– А у меня есть выбор? – ехидно поинтересовался Серега. – Я не люблю, когда меня в темную используют. Хочу в открытую играть.
– Значит, мы в тебе не ошиблись. Князь Георг III Вестлавт хочет лично с тобой побеседовать. Мне сегодня об этом воевода Глухарь сказал. Поэтому завтра с утра мы с Волчьей Сотней отправляемся в Красноград. А сегодня не грех будет выпить с друзьями, да помянуть павших. Как считаешь, Волк?
Серега посмотрел на Леха Шустрика и согласно кивнул.
– Твоя правда. Пошли, соберем народ, и займем лучшие места в таверне. Будем сегодня пировать, а серьезные дела оставим до завтра. Мне еще предстоит переварить, то что я от тебя услышал. Я ведь дурак надеялся, что после этой войны заживу где?нибудь в тихом уголке, буду виноград растить, да вино делать. Ан нет.
– Ну, ты меня насмешил, – улыбнулся Шустрик. – Ты заточен под другие дела. Никак не для того, чтобы в глуши прозябать.
* * *
В таверну вошел бродячий бард с гитарой за спиной. Грязные седые волосы спускались на плечи, замызганная куртенка, не могущая согреть даже в промозглую осень, не говоря уже о зиме, да разбитые стоптанные сапоги, вот и весь портрет на память. На его появление никто не обратил внимание. Люди продолжали заниматься своими делами. Свободных мест за столами не было, да он и не просил никого подвинуться. На столь большую роскошь, денег у него явно не было. На кров и пищу бард собирался заработать своим искусством. А пока он приблизился к открытому очагу, в котором плясал жадный огонь, и, стянув с рук драные варежки, протянул красные замерзшие ладони к теплу. Бард вел себя тихо и старался не притягивать к себе излишнего внимания, но Серега его сразу приметил. Мужика стало жалко, да и за столом Волчьего Отряда весельем не пахло. Каждый о своем думал. Вспоминал все то, что довелось им пережить за последнее время.
Одинцов хлопнул по плечу Крушилу.
– Видишь, страдальца, приведи?ка его к нам. Пусть выпьет, закусит, да споет нам. Порадует душу.
Десятник бросил беглый взгляд на оборванца брада, поставил на стол кружку с медовухой и поднялся из?за стола.
Можно было бы конечно послать за музыкантом кого?нибудь из трактирных, но только они бегали между столами, словно ужаленные в одно место, и на капризы публики реагировали очень раздраженно. Да к тому же попробуй их поймай.
Крушила о чем?то пошептался с бардом, приобнял его за плечи и повел к столу Волчьего Отряда. Вид у музыканта при этом был растерянным и голодным. Место за столом ему сразу нашли, посадили напротив Одинцова.
Серега подвинул к барду блюдо, на котором лежало кусками копченое мясо. Крушила поставил кружку и наполнил ее до краев медовухой. Музыкант обвел взглядом друзей, и не слова ни говоря приступил к трапезе. Первым делом он припал к кружке с медовухой и на одном дыхании ополовинил ее. Утерев усы, он схватил кусок мяса и впился в него зубами.
Друзья продолжили трапезу, не обращая на барда внимание. Только Одинцов спросил:
– Как тебя зовут, почтенный?
– Армир, – пробурчал сквозь набитый рот бард.
Музыканта оставили в покое, вернувшись к прежним разговорам. В основном все беседы сводились к бабам. После долгих месяцев походной жизни, мужчины истосковались по женской ласки. И ни о чем другом говорить не могли. Поскольку если бы начали обсуждать прожитое за последние недели, то стали бы вспоминать утраты. Каждый из них потерял друзей, и рана была еще кровоточащие, чтобы немытыми руками их драконить. Требовался опытный лекарь, а другого врача кроме времени у них на примете не было.
Серега исподволь поглядывал на музыканта. Армир не слушал, о чем говорят суровые мужчины, пригласившие его присоединиться к компании. Он деловито поглощал пищу, запивал хмельным. Видно, что он давно ничего не ел, и теперь наверстывал упущенное. Наконец, бард насытился, кружка у него опустела. Серега тот час ее наполнил, но ни о чем просить не стал. Сам найдет время порадовать людей своим искусством.
Прошло совсем немного времени, прежде чем Армир решился. Он стянул со спины гитару, отсел чуть в сторону от стола, чтобы было удобно, пристроил инструмент в руках и тронул неуверенно струны. Поморщился, словно куснул едкий лимон. Подкрутил колки, попробовал струны еще раз. Опять ему что?то не понравилось. Пока бард настраивал гитару, речи за столом сами собой смолкли. Все выжидающе уставились на музыканта.
Наконец музыка полилась из?под его пальцев, и оказалось, что бард умеет творить волшебство. Он еще не начал петь, но Серега почувствовал, как внутри него все преображается. Душа потянулась навстречу мелодии.
Армир запел:
С давних пор известно людям –
Нету дыма без огня.
Я прощу. Другой осудит –
Под ружьё и на коня.
Будет знать чужое племя,
Сколько стоит лиха фунт.
Бросил ненависти семя –
Пожинай кровавый бунт.
У барда оказался на удивление чистый сочный голос, завораживающий, погружающий в атмосферу песни, задевающий струны души. Простые слова песни содержали в себе горькую правду жизни, которую знал каждый вояка.
Там, на поле битвы, ворон клюв насытил,
И глазниц провалы к небу без мольбы.
Там, на поле битвы, не слышны молитвы,
Снег по полю талый, чёрный от пальбы.
Друг, ты в окружении стен,
И как тебя поднять с колен,
Услышать вновь знакомый смех?
Но как на грех …
Сергей слушал, а перед его глазами вставали лица погибших товарищей в битве на Красных полях. Десятник Карим, ставший из врага другом, был предательски заколот со спины, когда пытался прийти на помощь своим солдатам, зажатым в клещи врагами. Десятник Драмин, крутивший мельницу двумя мечами до последнего, пока подлая стрела не ударила ему в бок, а обрадовавшиеся враги не добили раненного героя. Десятник Колин, большой добродушный дядька, душа компании. Его любили все, хотя и не мало подшучивали над ним. Колин шуток не понимал, но не обижался. Прощал друзьям все. Он так и умер с улыбкой на устах.
Всего этого Серега не видел. Ему рассказали друзья и солдаты.
Там, на поле битвы, чей?то сын убитый
От плеча до сердца шашкой рассечен.
Там, на поле битвы, все мы будем квиты, –
Без вины виновный в смерти уличен.
Много Волчьих солдат нашли свою смерть на Красных полях. Серега не всех знал по имени, но волшебная музыка барда оживляла их в его памяти. Перед внутренним взором Одинцова проплывали лица павших, наполненные грустью и осознанием чего?то важного, что пока недоступно для понимания выживших.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
