после долгой паузы ответил Киплинг и мрачно, но твердо добавил: – Готов извиниться, а если извинения не будут приняты, то…
– Обойдемся без извинений. Инцидент исчерпан… – Я добавил коньяка в стакан писателя. – А по поводу второго лейтенанта Сеймура – завтра пополудни я его отпущу. Впрочем, как и всех остальных пленных, включая вас.
Я уже успел убедиться, что британец превосходно владеет собой, вот и сейчас на его лице не дрогнул ни один мускул, хотя в глазах все же промелькнула целая гамма чувств. И немудрено: небось уже попрощался с жизнью.
На некоторое время в вагоне повисла мертвая тишина. И первым эту тишину нарушил Киплинг.
– Вы не шутите… – с непонятной интонацией, то ли утверждая, то ли задавая вопрос, произнес он.
– Никоим образом.
– В таком случае это благородный поступок с вашей стороны.
– Отчасти.
– Поясните… – вопросительно вздернул бровь писатель.
– Посудите сами… – Я усмехнулся и взял чашку кофе с подноса. – Морить вас голодом мне не позволят личные убеждения, а продовольствия у нас в обрез. Прикрываться пленными, исходя из вышеперечисленной причины, я тоже не буду. К тому же сильно сомневаюсь, что это остановит обстрелы. Словом, пользы от пленных мне ровно никакой, одно сплошное беспокойство. Так что наилучшим выходом из ситуации будет отпустить вас. Как-то так; хотя не буду отрицать, некое благородство в моих помыслах все же присутствует. В общем, продолжим интервью, потому что времени на общение у нас осталось крайне мало.
– Я бы хотел остаться здесь… с вами… – слегка запинаясь, неожиданно выдал Киплинг. – Хотя бы на некоторое, пусть и непродолжительное время.
– Помилуйте… – Честно говоря, я немного опешил. – Зачем вам это, Редьярд?
– Скажем так… – Киплинг на мгновение задумался. – Вы мне интересны как человек. Ваш характер, ваши поступки, ваше мышление, ваши манеры… все это настолько неординарно, что я готов рискнуть.
– Простите, но вынужден повторить вопрос: зачем вам ради изучения чьего-то характера, пусть даже и… гм… неординарного, рисковать своей головой? – Я уже стал подумывать, что бритт немного тронулся рассудком от переживаний. Хотя… творцы – они такие. Немного не от мира сего.
– Толком я еще не знаю, – совершенно спокойно ответил писатель.
– Ну уж нет. Не могу допустить, чтобы один из моих любимых писателей погиб за изучением моего же характера…
Я еще многое хотел сказать Киплингу, но пришлось прерваться. Неожиданно, довольно близко от вагона стеганул выстрел. Стреляли из пистолета Шварцлозе модели 1898 года, партия которых в свое время была поставлена австрияками для буров. Очень приметно палит машинка – кстати, весьма и весьма приличной конструкции, здорово опережающей свое время. Путем неимоверных махинаций и даже шантажа я выбил для своих парней сорок штук таких пистолей. Ну и кто из них чудит? Патроны, что ли, девать некуда?..
– Что за нахрен?! Часовой, узнай, кто там с оружием обращаться разучился.
– Айн момент, герр коммандант… – За стенкой раздался топот сапог.
– В общем, Редьярд, – в ожидании доклада я вернулся к беседе с британцем, – вам придется максимально использовать время до завтрашнего полудня для изучения того, что вы хотели изучить, но оставить вас здесь я не могу…
– Разрешите, господин коммандант? – В узкую дверь командирского салона бочком протиснулся Оладьев.
– Что там случилось?
– Да один из британских офицериков попытался бежать… – Паша виновато пожал плечами. – Мы тут заставили их свой же окоп углублять и перекрывать, так он закобенился, ударил часового киркой по голове и рванул. Пристрелили, конечно, дурака.
– Кто из них? – На меня вдруг накатило какое-то мрачное предчувствие.
– Сейчас… – Оладьев выудил из нагрудного кармана френча смятую книжицу. – Ага… второй лейтенант Александр Сеймур…
– Твою же кобылу в дышло! – с чувством выругался я. – Совсем убили?
– Ну а как же еще? Наповал. Гойко ему прямо в затылок пулю влепил… Что-то не так, господин коммандант? – забеспокоился взводный. – Так он же Адольфа едва не пришиб… Бергер говорит, черепушку ему здорово сотряс – до сих пор без сознания. Да и вообще…
– Все так, Паша. Все правильно сделали. Но… труп бритта пока не закапывайте, замотайте в брезент и положите в тенечке. Иди…
– Что случилось, Майкл? – Киплинг внимательно прислушивался к разговору, но ничего так и не понял, потому что мы говорили по-русски. – Он, кажется, упомянул Алекса Сеймура? Не так ли?
– Его самого… – пришлось сделать паузу, чтобы собраться с мыслями. – Полковник Сеймур только что лишился последнего сына. Парень ударил часового киркой и попытался бежать. Его тут же пристрелили.
– Это злой рок… – Киплинг отвел от меня взгляд. – Но… но, почему вы так переживаете? У вас была какая-нибудь договоренность по поводу Александра с его отцом?
– Нет, договоренности именно о нем не было. Почему переживаю? Черт побери, да потому что Майкл Игл – не бездушная машина для убийства… – Я едва не вспылил, но титаническим усилием воли сдержался. – Мне искренне жаль этого парня. И его отца тоже. Он оказался достойным человеком. Зная, что сын в плену и ему грозит смертельная опасность, даже словом не обмолвился о нем в разговоре со мной. Не знаю, смог бы я так.
– Ричард знал, что вы собираетесь отпустить Александра?
– Я вам уже говорил, лично по нему договоренностей не было. Но Сеймур был уведомлен, что я отпущу пленных, соответственно, и его сына вместе с ними. Вот вам еще одна причина, по которой вы не сможете остаться. Расскажете полковнику, как это случилось.
– Расскажу, – тихо пообещал писатель. – И дам вам совет. Не отправляйте своих людей сопровождать пленных. Не надо… Ричард… как бы вам это сказать… он может потерять контроль над собой…
– Я вас понял, Редьярд. Пока идите. Успокойте товарищей. Сообщите, что завтра они уже будут у своих. А мне надо кое-что обдумать. Увидимся вечером…
Отправив британца, я сделал пару глотков коньяка и вышел из вагона. М-да… некрасиво получилось. Сеймур дал мне передышку как раз из-за своего сына. Нет, я допускаю, что он, как всякий нормальный офицер, думал и об остальных солдатах, но… Словом, теперь он не успокоится, пока не
