– Я-то думал, что вы прикованы к постели и беспомощны. А вы выглядите весьма неплохо, – всплеснул руками заботливый господин Зонненберг, увидев меня за столом с пером в руке.
Я отметил с благодарностью, что этот занятый человек тут же, заслышав о неприятностях, выпавших на долю соотечественника, нашел время для посещения.
– И это разочаровало вас? – улыбнулся я.
– Еще бы! – захохотал Зонненберг, присаживаясь на скамью напротив меня. На нем была черная, приталенная одежда, делавшая его похожей на неуклюжую долговязую птицу. Казалось, он сейчас выйдет за порог, взмахнет крыльями и взмоет вверх с моего крыльца. – Как же мне теперь высказать свое участие и милосердие?
– В другой раз я постараюсь проваляться в постели до вашего прихода…
– Вообще-то мне нравится, что у вас есть чувство юмора. У наших соотечественников, дорогой мой Эрлих, как ни прискорбно, оно почти всегда напрочь отсутствует.
– Еще несколько подобных переделок, и я тоже лишусь его…
– Неприятная история, должен сказать… Наверняка вчера произошла случайность. Из тех, что бывают нечасто Я поставил в известность местные власти и как раз ожидаю от них ответа.
– Откуда вы узнали о нападении на меня?
– Рассказал ваш сосед. Прекрасный человек, надо заметить. Достойный ревнитель нашей церкви. Он любим всеми нами.
В этот момент появился без стука и спроса приземистый ярко-рыжий человек, одетый небогато, но добротно. Он кивнул мне и сухо поздоровался с Зонненбергом.
– Очень хорошо, что вы здесь. Будете переводчиком в нашей беседе с господином Эрлихом. Я пришел спросить о трагическом происшествии, дабы принять меры к воцарению спокойствия.
Я понял, что это чиновник Земского приказа (так здесь именуются власти), и сообщил ему, что отлично владею русским.
– Ах так? Тогда это меняет дело!
На казенные вопросы я отвечал скупо Зонненберг комментировал время от времени мой рассказ взволнованными восклицаниями типа: «Ох какой ужас!», «Как же вам повезло, мой друг!».
Я ничего не утаил в своем рассказе, кроме, разумеется, некоторых сомнений, связанных с брошью, и подозрений по поводу участия в этом деле герра Бауэра. С этим мне предстояло разобраться самому
– Но все же кто мог напасть на вас? У нас большой город, и я не могу гарантировать, что мы сможем без вашей помощи найти злодеев.
– Придется искать только одного, – ответил я. – Второго мне удалось заколоть кинжалом. Легче опознать погибшего, чем выспрашивать о нем.
– Очень сожалею, но вы ошибаетесь. Никакого трупа мы не нашли.
– Он был таким… – я поискал подходящее слово. – Мертвее не бывает, уверяю вас!
– Трупа в том месте не находили, – недовольно повторил чиновник.
Я вынужден был поверить его словам. И от этого мне стало как-то не по себе… Куда мог подеваться труп? Я не мог себе представить. Но что мой враг был мертвее мертвого я знал наверняка.
Вскоре все формальности были завершены, и чиновник покинул дом.
– Я же видел, что один из грабителей отдал Богу душу, – угрюмо произнес я.
– Какая разница… К тому же местные жители так живучи…
– Насколько я понял, это были вовсе не местные жители.
– А кто же? – с интересом спросил Зонненберг. – В Москве очень много иностранцев… Здесь не счесть греков, персиян, турок, татар…
– Это были точно не татары, – усмехнулся я. – Это были немцы.
– Не может быть! – протестующе воскликнул Зонненберг.
– Это были немцы! И эту горькую истину я утаил от чиновника.
– Сколько неприятностей на мою несчастную голову. Вы не представляете, как спокойно жили мы еще недавно. И тут это нападение. А к тому же, как вы говорите, его совершили наши земляки. Да еще Бауэр…
– Что Бауэр? – встрепенулся я.
– Да не беспокойтесь. Ничего особенного. По-моему, он заболел. Я сегодня нанес ему визит, касающийся наших деловых, кстати, выгодных обоим, дел. А он даже принять меня не смог. Мне передали, что он очень плохо чувствует себя…
– Он плохо чувствует себя, – механически повторил я.
– Что-то не так? – обеспокоился Зонненберг.
– Не обращайте внимания… Действительно, слишком много зловещих событий сразу… Слишком много…
Я ошибался… Я еще не представлял, что такое воистину зловещие события… И что такое настоящий страх!
