– О, ради Бога! введите ее поскорее ко мне, если уж она в самом деле здесь, – воскликнула она в тревоге, зная, что и Дашкова больна.
Дашкова явилась.
– Дорогая моя княгиня, – сказала ей Екатерина: – прежде чем вы сообщите мне причину вашего необыкновенно позднего посещения, согрейтесь: право, вы ужасно мало заботитесь о вашем здоровье, которое так дорого для вашего мужа и для меня.
Она тут же уложила Дашкову к себе в постель и окутала ей ноги одеялом.
Дашкова передала Екатерине все, что знала об ожидании скорой кончины императрицы и о том, какими роковыми последствиями угрожает ей вступление на престол Петра III. Екатерина, конечно, сама знала об этом и приняла меры, о которых Дашкова не знала; но Дашкова настаивала на необходимости действовать теперь же и употребить ее как орудие, потому что она готова жертвовать своей жизнью для своего высочайшего друга.
Екатерина плакала, прижимала к сердцу руку Дашковой, благодарила ее и говорила, что у нее нет плана, что она отдает себя на волю божью.
Может быть, определенного плана у Екатерины действительно еще не было; но что уже было что-то задумано ней вместе с Орловым, это мы увидим впоследствии.
– В таком случае, —говорила Дашкова: – надо действовать вашим друзьям; я чувствую в себе достаточно силы, чтобы воодушевить их всех, а сама я готова на всякую жертву.
Она говорила искренно, – и действительно, это была искра, которая могла зажечь мину: офицеры были на ее стороне и готовы были идти за этой экзальтированной девятнадцатилетней головкой.
– Ради Бога, княгиня, не подвергайте себя опасности, чтоб отвратить зло, которого в сущности нет средств отвратить, – говорила Екатерина: – если я буду причиной вашего несчастья, я вечно буду страдать за вас.
– Во всяком случае, я не сделаю ни одного шагу, который бы мог повредить вам, – возражала Дашкова, – если встретится опасность, пусть я одна буду жертвой. Если бы слепая преданность вашим интересам привела меня на плаху, вы все-таки остались бы в безопасности.
Через пять дней императрица Елизавета Петровна скончалась. На престоле был Петр III. Екатерина и ее друзья оставались в тени; но дело, задуманное ней вместе с Григорием Орловым и Дашковой зрело, ни для кого невидимо.
В полгода кружок друзей Екатерины окончательно сплотился до того, что уже можно было решиться на государственный переворот. Кружок этот составляли – Григорий Орлов, Дашкова, другие Орловы, Пассек и Бредихин, друзья мужа Дашковой, Рославлевы и Ласунский, гетман Разумовский —все это влиятельные личности в преображенском и измайловском полках, а потом Никита Иванович Панин.
Наступил канун переворота.
27-го июня (1762 года) Дашкова сидела у себя дома вместе с Паниным. Вдруг является Григорий Орлов, весь взволнованный.
– Пассек арестован, – сказал он.
Известие это не могло не поразить: арест Пассека, происшедший вследствие того, что солдаты, посвященные в заговор, своим нетерпением видеть скорее на престоле Екатерину выдали роковую тайну, равнялось обнаружению заговора. Это значило, что оборвался волосок, на котором висел страшный топор.
– Развязка близка, – сказала Дашкова, – медлить нельзя. Сейчас же узнайте, за что арестован Пассек – за нарушение ли военной дисциплины, или как государственный преступник? Если наши опасения справедливы, тотчас же дайте нам знать об этом со всеми подробностями.
Дашкова, накинув на плечи большой мужской плащ и надев шляпу, бросилась к Рославлевым, чтобы уведомить их о случившемся. Она шла пешком.
На дороге, как она сама рассказывает, ей повстречался красивый всадник, который мчался куда-то во весь опор. Дашкова, никогда не видевшая младших братьев Григория Орлова, догадалась, что это кто-либо из них. Она окликнула. Это был Алексей Орлов, который скакал от брата объявить Дашковой, что Пассек арестован как государственный преступник, что к дверям его комнаты приставлены четыре часовых и по два у каждого окна.
– Мой брат, – прибавил он: – поехал передать эту новость Панину, а я сейчас объявил ее Рославлевым.
Тут же на улице, где было безопаснее совещаться о тайном деле, чем дома, где могла подслушать прислуга, они условились, как им действовать. Дашкова поручила Орлову известить о происшествии всех своих сообщников – офицеров измайловского полка, чтоб они со своими солдатами готовились к принятию императрицы.
