Галина Вишневская рассказывала о своей неожиданной встрече с Нуреевым в подъезде парижского дома — на вопрос, а что он тут делает, танцовщик ответил: «А у меня здесь квартира!» Недвижимости у него было полно по всему миру — квартиры, дома, острова. Но и Вишневская с Ростроповичем стали людьми небедными, после того как оказались на Западе. К числу невозвращенцев они присоединились в 1978 году, когда их лишили советского гражданства. Тогда за рубежом стало особенно много советских деятелей искусства — артисты балета Александр Годунов, Михаил Барышников и Наталья Макарова, художник Николай Дронников, музыканты Юрий Егоров и Елизавета Леонская, дирижер Кирилл Кондрашин (по Москве в связи с этим ходила такая шутка: скоро Большой театр превратится в Малый). В первой половине 1980-х годов не вернулись из-за границы кинорежиссер Андрей Тарковский, режиссер Юрий Любимов, дирижер Максим Шостакович, сын композитора. Многие из них до своего бегства из СССР занимали престижное положение, имели звания, ордена, квартиры и дачи — то, что так ценилось советской богемой. А вынудило их покинуть родину желание большей степени творческой свободы. Однако нельзя сказать, что на Западе они ее, в конце концов, получили в полном объеме.
Творческие люди — импульсивны и непредсказуемы, мнительны и честолюбивы, любят успех и аплодисменты, тяжело переживают неудачи, и потому поведение их за границей должно находиться под усиленным контролем. К ним нужен особый подход — ведь не будь Нуреев ошарашен известием о его срочном возвращении на родину, возможно, он и не прыгнул бы к французским полицейским, ведь он так хотел выступить в Лондоне. Несомненно, что в конечном итоге он все равно бы сбежал, но позже, а топорные действия соответствующих сотрудников все испортили. Все-таки правильно их привлекли к дисциплинарной и партийной ответственности.
Что касается творческой свободы на Западе, здесь также не следует впадать в крайность оценок. И там свобода имеет свои границы, жестко очерченные бюджетом, только не бездонным государственным, а частным. И Нуреев, и Вишневская смогли проверить это на собственном опыте. Вишневская, например, не раз признавала, что в Большом театре ее положение было куда более вольготным, нежели в той же Гранд-опера, куда она была вынуждена ездить на метро — дабы не опоздать на репетицию ни на минуту. Из Большого театра всегда присылали машину, на нее там было обращено все внимание — прима! И никто не стал бы менять цвет обивки мебели для оперы «Тоска» только по той причине, что певице он не понравился — видите ли, совпадает с тонами ее платья! А главный художник Большого театра Вадим Рындин взял под козырек: «Будет сделано, Галина Павловна! Всю мебель переделаем!» В Москве в случае чего всегда можно было пожаловаться в ЦК КПСС, Фурцевой: дескать, роль не дают, зажимают, а в Париже в какой ЦК идти? И где найти такую Фурцеву? Короче говоря, везде были свои сложности.
Рассматривая вопрос о богемных невозвращенцах, а также еще более многочисленной когорте тех, кто эмигрировал сам (мы много встречаем таких на страницах этой книги), надо понимать, что состоялись на Западе лишь те, кто уже успел приобрести репутацию здесь. Не зря Шаляпин раздумывал — сможет ли он зарабатывать на хлеб с маслом своим голосом за границей. Только лично убедившись в этом, он решился покинуть родину. Поэтому бóльшая часть советской богемы все же возвращалась обратно, сохраняя на много лет непередаваемые ощущения.
Актриса Театра сатиры Нина Архипова рассказывает о своей первой поездке за границу еще при Сталине в 1952 году, когда фильм Бориса Барнета с ее участием «Щедрое лето» отправили на кинофестиваль в Индию (кинокартину сняли по роману Елизара Мальцева «От всего сердца», композитор Жуковский написал на этот сюжет оперу, получив Сталинскую премию, которой его лишили в 1951 году по указанию самого вождя — случай редкий). «В делегации от Советского Союза нас было пятеро, — рассказывала Архипова. — И каждый представлял фильм, в котором снимался. Вера Марецкая — “Член правительства”, Павел Кадочников — “Повесть о настоящем человеке”, Александр Борисов — “Мусоргский”, Борис Чирков — “Глинка”. Перед поездкой собрали нас и сказали, что советские актеры должны быть одеты только в бархат и драгоценности. И вот когда мы приехали в Индию, оказалось, что в наших нарядах ужасно жарко. На следующий день мы решили поискать себе легкие туалеты. Но мне ничего не подходило по размеру. А вскоре я простудилась и с температурой осталась в гостинице. Наша делегация пришла меня навестить — и вдруг стук в дверь. Мне на подносе передают какое-то письмо. Врач знал язык и тихо перевел, что в соседнем магазине готовы перекроить платье, которое я мерила. Я смяла письмо, Марецкая из другого угла номера спросила: “Что за письмо?” Я пошутила: “А это местный миллионер пишет мне: мол, чего это вы в бархате приехали, давайте я подарю вам шелковый сарафан”. Все посмеялись. Но кто бы знал, что эта шутка мне дорого обойдется. Дело в том, что с этого момента сопровождающий нашу группу “человек в штатском” стал ходить за мной по пятам. Я решила, что он влюбился. Но пару дней спустя он говорит: “В отношениях со мной вы не до конца искренни. Вы не рассказали мне, что завели дружбу с миллионером”. Я озверела, бросилась в гостиницу, схватила письмо и отдала нашему спутнику: “Вот, читайте. Но я вас видеть больше не хочу. Как вы могли обо мне такое подумать?!” И с этого дня мы не общались».
Выдержать индийскую жару в бархате и шерстяных костюмах — на это были способны только советские люди. Действительно, в 1940—1950-е годы актеров из Советской страны отправляли на фестивали именно в таком виде. Но вот что было дальше. Прошло 16 лет, и давняя шутка Архиповой чуть не стоила ей поездки в Париж. Ее вызвали на собеседование и стали интересоваться отношениями с индийским миллионером. Выяснилось, что к словам, сказанным всуе, сопровождающий сотрудник в штатском отнесся очень серьезно, и все это время информация о них хранилась в ее личном деле. Архипова стала доказывать, что это всего лишь шутка, и даже была готова уволиться из Театра сатиры, если ей не поверят. Однако ей поверили и вместе с театром она отправилась в Париж. Там запуганные до смерти артисты во всем следовали инструкции и табу. Им строго-настрого запрещалось заговаривать с иностранцами на улице. Однажды в Париже к супругу Архиповой Георгию Менглету подошла на улице старая женщина, из эмиграции, едва она вымолвила: «Как приятно поговорить с соотечественником…» — актер немедля отшил ее: «Пошла к черту!»
Советские артисты были запуганы донельзя. Например, в 1959 году труппу Большого театра проинструктировали — по Нью-Йорку по одному не ходить, кругом шпионы, только и смотрят, какую
