против этой идеи и стали настаивать сначала (с конца февраля 1850 года) на включении в любой предлагаемый союз всей монархии Габсбургов, а затем (с начала мая) на восстановлении старой Германской конфедерации. В этом их поддержали русские, которые искренне не одобряли Радовица и его программу и намеревались оказать Австрии помощь против любого серьезного вызова ее положению в Германии.
Накапливающееся напряжение между Берлином и Веной достигло своего апогея в сентябре 1850 года. Очагом напряженности стал политический конфликт в курфюршестве Гессен-Кассель - небольшой территории, через которую проходила сеть прусских военных дорог, связывавших Рейнланд и Вестфалию с основными провинциями Восточной Эльбии. Гессен-Кассельский курфюрст, известный своей реакционностью, попытался провести контрреволюционные меры вопреки воле территориального совета, или ландтага. Когда влиятельные элементы в армии и бюрократии отказались подчиниться, он призвал на помощь возрожденную Германскую конфедерацию (2 сентября во Франкфурте был восстановлен диет, хотя и без делегатов от союзных территорий). Шварценберг сразу же увидел свою возможность: ввод войск Конфедерации в Гессен-Кассель заставит пруссаков отказаться от своих унионистских планов и признать возрожденный Конфедеративный совет с австрийским председателем в качестве легитимной политической организации немецких государств. Руководимый австрийцами, сейм проголосовал за восстановление власти курфюрста в Гессен-Касселе посредством "федеральной казни". Разгневанный этой провокацией, Фридрих Вильгельм IV назначил Радовица министром иностранных дел, чтобы дать понять, что Пруссия не намерена отступать.
Теперь гражданская война в Германии казалась неизбежной. 26 октября диета во Франкфурте разрешила ганноверским и баварским войскам вмешаться в дела Гессен-Касселя. Пруссаки направили свои собственные силы к гессенской границе, готовые противостоять вторжению Конфедерации. Далее последовала цепочка остановок и стартов. 1 ноября в Берлин пришло известие о начале казни федералов - баварские войска перешли гессенскую границу. Поначалу прусский кабинет склонялся к тому, чтобы не проводить полную мобилизацию и искать пути урегулирования путем переговоров, но все изменилось четыре дня спустя, когда Шварценберг, настаивая на откровенном унижении, потребовал от Берлина вывести небольшие воинские контингенты, охранявшие ключевые прусские военные пути через Гессен-Кассель. Теперь Фридрих Вильгельм и его министры неохотно решились отдать приказ о полной мобилизации. 24 ноября Шварценберг, поддержанный Россией, предъявил Берлину ультиматум с требованием полного вывода прусских войск из Гессен-Касселя в течение ближайших сорока восьми часов. Как раз в тот момент, когда время поджимало, Пруссия согласилась на дальнейшие переговоры, и все отступили от войны. На конференции в Ольмюце (Богемия), состоявшейся 28-29 ноября, пруссаки отступили. По условиям соглашения, известного как Ольмютцский пунктик, Берлин обязался участвовать в совместной федеральной интервенции против Гессен-Касселя и демобилизовать прусскую армию. Пруссия и Австрия также согласились работать вместе на равных в переговорах о реформировании и реорганизации Конфедерации. Эти переговоры состоялись, но обещание реформ не было выполнено; старая Конфедерация была восстановлена с небольшими изменениями в 1851 году.
УРОКИ НЕУДАЧ
Сквозь крики и стрельбу мартовских дней Фридрих Вильгельм IV слышал немецкую музыку. Среди многих немецких государей, опасавшихся за свои троны в тот бурный год, он был единственным, кто облачился в цвета нации. В то время как Габсбургская монархия обратилась внутрь себя, чтобы противостоять многочисленным внутренним революциям, Пруссия начала играть ведущую роль в делах Германии, противостоя датчанам за Шлезвиг и возглавив усилия по подавлению второй революции 1849 года в южных землях. С определенным успехом Берлин культивировал пропрусскую фракцию, возникшую в немецком либеральном движении, создавая определенную степень общественной легитимности для своих гегемониальных замыслов. Пруссия реализовывала проект союза в духе гибкости и компромисса, надеясь таким образом создать германское образование, которое было бы одновременно популярным (в элитарном, либеральном смысле) и монархическим, не отторгая Вену. Но проект союза провалился, а вместе с ним и надежды короля поставить Пруссию во главе объединенной Германии. Какой свет проливает эта неудача на состояние Пруссии и ее место в содружестве немецких государств после революций 1848 года?
События 1848-50 годов показали, в частности, насколько разрозненной была прусская исполнительная власть. Поскольку в центре процесса принятия решений по-прежнему находился монарх, а не кабинет министров или государственное министерство, фракционность и соперничество в преддверии власти оставались серьезной проблемой. Более того, в некоторых отношениях эта тенденция была усилена революциями, которые заставили короля пойти на поводу у консервативных кругов при дворе. Это стало источником бесконечных проблем для Радовица, который был ненавидим придворной камарильей и жил в постоянном страхе перед заговорами против него. Это также означало, что поддержка Берлином инициативы унионистов порой выглядела половинчатой, поскольку влиятельные министры и советники, приближенные к королю, давали понять соотечественникам и иностранным эмиссарам, что они не поддерживают политику Радовица. Даже сам Фридрих Вильгельм IV, любивший рассматривать вопросы со всех возможных сторон, время от времени подавал признаки колебаний в своей поддержке любимого фаворита. Эта системная нерешительность в Берлине, в свою очередь, укрепила решимость Шварценберга оказать сильное давление на пруссаков из-за Гессен-Касселя. Его конечной целью была не война против Пруссии, а "избавление от радикального руководства" и "заключение соглашения с консерваторами, с которыми можно было бы спокойно разделить власть в Германии".55 Другими словами, австрийцы все еще могли использовать раскол в прусской исполнительной власти, как они делали это в 1830-х и 1840-х годах. Проблема была решена только тогда, когда могущественному премьер-министру удастся подавить прихожую и навязать свою власть правительству.
Еще одним препятствием стал партикуляризм низших земель. Бавария отказалась присоединиться к прусскому союзу, Баден и Саксония - остаться в нем. Это была плохая награда за ту кровавую работу, которую пруссаки проделали для восстановления монархической власти во всех трех государствах. В Бадене великий герцог был обязан самим своим существованием в качестве государя вмешательству пруссаков, которые оставались в оккупации до 1852 года. Как будто сокровищница заслуг, которую пруссаки с таким трудом накопили благодаря Таможенному союзу, политике безопасности Германии и подавлению революции, не имела никакого значения. Эта ирония не ускользнула от внимания двух проницательных современных пруссаков, Карла Маркса и Фридриха Энгельса, которые писали из Лондона в октябре 1850 года:
Пруссия повсеместно восстановила господство сил реакции, и чем больше эти силы восстанавливали свои позиции, тем больше мелких князьков покидали Пруссию и бросались в объятия Австрии. Теперь, когда они снова могли править, как до марта [1848 года], абсолютистская Австрия была им ближе, чем держава, чья способность быть абсолютистом была не больше, чем желание быть либералом.56
Таким образом, разрядка 1850 года соответствовала проверенной временем схеме. Габсбурги уже никогда не смогут трубить в яркие трубы германского единства, но они все еще могли виртуозно играть на хрипящем органе Конфедерации. Для ушей меньших немецких династий это была более приятная музыка.
Успех Шварценберга в борьбе с пруссаками за Гессен-Кассель был бы немыслим
