фыркнула и повернулась к стенке.
– Вот и правильно. Поспи, Дарёна, поспи. Сон – он лечит. И не думай ни о чем, не надобно тебе… спи…
Голос прабабки набрал силу, мягким одеялом окутал комнату, закружил… Устя едва сама не пошатнулась. Удержалась, головой тряхнула.
– Нарочно ты? Да?
– Посмотреть хотелось, – не стала отрицать прабабка. – Вот что, пойдем-ка, Устяша. Поговорим.
Устя кивнула и последовала за прабабкой.
Поговорить хотелось. И узнать кое-что важное. И спросить…
У них ведь еще есть время, правда? Есть же?
* * *
Фёдор просыпался тяжко, муторно, словно из черного болота себя вытаскивал. Болело все.
Голова болела, желудок, руки…
Руки-то почему?
А потому…
Стоило перевести взгляд на руки, как Фёдор увидел на них следы женских когтей. Это ночью вчера не заметилось, а сейчас-то…
Элиза жизнь свою продавала дорого, сражалась как могла. И руки ему так подрала – до живого мяса. Жаль, не помогло. Да что там! В том состоянии Фёдора надо было створкой от ворот лупить – не заметил бы, но сознание б потерял. А царапины…
Что там тех царапин?
Тьфу, ерунда!
Фёдор вспомнил, как билось, выгибалось под ним в жажде жизни гибкое девичье тело… накатила тошнота. Мужчина повернулся – и от души обрыгал пол.
Руди, который как раз вернулся домой, услышал эти звуки.
Кивнул, прихватил ведро с холодной водой – сам, не доверяя слугам, тех он вообще отослал – и пошел наверх.
– Проснулся ли, царевич? Подобру ли?
Ответом ему был новый желудочный спазм.
Руди церемониться не стал и от души опрокинул на Фёдора ведро с водой. Прямо на кровать, не жалея перины.
А и плевать, посушат!
Помогло.
Тошнить Фёдора перестало, но двигался он пока не слишком уверенно. Руди подхватил парня под изодранную руку и потащил вон из комнат, на задний двор. Там самолично вытащил из колодца еще несколько ведер с ледяной водой – и опрокинул их на голову царевичу.
Помогало преотлично.
Взгляд у Фёдора становился осмысленным, лицо вытягивалось, а когда он схватился за голову и застонал, Руди понял, что лечение прошло успешно. И поволок царевича в дом.
Плеснул в кубок вина, протянул царевичу.
– На, Теодор, поправься.
– Руди, я…
– Выпей. Как лекарство, залпом, – жестко распорядился Руди.
Фёдор повиновался. И Руди принялся ему объяснять ситуацию:
– Теодор, друг мой, я тебя очень люблю. Ты дорог мне, как родной сын, я знаю тебя с малолетства.
– О, Руди…
– Потому запомни. Вчера вечером вы познакомились с Элизой, приятно провели время, и ты подарил ей кольцо с лалом. Ты понял?
– Да, Руди.
– Потом ты уснул, и она ушла домой. По дороге на нее напали, убили, ограбили и бросили бедную девочку под забором. Это огромное горе, но ты должен его пережить как мужчина.
Фёдор схватился за голову:
– Руди… поверь, я просто не понимаю, что со мной случилось!
– Я тоже не понимаю этого, Теодор, – посерьезнел Руди. – Ты часто бывал со мной в веселых домах, и никогда такого не было.
Напротив. Девушки жаловались, что царевич вялый и снулый, такого пока разожжешь, сама запыхаешься. Час вокруг него пляшешь и так, и этак, да и потом – как получится. Ну, ущипнуть может, прихватить – силы своей он не соразмеряет, но то другое. Не от страсти.
А тут вдруг такая прыть?
– Я даже не помню, что я думал.
– Совсем не помнишь? Как вы оказались в постели, помнишь?
Фёдор сглотнул и кивнул.
– П-помню. Элиза… она была настойчивая.
Руди подумал, что была бы умнее, была б жива. Но промолчал. Ждал, пока Фёдор пороется в глубинах памяти.
– Помню рыжие волосы. Помню… Разочарование.
– Что?!
– Как от обмана, обиды, подделки… нет, больше ничего не вспомню.
Руди вздохнул:
– Теодор, друг мой, тогда нам надо будет с тобой провести естественный опыт.
– Че-го?
– Сегодня же мы отправимся в бордель и снимем услужливую девочку. На двоих.
– Руди?
– Ты будешь действовать, а я наблюдать.
– Руди, ты с ума сошел?!
– Нет, Теодор. Посуди сам. Нам надо знать, связано это с тобой или с Лиззи.
– С Лиззи? Не понимаю?
Фёдор приободрился, посмотрел с удивлением. Руди взмахнул рукой:
– Теодор, женщина, чтобы привлечь внимание мужчины, может пойти на многое. Есть и зелья, и мази, и приворотные амулеты. Допустим, чем-то таким Элиза и воспользовалась. Могла? Спокойно могла. Друг мой, ты царевич, задержаться рядом с тобой – честь и удача для любой девушки. А если еще и ребеночек будет… ты понимаешь.
Фёдор кивнул уже более заинтересованно:
– Так…
– Допустим, она чем-то воспользовалась. Ты это почувствовал и пришел в неистовство. Понимаешь?
– Допустим.
– Если это действительно так, то со следующей девушкой у тебя будет все в порядке. А если нет, я успею тебя остановить.
Фёдор потер лоб.
В свете сказанного предложение Руди не выглядело таким уж гадким. Это не свальный грех, это естественный опыт.
– Может, и надо. А ты успеешь меня остановить, если что?
– Конечно.
– Тогда я согласен.
– Сегодня и пойдем. И еще одно. Я от твоего имени пообещал помощь семье Магрит… матери Эльзы. У нее еще две дочки, их надо ставить на ноги. Если у них будет хорошее приданое, их можно будет выдать замуж… Элиза им помогала, ты понимаешь…
Фёдор кивнул:
– Рублей по пятьдесят хватит?
– И останется. С таким-то приданым их на руках унесут.
– Вот и ладно. Передашь от меня, хорошо?
Руди кивнул:
– Слово даю.
Деньги он и правда собирался передать девочкам. В полном объеме, не оставив себе ни монетки. И от себя еще добавить.
Что уж там, его то вина. Если бы не он…
У него было свое мнение о происходящем. И Фёдор невольно ему помог, сказав про обман.
Действительно, обман то и был. Руди хотел подсунуть ему Элизу вместо Устиньи. Заметив интерес к боярышне, решил перетянуть его на другую девушку и воспользоваться тем в своих целях.
Но не та.
Не то, не так, вот и вышло, как получилось…
Получается, в смерти Элизы виноват и Руди, и его затеи.
– Хорошо, – чуточку повеселел Фёдор.
– Тогда, мин жель, одевайся, закрывай руки, а я пойду готовить завтрак.
– Руди, ты?!
– Я, именно я. Слуг я отпустил, всех остальных не приглашал, мы сейчас в доме одни. Нам надо было поговорить без свидетелей.
– А-а…
– Позавтракаем и отправляемся – куда?
– Во дворец. За деньгами.
Фёдор решил побыстрее разделаться с неприятным и сосредоточиться на хорошем. И только так.
Руди промолчал.
Сказать ему хотелось многое и сделать тоже. Но…
Есть в смерти Элизы его вина. Есть. И перед собой
