15 февраля. Проголосовал за постановление политбюро ЦК КПСС о присвоении звания Героя Социалистического Труда Подгорному Н. В. в связи с 70-летием. Это теперь у него вторая Золотая Звезда Героя. Посмотрел текст приветствия Подгорному от ЦК КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета СССР.
18 февраля. Поздравил Н. В. Подгорного с днем рождения и награждением его второй Золотой Звездой Героя Соцтруда и орденом Ленина. А вечером в 17.00 19 февраля в зале политбюро состоялось вручение наград. Брежнев, вручая награды, рассыпался в похвалах и заслугах Подгорного — казалось, их «дружбе» не будет конца. И все это была фальшь и инсценировка.
Сегодня прошло ровно десять месяцев, как состоялось решение о моем переводе на работу в Москву. Но у меня до сих пор невероятная тяжесть и обида, даже не по существу самого решения, а за хамское отношение ко мне. Почему меня третируют и травят? Кто может дать мне ответ на мой больной вопрос? Формально дают ответ, а по существу разумного содержания во всех ответах нет.
23 февраля. Получил разрешение на отпуск, сегодня же вечером поездом уезжаю в Кисловодск. Хорошо, что едем в отпуск вместе с Иринкой, немного побудем вместе, отойдем от всей этой возни.
Разместились мы в особняке, внешне все идет неплохо. В это же время здесь отдыхал и А. Н. Косыгин. Несколько раз с ним встречались на прогулке, я к нему заходил в люкс — в санаторий «Красные камни». Много гуляли, ездили в Приэльбрусье, подымались на канатной дороге на Чигет. Заезжали ко мне в особняк первый секретарь Ставропольского крайкома партии М. Горбачев с начальником КГБ края и первым секретарем Кисловодского горкома партии. Были друзья и товарищи. Отдыхал неплохо, главное, не знал тревоги, хотя часто сосало, томило. Недаром мне снилась большая лошадь, которая свалилась с большой горы в обрыв. Это большая ложь вокруг меня, но все это в конце концов свалится в пропасть. Я ведь ни в чем не виноват. Интриги и клевета, организованные Брежневым, Сусловым, Щербицким, пройдут, но я их навеки проклинаю. Им ведь в конце концов несдобровать.
22 марта. После отпуска вышел на работу. Хочется поговорить с настоящими людьми труда, рабочими, крестьянами, которые производят ценности и на свой счет содержат огромную свору бездельников и демагогов. Ведь настоящие люди труда не знают всех тонкостей подлости.
23 марта. В 11.00 у меня в кабинете первый секретарь Ленинского райкома партии Москвы Лавров И. Г. и заведующий сектором учета Храмова Т. М. Вручили мне партбилет нового образца № 00000015. Они пожелали мне доброго здоровья, успехов в работе, многих лет жизни. Я поблагодарил их за все. В апреле будет 46 лет, как я в партии, всегда честно, преданно служил ей и своему народу, по зову сердца и совести своей.
24 марта. В 12.00 по специальному телефону я позвонил Брежневу. Разговор сразу пошел общий, спокойный. Он, как обычно, начал жаловаться на загруженность и сильную усталость. Сообщил мне, что он уже прадед, с чем я его и поздравил. Спросил меня, как я отдохнул, как устроился с квартирой. Поблагодарил его за участие и проявленную заботу. Одновременно я ему сказал, что настроение у меня просто ужасное, так и жди стресса. Попросился к нему на прием, сказал, что хочу встретиться и высказать все свои мысли. Брежнев на эту мою просьбу ответил, что эта встреча и разговор с ним мне ничего хорошего не дадут.
После разговора с Брежневым я сразу же позвонил Подгорному, разговор был хороший. Он обратился ко мне по имени, спросил, как я отдохнул, поговорили о некоторых житейских делах. Я Подгорному сказал, что только что разговаривал с Брежневым, попросился к нему на прием, разговор был спокойный, обещал мне позвонить, когда он может меня принять. Подгорный мне сказал: «Ну что ж, хорошо. Только смотри не горячись». Я ему ответил, что изложу то, что думаю.
24 марта в 15.00 состоялись встреча и разговор с Л. И. Брежневым. Я высказал ему свою озабоченность по поводу организованной травли и третирования меня. Сказал ему, что без «санкции» свыше не может проводиться такая организованная травля. Я ведь пока что член политбюро ЦК КПСС, и критиковать, третировать, открыто ревизовать мои действия в мою бытность первым секретарем ЦК КПУ без прямого указания центра никто никогда бы не посмел, да, в конце концов, у нас в партии так и не заведено это. Я прямо и открыто ему сказал, что когда он возвращался из Праги и остановился в Киеве, тогда он и дал «санкцию» на все эти безобразия.
