187
В лермонтовской биографической литературе нет никаких упоминаний о женщинах, имена и фамилии которых соответствовали бы этим инициалам. Впрочем, Е. А. могла нарочно прикрыть в печати ложными буквенными обозначениями подлинные имена «жертв» поэта.
188
Ты ангел.
189
М. С. Багговут — приятельница Сушковой. Для нее в 1836–1837 гг. Е. А. Сушкова писала свою интимную девическую исповедь, текст которой впоследствии, после смерти М. С. Багговут, лег в основу печатных «Записок» Сушковой (Хвостовой). В этом месте Сушкова прямо обращается к своей подруге, но мы, для большей связности, переводим весь отрывок со второго лица на третье.
190
По поводу этого места «Записок» Сушковой Хвощинская-Зайончковская в 1880 году писала Н. К. Михайловскому, явно путая, впрочем, переданные ей факты:
«Если бы вы знали г-жу Хвостову, писавшую о нем совсем не то, что она сама же мне рассказывала! Какой он был славный, Лермонтов, и как его не понимали эти барыни и барышни, которые только и думали, что об амуре и женихах! И хорошо они его ценили! Ведь этой самой Хвостовой он написал свое „Когда я унесу в чужбину“, а умирая, „как сестре“, послал, сняв с своей руки, кольцо, я его видела — широкое, плоское. Она подарила это кольцо некоему гусару, сосланному сто раз поделом на Кавказ за сотню подвигов. При мне это было. Я кричала: „Помилуйте, да лучше бы вы мне отдали!“ — „Mais il n'est donc pas un gage d'amour, et puis, déjà quinze ansi“… [„Но ведь это же не залог любви, и к тому же уже прошло 15 лет“.] Видите, какой резон. А потом пишут свои мемуары, да себя в них раскрашивают» («Русская Мысль», 1890 г., кн. 11, стр. 100–101).
191
Большой пасьянс.
192
Приводим ниже рассказ Е. А. Ладыженской, сестры Е. А. Сушковой. Ладыженская повествует об истории с письмом несколько иначе, чем Сушкова.
193
Ср. письмо к «Княгине Лиговской»: «Наскучив пробегать глазами десять раз одну и ту же страницу, она нетерпеливо бросила книгу на столик и вдруг приметила письмо с адресом на ее имя и со штемпелем городской почты. Какое-то внутреннее чувство шептало ей не распечатывать таинственный конверт, но любопытство превозмогло: конверт сорван дрожащими руками, свеча придвинута, и глаза ее жадно пробегают первые строки. Письмо было написано приметно искаженным почерком, как будто боялись, что самые буквы изменят тайне. Вместо подписи имени внизу рисовалась какая-то египетская каракуля, очень похожая на пятна, видимые в луне, которым многие простолюдины придают какое-то символическое значение. Вот письмо от слова до слова: „Милостивая Государыня. Вы меня не знаете, я вас знаю, мы встречаемся часто. История вашей жизни так же мне знакома, как моя записная книжка, а вы моего имени никогда не слыхали. Я принимаю в вас участие именно потому, что вы никогда на меня не обращали внимания, и при том я нынче очень доволен собою и намерен сделать доброе дело. Мне известно, что Печорин вам нравится, что вы всячески думаете снова возжечь в нем чувства, которые ему никогда не снились. Он с вами пошутил. Он недостоин вас; он любит другую. Все ваши старания послужат только к вашей гибели. Свет и так указывает на вас пальцами. Скоро он совсем от вас отворотится. Никакая личная выгода не заставила меня подавать вам такие неосторожные и смелые советы, и чтобы вы более убедились в моем бескорыстии, то я клянусь вам, что вы никогда не узнаете моего имени. Вследствие чего остаюсь ваш покорнейший слуга Каракуля“» (Лермонтов. «Княгиня Лиговская». Акад. изд., т. IV, стр. 117).
194
Е. А. Ладыженская замечает: «Екатерину Александровну, конечно, порядком пожурили, но ни опалы, ни заключения, ни отвержения не было. В тот же самый вечер, дабы „злой свет“ не проник в наши беспримерные в летописях мира переполохи, мы танцевали и на званом вечере у С. Это был день рождения хозяйки дома, которую тетенька особенно уважала. Присутствие же сестры на этом вечере мне чрезвычайно памятно, потому что, — простодушно опасаясь, чтобы в силу утренней угрозы нас не отправили к дедушке в Пензу („в глушь, в Саратов“) — ее в наказание за причиненное огорчение, а меня, так себе, ради компании, — она объявила мне, что займется в этот вечер выдачей замуж меня за единственного кавалера, знакомого мне в этом доме и нимало мне не любезного» («Русский Вестник», 1872 г., кн. 2, стр. 655).
195
А. С. Сушкова, невестка Марии Васильевны Сушковой.
196
Любить более, чем быть любимым, — несчастие! Любить менее, чем быть любимым, — отвратительно! Что выбрать!!!
197
Боже мой, как же вас любить? Вы будете недовольны всякой любовью. Однако можно любить столько, сколько быть любимым.
198
Голова мертвого — единственная, которая не лжет.
199
«Глаза, полные звезд»… как ваши, — я воспользуюсь этим сравнением.
200
Вероятно, этот загадочный отрывок о неизвестной нам «жертве» Лермонтова относится к 1837–1838 гг.
201
Ненависть, презрение и месть.
202
Прощение, преданность, смирение.
203
Лопухина.
204
Александра Михайловна Верещагина (впоследствии баронесса Гюгель, жена вюртембергского дипломата).
205
Ср. эти строки лермонтовского письма со следующим отрывком из повести «Княгиня Лиговская»: «Полтора года тому назад Печорин был еще в свете человек довольно новый. Ему надобно было, чтобы себя поддержать, приобрести то, что некоторые называют светскою известностию, то есть прослыть человеком, который может делать зло, когда ему вздумается. Несколько времени он напрасно искал себе пьедестала, вставши на который, он бы мог заставить толпу взглянуть на себя. Сделаться любовником известной красавицы было бы слишком трудно для начинающего, а скомпрометировать девушку молодую и невинную он бы не решился. И потому он избрал своим орудием Лизавету Николаевну, которая не была ни то, ни другое. Как быть?.. В нашем бедном обществе фраза: он погубил столько-то репутаций — значит почти: он выиграл столько-то сражений» (Лермонтов «Княгиня Лиговская». Акад. изд., т. IV, стр. 114).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
