— Плохо, мой Калликрат, — ответила она, — плохо. Всю ночь мне снились странные ужасные кошмары, и я не знаю, что они могут предвещать. У меня такое чувство, будто мне угрожает большая беда, но какая беда может со мной случиться?.. Хотела бы я знать, — добавила она в приливе неожиданной нежности, — хотела бы я знать, мой Калликрат, если бы что-нибудь и впрямь случилось со мной, если бы я покинула тебя, вспоминал бы ты меня с любовью, ждал бы меня, как я столько веков ждала твоего возвращения? — Прежде чем Лео успел ответить, она продолжала: — Пора отправляться, нам предстоит еще долгий путь; прежде чем в небесной голубизне народится новый день, мы должны достичь Обиталища Жизни.
Через пять минут мы уже шли через город; его развалины, смутно маячившие с обеих сторон в предутренних сумерках, одновременно и восхищали, и подавляли своим величием. Как раз в то мгновение, когда над всем этим баснословным запустением золотой стрелой пронесся первый луч солнца, мы уже достигли дальних ворот города, оглянулись в последний раз на величавые остатки седой старины, развалины зданий и колонн, все (исключая Джоба, который не находил во всем этом ничего привлекательного) глубоко вздохнули, сожалея, что у нас нет времени для более тщательного осмотра, и, перейдя через глубокий ров, вновь оказались на равнине.
Вместе с солнцем поднялось настроение и у Айши; когда пришло время завтракать, она была уже в обычном состоянии духа и с улыбкой приписала свое недавнее дурное настроение влиянию того места, где спала.
— Эти варвары говорят, что Кор — заколдованный город, — сказала она, — и, подлинно, я готова им поверить, ибо лишь один раз в своей жизни провела такую мучительную ночь. Я хорошо помню ее. Это было в том месте, где ты лежал у моих ног мертвый, Калликрат. Никогда больше туда не пойду, это не к добру.
После короткого привала для завтрака мы больше нигде не задерживались и к двум часам дня были уже у подножия отвесного края кратера, который стеной уходил вверх на полторы-две тысячи футов. Здесь мы остановились, что меня нимало не удивило, ибо я не представлял себе, как мы сможем продолжать путь.
— Ну, а теперь, — сказала Айша, сходя с паланкина, — начинается самое трудное. Здесь мы должны оставить всех этих людей: дальше мы пойдем одни. — И, обращаясь к Биллали, добавила: — Ты вместе с рабами будешь ждать нашего возвращения. Мы должны спуститься завтра днем; если нас не будет, все равно жди.
Биллали смиренно поклонился и сказал, что ее августейшее повеление будет выполнено, даже если ему придется ждать до глубокой дряхлости.
— Я думаю, что этому человеку, о Холли, — Она указала на Джоба, — лучше остаться с ними, ибо если ему изменят отвага и мужество, с ним может случиться какое-нибудь несчастье. И тайны того места, куда мы направляемся, не для глаз простых смертных.
Я перевел ее слова Джобу, но он чуть ли не со слезами на глазах умолял взять его с собой. Он сказал, что с ним не случится ничего хуже уже случившегося и что он смертельно боится остаться с этой «немой братией», которая при первом же удобном случае нахлобучит на него раскаленный горшок.
Я перевел его ответ Айше, она пожала плечами и сказала:
— Ну что ж, пусть он идет с нами, мне это все равно; если с ним что-нибудь случится, он сам будет виноват; к тому же он понесет светильники и вот это, — Она показала на узкую доску длиной в шестнадцать футов, привязанную к длинному шесту паланкина: я полагал, что она предназначается для более удобного крепления занавесок, но оказалось, что у нее какое-то другое предназначение, связанное с нашим дальнейшим путешествием.
Соответственно Джобу вручили эту очень прочную, хотя и легкую доску и один из светильников. Второй светильник я взвалил себе на спину вместе с кувшином светильного масла, тогда как Лео нагрузился провизией и бурдюком с водой. Она велела Биллали и шестерым немым носильщикам укрыться в роще цветущих магнолий, в ста шагах от нас, и под страхом смертной казни не выходить оттуда, пока мы не скроемся из виду. Они низко поклонились и ушли; на прощание старый Биллали дружески пожал мне руку и шепотом выразил свою радость по поводу того, что Та-чье-слово-закон берет в это необычное путешествие не его, а меня, и по чести сказать, я склонен был с ним согласиться. Через минуту они удалились; Айша коротко осведомилась, готовы ли мы, повернулась и посмотрела вверх на возвышающийся над нами утес.
— Ума не приложу, Лео, — сказал я, — как мы туда заберемся, это же отвесная стена.
Лео только пожал плечами, он был в каком-то странно завороженном состоянии, не зная, чего и ждать, — и в то же мгновение Айша начала подниматься по склону; нам ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. С удивительной легкостью и изяществом она перебиралась со скалы на скалу, используя каждый выступ. Подъем оказался, однако, не таким трудным, как нам представлялось, хотя и пришлось миновать одно-два опасных места, где лучше было не оглядываться; склон был все еще достаточно пологим; настоящая отвесная крутизна начиналась выше. Без особого труда мы поднялись футов на пятьдесят от нашей последней стоянки; если с чем и была морока, то только с доской Джоба; из-за нее нам пришлось отклониться на пятьдесят-шестьдесят шагов влево: мы двигались бочком, точно крабы. Наконец мы добрались до уступа, вначале довольно узкого, но постепенно расширявшегося и отклонявшегося, как лепесток цветка, во все более и более глубокую впадину: дальше начиналась узкая, как девонширская улочка, расщелина; теперь нас невозможно уже было увидеть снизу. Эта улочка (очевидно, естественного происхождения) через пятьдесят-шестьдесят шагов под прямым углом вывела нас к пещере, которая была неправильной, ломаной формы, как будто была проделана в месте наименьшего сопротивления чудовищным взрывом газа, что свидетельствовало, на мой взгляд, о ее естественном происхождении. Все пещеры, высеченные обитателями Кора, отличались неизменной правильностью формы и симметрией. У входа в пещеру Айша остановилась и велела нам затемнить светильники, что я и сделал, оставив один светильник себе, а другой передав ей. Затем Айша первой углубилась в пещеру, выбирая путь с величайшей осторожностью, ибо кругом, как на речном дне, валялось множество валунов, а кое-где попадались и достаточно глубокие ямы, где легко можно было сломать ногу.
Пещера тянулась, насколько я мог судить, около четверти мили, и на то, чтобы пройти ее многочисленные изгибы и повороты, понадобилось более двадцати минут.
В самом ее конце мы остановились, и пока я вглядывался во мрак, сквозь отверстие в ее конце налетел внезапный вихрь, загасив оба светильника.
