— Эти дела меня не касаются. Я — не министр финансов императора: я — министр его души.
— Хорошо. Пусть будет так! Во время моей следующей аудиенции я буду говорить с императором в том смысле, как ты желаешь.
— Спасибо, спасибо… Еще последнее слово. Получит ли Россия Константинополь?
— Да, если мы победим.
— Это наверно?
— Я твердо в это верю.
— Тогда русский народ не пожалеет о том, что он столько страдал, и согласится еще много страдать.
После этого он целует г-жу О., прижимает меня к своей груди и уходит большими шагами, хлопнув дверью».
Надо признать, что если тут есть хоть капля правды (трудно поверить, чтобы Распутин говорил о себе, что он «министр души Государя»), то эта капля скорее говорит в пользу Распутина, а не против него. Сибирский крестьянин сквозь весь напущенный Палеологом дым предстает здесь как человек здравого смысла, политически проницательный и неравнодушный к повседневным нуждам и страданиям своего народа. Да и письма Александры Федоровны мужу свидетельствуют о том же самом.
10 апреля 1915 года: «Гр. несколько расстроен "мясным" вопросом — купцы не хотят понизить цены на мясо, хотя правительство этого требует, и было даже нечто вроде мясной забастовки. Наш Друг думает, что один из министров должен был бы призвать к себе нескольких главных купцов и объяснить им, что преступно в такое тяжелое время повышать цены, и устыдить их».
27 августа 1915 года: «Он (Распутин) думает, что было бы хорошо отправить на войну некоторые категории арестантов…»
Иногда Императрица и без Распутина смотрела на положение дел его глазами:
19 сентября 1915 года: «Такой позор — ни здесь, ни в городе нельзя достать муки! Перед магазинами на улицах стоят длинные очереди. — Отвратительно все организовано! Надо предвидеть вещи, а не ждать, пока они случатся».
4 октября 1915 года: «Он просил меня тебе передать, что неладно с бумажными деньгами, простой народ не может понять, — у нас довольно чеканной монеты, и это может повлечь недоразумения. Я думаю, следует сказать Хвостову, чтобы он поговорил с Барком об этом».
«Я забыла тебе сказать, что наш Друг просил тебя сделать распоряжение, чтобы не повышали цен за трамвайный проезд в городе — сейчас вместо пяти копеек приходится платить 10 копеек. Это несправедливо по отношению к бедному народу — пусть облагают богатых, но не тех, которым приходится ежедневно, притом неоднократно, ездить в трамвае».
10 октября 1915 года: «… Другой вопрос Его сильно мучит… Дело в том, что ты должен приказать, чтобы непременно пропускали вагоны с мукой, маслом и сахаром. Ему ночью было вроде видения — все города, железные дороги и т. д. Трудно передать Его рассказ, но Он говорит, что все это очень серьезно — и тогда не будет забастовок <…> Он предлагает, чтобы в течение 3-х дней приходили исключительно вагоны с мукой, маслом и сахаром. Это в данную минуту даже более необходимо, чем снаряды или мясо <…> Недовольство будет расти, если положение не изменится…»
1 февраля 1916 года: «…в городе настоящий скандал, и цены стали невозможными… Наш Друг встревожен мыслью, что если так протянется месяца два, то у нас будут неприятные столкновения и истории и в городе. Я это понимаю, потому что стыдно так мучить бедный народ…»
Если вспомнить, что именно нехватка продовольствия и очереди за хлебом вызвали беспорядки в феврале 1917 года в Петрограде, то в «видениях» Григория действительно было что-то неслучайное.
«Он… просит… издать приказ, чтобы в булочных все было заранее развешено, так чтобы требуемое соответствующей цены и веса было наготове, тогда работа пойдет быстрее и исчезнут эти длинные очереди на улицах».
«Когда в Петербурге стали появляться "хвосты", отец страшно возмущался этим и говорил, что прежде всего народу нужен хлеб и что эти хвосты до добра не доведут. Государь возражал отцу, что есть хлеб и никаких хвостов нет; что так Ему докладывают министры. Отец из-за этого и вздорил с Государем», — рассказывала на следствии Матрена.
«Несколько раз пришлось мне говорить с Распутиным и в последние месяцы его жизни, — вспоминал П. Г. Курлов. — Я встречался с ним у того же П. А. Бадмаева и поражался его прирожденным умом и практическим пониманием текущих вопросов даже государственного характера. Он был ярым сторонником продолжения работ Государственной Думы, несмотря на ее антиправительственные выходки, и каждый раз повторял о необходимости наладить продовольственный вопрос, правильное разрешение которого, по его мнению, являлось единственным средством спокойствия в стране».
Как очень точно заметил Гурко, «вред, нанесенный Распутиным, огромный, но старался он работать на пользу России и династии, а не в ущерб им. Внимательное чтение писем Императрицы, заключающих множество преподанных Распутиным советов, приводит к убеждению, что среди этих советов, в большинстве случаев азбучных и наивных, не было ни одного, в котором можно усмотреть что-либо мало-мальски вредное для России.
Действительно, что советовал Распутин? "Не ссориться с Государственной Думой", "заботиться о народном продовольствии", "увеличить боевое снабжение армии", "беречь людской состав армии до достаточного снабжения войска оружием" <…>
В вопросах чисто военных он тоже проявлял обыкновенный здравый разум. Словом, при всем желании найти в его советах что-либо, подсказанное врагами России, — этого не удается».
И в этом тоже заключен некий горький парадокс. Гурко тут же пишет о том, что для него «личные качества Распутина имеют значение второстепенное. Будь он чист как голубь, вред, им наносимый, от этого ничуть не уменьшается. Посторонние влияния на ход государственного правления, в особенности если они исходят не только от людей безответственных, но еще к тому же совершенно некомпетентных, — неизменно приводят к крушению существующего строя».
Однако эти рассуждения противоречат той позиции здравого смысла, которую Распутин занимал и которая могла бы если не определять, то хотя бы корректировать политику правительства. Нечто вроде обратной связи между властью и повседневными нуждами людей. Если допустить, что вместо Распутина был бы кто-то другой, кто лечил бы наследника, имел здравые суждения, не боялся авторитетов, не брал взяток… Если бы был кто-то, за кем не тянулся зловещий шлейф слухов, большей частью вздорных, но и частично подтвержденных. То же самое относится и к более глубинным сторонам этого явления и этого человека: если бы пророк был подлинный, а не ложный…
Историк Иоффе, на которого мы уже ссылались, писал: «Так была ли у Распутина "политика", опиравшаяся на некие "темные силы"? "Политика" была. Она, по словам 3. Гиппиус, сводилась к следующему: "Чтобы жить мне привольно, ну и конечно, в почете; чтобы никто не мог мне препятствовать, а чтобы что я захочу, то и делаю. А другие пусть грызут локти, на меня глядя". Никакой другой политики у Распутина не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
