Она обернулась, увидела меня и, подняв палку, помахала ею в знак приветствия. Ее волосы, припорошенные снегом, взметнулись на ветру. Она улыбалась — улыбалась мне. Она была рада меня видеть.
Я приблизился, чувствуя, как мои губы улыбаются в ответ и как напряглись мускулы вокруг рта. Я чувствовал холодок на зубах, продолжая улыбаться, но она вдруг опустила руку, и ее лицо стало резким и напряженным, а еще через несколько секунд — тревожным, словно от внезапного испуга.
Она протянула руку, чтобы оттолкнуть меня, а я все улыбался, и ее глаза расширились от страха.
Я на полной скорости поехал прямо на нее. Она попыталась отъехать в сторону, ее лыжная палка нацелилась мне в лицо, но я выхватил палку и бросил ее на землю. Я улыбался. «Нет, нет!» — раздался ее голос. Потом она закричала: «На помощь! Я его узнала!» И снова повторила: «Я его узнала!» Ее лицо было так близко от моего… Я изо всех сил толкнул ее назад, ее занесло в сторону на обледеневшем снегу. «Нет, нет!» — закричала она, но лицо ее по-прежнему оставалось горделивым. Она отбивалась руками, глаза ее были полны ужаса.
Я удержался на самом краю обрыва, а она — она с долгим криком полетела вниз, в своей лыжной куртке похожая на птицу. Она рассекала туман в течение нескольких секунд. Больше я не стал задерживаться там — ее уже не было видно. Она падала в окружении снежинок, а ее лыжи оставались параллельны земле, когда она летела все ниже и ниже… Оттолкнувшись от края обрыва, я поехал назад, в лес. Я вернулся к началу маршрута — к подъемнику для горнолыжников, поднялся, а потом мы все отыскали друг друга по следам и катались до тех пор, пока папа не забеспокоился.
Ее нашли практически сразу, потому что катавшиеся внизу лыжники проезжали рядом с ней. У нее оказалось множество переломов. Странно было смотреть на многочисленные прямые углы ее изломанных конечностей. Папа отправился на опознание.
Мы ждали его в баре. Люди показывали на нас пальцами и выражали сочувствие. Мы были печальны. У Марка в глазах стояли слезы, и на некоторое время ему пришлось выйти на улицу. Старк беспрерывно хрустел пальцами. Кларк выпил коньяку — он был весь белый. Джек грыз ногти, уставившись невидящим взглядом в пустоту.
Вернулся папа в сопровождении полицейских. Ну разумеется, несчастный случай. Из-за тумана она не смогла вовремя свернуть, никаких предупреждающих знаков не было, по ледяной лыжне в плохую погоду кататься запрещено, она слишком понадеялась на себя — да, вот именно — и сорвалась.
В машине никто не проронил ни слова. Папа кусал губы, он вел машину быстро и неаккуратно. Люди всегда плохо владеют собой в непредвиденных ситуациях, нервы у них никуда. Что касается меня, внутренне я был спокоен. Я насвистывал про себя, в то время как на глазах у меня были слезы, как и у остальных.
Дома началось что-то несусветное. Дженни плакала, мама тоже. Должны приехать родители Шерон. Она теперь в морге, где ее подготовят к похоронам.
А тебя, Дженни, там не было.
Почему тебя там не было? Она ведь могла бы остаться в живых, и ты это знаешь.
Дневник Дженни
Полиция, расспросы, трагический несчастный случай… Я плачу не переставая даже сейчас, когда первый шок прошел, прямо на виду у мальчишек. Старуха не отходит от телефона, сюда звонят десятки людей… Доктор только и делает, что наливает себе бренди и курит сигареты. Я реву. Копы сказали, что это и в самом деле дурацкий несчастный случай, после чего быстренько смотались — ведь сегодня воскресенье!
Я поднялась наверх и просмотрела его бумаги. («Бумаги» — словно в полицейском рапорте!) Поскольку я плакала, на них остались кляксы, но мне плевать. Если он сумел напичкать меня снотворным, то сможет устроить и что-нибудь похлеще. Думаю, оно было в травяном отваре. А я-то боялась, что оно окажется в бутылке джина, которую он мне подарил! Какая же я была дура! Из-за слез я ничего не вижу и пишу как попало.
Они оставили лыжи в коридоре. Мне нужно отнести их в гараж — и лыжи Шерон тоже.
Я знаю, это моя вина, и когда я произношу ее имя — Шерон, то плачу еще сильнее. Нужно остановиться, иначе я сойду с ума. Я выпила стаканчик, чтобы заснуть, закрыла дверь на ключ и легла в постель с револьвером. Утро вечера мудренее. Я должна его найти и убить.
Я отнесла лыжи в гараж. Поставила их вдоль дальней стены. Там же была свалена старая одежда для работы в саду. Среди прочего я нашла брюки. Клетчатые. Все в пятнах машинного масла, но без следов крови. Значит, он солгал. И пока я думала над этим, он успел их отчистить. Он играет со мной, как кошка с мышкой. Врет прямо как дышит. Я должна научиться читать между строк.