Брежнев отрицал свое участие в травле против меня. Я продолжал свой вопрос, обращенный к Брежневу: «Спрашиваю, когда было у нас так, чтобы члена политбюро, его действия, работу критиковали бы в низовых партийных органах, тем более что все это делается без всяких оснований и доказательств? Разве это все укрепляет порядок в нашей партии?» Брежнев отмалчивается, хотя и проронил, что он не в курсе дела (поправился «не совсем») и что он разберется по этому поводу и еще раз со мной встретится. По его поведению, ответам на мои вопросы я еще раз убедился, что Брежнев просто юлит и лицемерит — я ему ни в чем не верил. И продолжал излагать свои мысли. Брежнев временами вставлял реплики и начал много говорить о себе, как с ним после Сталина неправильно и несправедливо поступили — по существу, выбросили за борт. Тут я ему сказал: «Вам было нелегко — прошло столько лет, а вы того забыть не можете, несправедливость ведь очень сильно ранит человека. Так почему же допускается все это по отношению ко мне, по какому праву и на основании чего? Я тоже ни в чем не виноват и могу смело смотреть в глаза любому. Я чист перед партией и народом. Сколько я вкладываю сил в работу — за это говорят сами результаты. Безусловно, работая почти десять лет первым секретарем ЦК КПУ, у меня могли быть недостатки и упущения в работе, но не умышленные действия, как кое-кто пытается исказить действительность. В части национальной политики я всегда был и остаюсь интернационалистом, но от своего народа, своей принадлежности к нации, ее культуре, истории никогда не откажусь: ведь я не Фома безродный. Поступать по-другому перед своим народом — значит предать, изменить ему. Таких «деятелей» надо презирать, да их и сам народ презирает. Мне пытаются приклеивать разные ярлыки, наговаривают, клевещут, ведется линия на мое политическое уничтожение. Я спрашиваю, кому все это на руку? Ну будет еще одна жертва интриг, шантажа, наговора — действий «людишек от политики». Ради чего?
О брошюре «Украина наша советская». Я и сейчас утверждаю, что в ней все вопросы изложены правильно, с классовых, идеологических, интернациональных и исторических позиций. На эту книгу были даны хорошие, положительные рецензии. Не исключено, что она страдает некоторыми неточностями и недостатками, но она ведь не вредна, не враждебна, как кое-кто пытается это трактовать. Зачем же ее было изымать и критиковать в журнале «Коммунист Украины»?» Тут мне Брежнев сказал, что он этой книги сам не читал и по этому поводу ничего сказать не может, но что мне ее писать не надо было.
Я его спросил: «Почему?» Он промолчал. Я продолжал: «Если я написал и уже совершился факт ее появления, а вы полагаете, что за изложенные мысли я должен нести ответственность, то обсудите этот вопрос на политбюро. Но нельзя же трепать мое имя кому как вздумается — ведь я член политбюро». Брежнев промолчал. Затем обратился ко мне с вопросом, что ты, мол, недоволен и обижен на меня, ходишь угрюмым, мало контактируешь с товарищами. Я ему ответил, что мне веселиться не от чего. Да, мне нелегко, мне просто тяжело, тем более с начавшейся вокруг меня кампанией травли. Я временами чувствую, что теряю равновесие, и чем это все может кончиться, сам не знаю. А кто меня спросил, побеседовал со мной о моей теперешней работе, поддержал меня в нелегкую мою минуту? В таком состоянии, в котором я нахожусь, недалеко и до трагедии. Очевидно, по моему состоянию это было видно, потому что Брежнев начал меня успокаивать. Сам себя я убеждаю, что мне надо держаться, что честные люди, знающие меня, даже в составе политбюро переживают и болеют за меня. Брежнев перевел разговор: «А какие у тебя взаимоотношения с Косыгиным?» Я, естественно, ответил, что я с работой осваиваюсь. В ней есть своя специфика, взаимоотношения с Косыгиным, мне кажется, у меня вполне нормальные. Если я к нему по какому вопросу обращаюсь, он меня выслушивает, оказывает внимание и помощь. Под конец нашей беседы я заявил Брежневу, что считаю позорным явлением организованную травлю. Организаторы ее — это подлые люди, не политики, а «политиканы», и пусть они помнят, что все, что со мной происходит, это все на их совести, если она у них есть. История этого не простит.
26 марта был у меня длительный, сложный и тяжелый разговор с Подгорным. Он всю обстановку и сложность понимает, но все так далеко зашло, что он ничем уже мне помочь не может, хотя всячески старается меня подбодрить. Подгорный мне сказал, что против меня действовала «днепропетровская группа». Теперь мне совсем становится ясным, что ее вдохновляет сам Брежнев. Рекомендации Подгорного о том, чтобы я не горячился, надо принять. Но дальше я не могу терпеть такой травли.