– А вы, – заключила она: – или кто-нибудь из ваших офицеров с быстротой молнии неситесь в Петергоф (где в то время находилась Екатерина) и просите от моего имени императрицу немедленно сесть в приготовленную для нее карету (карету еще накануне Дашкова велела приготовить через жену камердинера Екатерины, Шкурину) и позволить везти себя в Петербург, в измайловский полк, который ждет с нетерпением минуты, когда может провозгласить ее государыней и ввести в столицу. Скажите ей, что ее приезд так необходим, что я даже не хотела написать записки, чтобы не замедлить его несколькими даже минутами, и только на улице словесно просила вас скакать в Петергоф и ускорить ее приезд. Может быть, я сама отправлюсь к ней навстречу.
Эта предусмотрительная молодая заговорщица заказала портному для себя мужское платье, но только к вечеру этого дня, и потому теперь не могла ехать навстречу Екатерине.
Воротившись домой, она, чтобы избежать всяких подозрений, снова легла в постель; но не прошло и часу, как явился младший Орлов, Владимир.
Он приехал спросить, не слишком ли рано беспокоить государыню? Не следует ли отложить ее приезд в Петербург?
Эта затяжка в таком роковом деле поразила Дашкову. Она резко отозвалась о такой непростительной ошибке Орловых.
– Вы уже потеряли самое драгоценное время, – говорила она с досадой: – а что касается до того, что императрица испугается, так, по-моему, лучше в обмороке привезти ее в Петербург, чем подвергнуть опасности провести всю жизнь в монастыре или с нами вместе разделить эшафот.
Тогда Алексей Орлов поскакал в Петергоф. Уже в два часа ночи он разбудил Екатерину словами: «Пассек арестован!»
Дав императрице наскоро одеться, Орлов посадил ее в приготовленную, по распоряжению Дашковой, карету, сам сел на козлы вместо кучера и погнал лошадей во всю мочь. На полпути к Петербургу лошади упали, не выдержав страшной гонки. Тогда Екатерина пересела в попавшуюся им навстречу крестьянскую телегу, и Орлов снова погнал в столицу. К счастью, Григорий Орлов спешил к ним навстречу с каретой.
В семь часов утра 26 июня 1762 года Екатерину подвезли к казармам измайловского полка.
Императрицу встретила небольшая кучка солдат. Это ее смутило. Но едва она показалась, как ударили тревогу, и весь полк вышел приветствовать новую государыню. К Измайловскому полку присоединились и другие. Из домов высыпал народ, и с криками «ура» Екатерина въехала в столицу.
Эта неожиданная весть быстро разнеслась по Петербургу. Когда Екатерина только проезжала по улицам города, приближаясь к казанскому собору, народ уже встречал ее на улицах и приветствовал в ней свой императрицу.
В соборе встретил ее новгородский архиепископ Сеченов, благословил государыню и отслужил молебен.
Дашкова в это время была дома. Она провела ужасную ночь: торжество ее державного друга, неудача, арест, эшафот – все это пережила она в страшную ночь, накануне памятного ей на всю жизнь Петрова дни.
Но теперь и она знала, что та, у которой под одеялом она отогревалась еще так недавно, уговаривая ее позаботиться о троне, в это утро села на трон.
Дашкова поспешила во дворец. Его окружали войска и народ. Только пушка могла пробить эти живые стены; но юная заговорщица, а теперь – друг новой императрицы, легко прошла сквозь эти стены: подданные ее друга узнали ее, взяли на руки и с шумными приветствиями пронесли над своими головами прямо к подъезду. В этом триумфальном шествии по головам народа и войск Дашкова ничего не помнила: платье ее изорвали, волосы растрепались.
Увидев друг друга, императрица и Дашкова бросились одна другой в объятия.
– Слава Богу! слава Богу! – больше ничего не могли выговорить взволнованные женщины.
Дашкова, заметив, что на императрице нет еще голубой андреевской ленты, которая составляет необходимую принадлежность царствующей особы в России, снимает с государыни екатерининскую ленту, и, по ее приказанию, кладет себе в карман, а с Панина снимает андреевскую и надевает на императрицу.
В тот же день Екатерина приказала войскам, под ее личным предводительством, идти к Петергофу. Дашкову она тоже пригласила следовать с собой.
Дашкова поспешила домой, чтобы надеть на себя мундир преображенского полка, который она взяла у офицера Пушкина, и в то время ей пришло на мысль, что император, еще не свергнутый с престола, может явиться в Петербург, никем не защищенный, и тогда роли могли вновь перемениться.
Пораженная этой мыслью, она вновь явилась во дворец. Императрица в это время совещалась с сенаторами; зала совета была охраняема двумя офицерами; но когда проходила Дашкова, они приняли ее за молодого, неизвестного офицера, по-видимому, торопившегося по важному делу к государыне, и свободно пропустили ее. Дашкова подошла прямо к Екатерине и на ухо шепнула ей о своих опасениях. Тогда государыня тотчас же приказала секретарю совета, Теплову, изготовить указ об охранении въездов в столицу.