Лыжи Шерон меньше, чем остальные. Я поставила их немного в стороне. Одна из них сломана.
Похороны Шерон послезавтра.
Сегодня утром здесь мрачная обстановка. Мальчишки бродят по всему дому. Никто не разговаривает. Прошлой ночью мне снились кошмары. Снилось, что кто-то душит меня под простыней. Я закричала и проснулась. Волосы слиплись от пота. Я поднялась наверх посмотреть, нет ли чего нового в его дневнике. Ничего не было. На обед я приготовила куриный бульон.
Дневник убийцы
Я наблюдал через приоткрытую дверь, как Дженни готовит. Разглядывал ее красные руки, ее фартук, ее ноги, ее толстенные бедра. Голоден я не был.
Мы все очень устали. Нам нужно передохнуть. В последнее время события разворачивались слишком быстро. Мы же не роботы, в самом деле. Мне приснилась Шерон, накрытая белой простыней, она кричала. Я бил ее до тех пор, пока она не замолкла.
Снег перестал. В три часа дня уже смеркалось. Послезавтра похороны Шерон. Мы заказали красивый венок из белых и красных цветов и ленту с надписью: «Нашей малышке Шерон». Хочу, чтобы поскорее настал день похорон. Во-первых, потому, что на мне будет красивый костюм, во-вторых, потому, что устроят торжественное шествие, будут по очереди подходить к могиле и бросать землю на гроб, а потом петь церковные гимны. Меня это приводит в восхищение. Родители Шерон никак не могли договориться: мать хотела устроить похороны по еврейскому обряду, а мамин брат — по католическому. В конце концов матери пришлось уступить… Видишь, от этой девчонки, даже мертвой, одни проблемы.
Не знаю, зачем я продолжаю с тобой разговаривать, Дженни. Разве что по доброте душевной. Мне не слишком нравится, что ты читаешь мой дневник. Советую тебе больше этого не делать.
P.S. Я назначил дату твоей смерти.
Дневник Дженни (магнитофонная запись)
Ужасно хочется удрать отсюда. Кх-м, я решила наговорить это на магнитофон из-за того, что… кх-м… это удобно и не нужно держать ручку. К тому же магнитофонную запись можно стереть, и вдобавок я хочу отплатить ему той же монетой. Нужно только научиться пользоваться этой штукой.
Моя идея заключается в том, чтобы поставить магнитофон в комнате Старухи и записывать все, что там происходит. Может быть, он заговорит или сделает что-нибудь еще — засмеется, кашлянет — в общем, как-то себя выдаст…
Вот я и снова здесь. Прошу прощения, я слегка хлебнула для согрева.
Так странно разговаривать с магнитофоном — чувствуешь себя полной идиоткой. Эй, мистер Магнитофон, вы меня слышите? Это меня забавляет… А сейчас — алле-оп, и в постель! Спокойной ночи, механический болван!
Так странно думать о том, что я жива, но скоро умру. А все эти брошюрки, что я вбивала себе в голову, ничуть не помогут. Револьвер, который я купила, тоже не поможет. Я даже не могу упиться в стельку. Пьяна-то пьяна, но удивительно, что все еще начеку. Предупреждаю вас, королевские солдатики: королеве на все наплевать, ей тепло в своем Бекингемском дворце, она ест овсянку. Старая выпивоха! Назначил дату моей смерти! Как бы не так! Этот молокосос считает, что все ему позволено! Надо задать ему взбучку… Голова кружится. Спать.
Дневник убийцы
Я в маминой комнате. Мама внизу, разговаривает с полицейскими. Дженни тоже внизу. Это ненадолго. Полицейские пришли по поводу Карен. Они время от времени заходят проверить, нет ли чего нового. Вынюхивают повсюду, словно старые псы. Все эти загадочные убийства в закоулках не дают им покоя. Но нельзя же обвинить весь город, а? Так что нюхайте хорошенько, песики, разрывайте сгнившие кости… Домашние все заняты: Марк просматривает очередное досье, Джек надраивает свой саксофон, Старк дорабатывает компьютерную игру, Кларк упражняется с гантелями. Папа изучает новую статью.
Я особенно прислушиваюсь к голосу Дженни. Видишь, Дженни, как я к тебе неравнодушен? Ты мне еще напишешь? Как знать… Ты такая скромная…
Знаешь, чего бы мне хотелось? Открыть дверь твоей комнаты и сказать: «Привет, Дженни, это я. Привет, Дженни, это Я!» Хорошо бы прозвучало. Спокойно. Сдержанно. Не как у тех слюнявых придурков, которых показывают в кино. Ты бы пробормотала: «Я не понимаю…» А потом умерла бы, прижавшись ртом к моему… умерла бы, повизгивая, словно течная сука, моя рука сжала бы твой затылок, и тебе бы это понравилось, а? тебе бы это понравилось… шлюха, я вызываю у тебя отвращение! Мне нужно вымыться, сменить белье. Я слишком разгорячен. Может быть, я болен?