***
Я боялся оставаться один. Одиночество заставляет думать. А думать мне не хотелось. Я уже ощущал, что мысли мои заведут меня далеко. В такие дали, где каждый шаг делать было жутковато…
Какое лекарство от неприятных чувств? Я знаю одно из лучших! Я вытащил из своего походного ранца серебряную флягу, в которой был шнапс. Налил себе наперсток. Выпил. Потом еще… Горячительный напиток не оказывал на меня никакого действия. Мне хотелось отвлечься, забыться, но чувства, наоборот, приходили в смущение…
– Ох, Эрлих, почему тебя занесло сюда, на край света, – вздохнул я, проведя рукой по книге, куда записывал свои похождения…
И опять ощутил одиночество. Потерянность…
Тщетно заливая эти чувства, я сделал еще пару глотков.
– Тысяча чертей, – прошептал я.
Дурные мысли все-таки пошли стройными рядами в атаку на мое сознание. Они не давали мне покоя. И я постепенно сдавался им… Итак, в какую же круговерть я угодил? – назойливо свербили меня вопросы. В чем подоплека ночного покушения? То, что я подвергся нападению не простых разбойников, было ясно. Грабители не стали бы уносить труп сообщника и вообще не вернулись бы на место убийства. Уж мне-то хорошо известны их трусливые повадки.
Самое противное во всем этом – скорее всего у убийц была какая-то связь с добрейшим герром Бауэром.
Я вспомнил страх и ненависть, вспыхнувшие в глазах Густава, когда он захлопнул дверь своего дома передо мной, окровавленным, умирающим, молящим о помощи.
При здравом рассуждении видно было, что он просто предал меня. Он, и никто другой. Сознательно отложил в тот вечер мой визит до более позднего времени. Для того чтобы отдать меня в руки убийц! И недаром он сказал мне тогда: «Прощайте!» Он действительно прощался со мной навсегда, зная, что нам уже не суждено больше свидеться. Это-то он отлично понимал, забери его дьявол!
В груди моей закипала ярость. Так ошибиться в человеке, который казался мне добродетельным и честным! Что такого я ему сделал? За что он меня ненавидит? За что?
Бауэр – обычный, добросовестный, честный в делах лютеранин, у которого хорошо идет торговля, у которого добрая жена и послушные дети и которому в жизни ничего больше не надобно. Это внешне. А что скрывается у него в голове? Какие черные мысли и замыслы, какие злоба и страх? Да, с самого начала он был предупредителен, вежлив по отношению ко мне. И в один миг все это сменилось ненавистью. Я не давал ему ни малейшего повода. Я нигде не перешел ему дорогу, ничем не помешал. Он не знал меня раньше. И все-таки он страстно возжаждал моей погибели. Почему?!
Я припомнил мой первый визит к нему. Все шло нормально. Второй визит кончился застольем. И тоже ничто не нарушало спокойную беседу. До момента, пока… Да, конечно! Пока взгляд его не наткнулся на брошь. Но почему она пробудила в почти незнакомом человеке такую злобу по отношению ко мне? Вещь, безусловно, дорогая, но, чтобы честный немецкий купец из-за нее связался с разбойниками – это невероятно, но ведь я хорошо помнил, что, именно когда он увидел ее, кровь отхлынула от его лица. На нем появилось странное выражение. Это была не алчность. Это было нечто большее Точно, это был страх. Даже не страх, а ужас!
Брошь. О Господи! Что с ней связано? Откуда она? Уж не приснилась ли мне вся эта чертовщина?
Я резко поднялся со скамьи, потянулся к ларчику. Вспотевшая рука нервно соскользнула с замочка. Наконец я повернул замочек, ларец открылся. Я достал из него брошь и положил перед собой на стол.
Солнце клонилось к закату, и красные его лучи играли в гранях огромного рубина. Будто капельки крови мелькали в нем. Да, да, капельки крови, которую недавно пролили, Еще неизвестно, сколько крови уже омыло эту безумно красивую вещь, сколько жертв было ей принесено. Откуда она, какая загадка в ней сокрыта?
– Камни имеют душу, – произнес я фразу, когда-то давным-давно слышанную от одного старого, видавшего виды, немного безумного искателя философского камня, с которым меня свела судьба в столице алхимиков Париже. – И душа эта может быть доброй или злой.
Начинало темнеть, а я все смотрел на брошь, не в силах оторваться от ее мрачного очарования.
– Встречаются камни, которые питаются кровью, – вслух произнес я еще одну фразу старого алхимика.
Тут меня что-то укололо. Потом я понял причину – неясный шелест у дверей.
– Тысяча чертей, – прошептал я, внутренне побираясь. Кто ты – поздний гость? И что мне ждать от тебя?
Я взял пистоль, с которым твердо решил не расставаться, и прицелился в тень, возникшую у входа.
– Стой, или этот шаг будет последним! – крикнул я громко и, к моему неудовольствию, тонко. Я был взволнован.
