у меня на это времени – и так взвалил на себя целую кучу работы. Хорошо хоть на оружейном направлении у меня был отличный помощник в лице князя Григорянского.
– Вот! – заявил Василий Федорович, как всегда, без стука вваливаясь в мой кабинет на следующий день после моего возращения из монастыря. На стол звучно шлепнулась солидной толщины папка с бумагами. – Опять ничего путного не вышло!
Что поделать, не все и не всегда у нас получалось так гладко, как хотелось бы. Около десятка конструкторских бюро, образованных с моей легкой руки, работали не покладая рук. Хорошее финансирование, постоянный приток свежих кадров и здоровая конкуренция исправно двигали колесо технического прогресса, но всего этого пока было недостаточно для создания единого патрона. Не позволяли пока технологии создать надежную и доступную по цене металлическую гильзу. Мы пытались делать их из картона, но пока все это выглядело не более чем детской забавой – настоящего прорыва добиться никак не получалось.
– Может, бросить уже это дело? – Григорянский опустился в гостевое кресло и, закинув ногу на ногу, откинулся на спинку. – Может, на артиллерию больше сил кинуть? С хорошими пушками скорострельные ружья могут и не понадобиться.
– Вась, я же тебе уже не раз рассказывал – за единым патроном будущее. Это важно и для стрелкового оружия, и для артиллерии. Так что пусть пробуют дальше.
– А тебе не кажется, что штуцеров с нарезными стволами и коническими пулями вполне достаточно для превосходства на поле боя?
Я устало вздохнул. Тяжело объяснять людям вещи, являющиеся для тебя прописной истиной, а им совершенно непонятные. Конечно, штуцер – фузея с нарезным стволом – был большим шагом вперед по сравнению с привычным гладкоствольным ружьем. Вернее, шагом вперед был штуцер в паре с конической пулей, ибо привычную круглую пулю загонять в ствол с нарезами приходилось при помощи молотка и железного шомпола. Пуля же конической формы заходила в ствол нормально, а при выстреле ее слегка расплющивало, вжимало плотно в ствольные нарезы, и, прилично закрутившись, она отправлялась в свой смертоносный полет. Таким образом скорострельность нарезных и гладкоствольных ружей уравнивалась, зато по дальности стрельбы штуцер превосходил своего гладкоствольного оппонента почти вдвое. Солидно. Но разве это может идти в сравнение с достоинствами единого патрона?
– На сегодняшний день – достаточно. Но нельзя останавливаться на достигнутом, так что пусть продолжают работу. Хорошие новости есть?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– А как же! – расплылся в довольной улыбке Василий Федорович. – Как не быть? Наклепали по нескольку колец на стволы новых мортирок и легких мортир, ну, тех, что ты гранатометами и минометами называешь. Так срок службы стволов почти на сорок процентов вырос!
– Ух ты! Вот это уже серьезно! – обрадовался я.
Гранатометы мне даже «изобретать» не пришлось. Просто однажды увидел в войсковом обозе так называемые ручные мортирки – этакие фузеи с короткими широкими стволами, стрелявшие гранатами. И понял, что предок гранатомета уже достаточно давно существует! Правда, очень уж несуразный и малоэффективный, а потому весьма редкий.
