Мессир Гийом согласился поехать со своим молодым другом, хотя сильно сомневался в успехе предприятия. Он купил себе и обоим своим ратникам лошадей, однако считал, что они никуда не годятся.
— Если придется удирать из Ронселета, — сказал д'Эвек, — нам придется туго. Нас непременно догонят, так что собери побольше народу, чтобы можно было надеяться отбиться.
Томасу не терпелось поскорее выехать, но горстка людей на плохих лошадях могли стать легкой добычей. Для уверенности в успехе следовало собрать отряд посильнее.
— С чего тебе вообще приспичило устраивать эту вылазку? Неужели все ради того, чтобы залезть вдовушке под юбку? — недоумевал мессир Гийом.
— Я дал слово и должен его сдержать, — ответил Томас, и это соответствовало действительности, хотя в словах мессира Гийома правды было не меньше. — Кроме того, мне нужно дать нашим врагам знать, что я здесь.
— Ты имеешь в виду де Тайллебура? — уточнил д'Эвек. — Он уже знает.
— Ты так думаешь?
— Брат Гермейн наверняка все ему рассказал, и потому я считаю, что твой доминиканец уже в Рене. Он явится за тобой в свое время.
— Если я совершу набег на Ронселет, — возразил Томас, — они прослышат обо мне. И уж тогда-то явятся точно.
К Сретению он твердо знал, что может рассчитывать на Робби, на мессира Гийома с его двумя ратниками и еще на семерых человек, которые хотели разжиться в Ронселете добычей или покрасоваться перед Жанеттой. Робби не терпелось выступить немедленно, но Уилл Скит, как и мессир Гийом, советовали Томасу собрать отряд побольше.
— Это тебе не Северная Англия, Том, — наставлял Скит, — в случае неудачи ты не сможешь бежать к границе. Тебя поймают. Нечего и думать соваться туда без дюжины надежных парней, способных укрываться щитами и проламывать головы. Пожалуй, мне стоит отправиться с тобой.
— Нет, — торопливо возразил Томас.
У Скита бывали моменты просветления, но, увы, большую часть времени заслуженный командир пребывал в состоянии, никак не подходившем для рискованного рейда. Он порекомендовал Томасу нескольких человек, которые могли бы оказаться полезными, но те в большинстве своем отказывались. Одни считали, что башня Ронселет слишком далеко, другие опасались тамошнего могущественного сеньора. Многие не хотели ссориться с Тотсгемом, который, не желая уменьшения своего и без того маленького гарнизона, издал приказ, запрещающий вылазки на расстояние больше одного дня езды верхом. Его осторожность значила, что особо рассчитывать на грабеж не приходится, и отправиться с Томасом вызвались только самые бедные наемники, отчаянно нуждавшиеся в любой добыче.
— Двенадцать человек вполне достаточно, — настаивал Робби. — Боже правый, можно подумать, будто я не совершал вылазок в вашу Англию. Да сколько угодно! Как-то раз мы с братом угнали стадо у лорда Перси, так с нами было всего трое человек. Перси отправил в погоню за нами полграфства, да все без толку. Быстро туда, еще быстрее обратно. Двенадцати человек достаточно.
Горячность Дугласа подкупала, но Томас все равно беспокоился, тем паче что никто из его отряда не мог похвастаться хорошими лошадьми. А без них быстро нагрянуть и быстро смыться никак не получится.
— Мне нужно больше людей, — говорил он шотландцу.
— Если ты будешь и дальше тянуть волынку, враг прослышит о твоих сборах и будет нас ждать.
— Откуда ему знать, когда мы отправимся и куда? — парировал Томас, распространивший относительно места назначения и цели готовящегося похода множество самых противоречивых слухов. Он надеялся, что это поможет сбить всех с толку. — Но мы отправимся уже скоро, — пообещал он другу.
— Боже правый, да кого мы еще можем подбить на это дело? — ворчал Робби. — Нас уже достаточно, давайте отправляться!
Но как раз в тот день в Трегье прибыл корабль, доставивший троих фламандских ратников. Вечером Томас повстречался с ними в таверне на берегу реки, где все трое сетовали на то, сколько времени было потеряно ими понапрасну на английских осадных позициях под Кале. Боевые действия там велись вяло, а следовательно, и с добычей, и с богатыми пленниками дело обстояло плохо. Именно поэтому они решили попытать счастья в Бретани и явились в Ла-Рош-Дерьен. Томас поговорил с их предводителем, худощавым человеком с постоянно кривившимся ртом, на правой руке у которого недоставало трех пальцев. Выслушав Хуктона, наемник буркнул, что все понял и обдумает это предложение. На следующее утро все трое фламандцев пришли в таверну и сказали, что готовы ехать.
— Мы прибыли сюда воевать, а не сидеть сложа руки, — заявил их командир, которого завали Людвиг. — Поэтому едем с вами.
— Так поехали же скорее! — нетерпеливо призывал Робби.
Томас был бы не прочь набрать отряд еще побольше, но понимал, что нельзя откладывать поход до бесконечности.
— Мы едем, — сказал он Робби, после чего отправился к Уиллу Скиту и взял с него обещание приглядывать за Жанеттой. Скит нравился графине, она доверяла ему, а Томас, в свою очередь, решил, что при таком попечителе вполне может оставить у нее книгу своего отца.
— Мы вернемся через шесть или семь дней, — пообещал он.
— Господь да пребудет с вами, — сказала Жанетта и на миг прильнула к Томасу. — Господь да пребудет с вами, — повторила она. — Привезите мне моего сына.
На рассвете следующего дня, в тумане, придававшем перламутровый отблеск их длинным кольчугам, пятнадцать всадников пустились в дорогу.
* * *
Людвиг — он настаивал, чтобы его называли «сэр Людвиг», хотя, слыша это, оба его спутника посмеивались, — отказывался говорить по-французски, заявляя, что от этого языка кисло во рту.
— И язык у них кислый, и сами французы тоже! — заявил он. — Кислый народ, ja? Подходящее слово?
— Слово хорошее, — согласился Томас.
Ян и Питер, спутники сэра Людвига, говорили только на гортанном фламандском, сдобренном горсткой английских ругательств, которым они, должно быть, выучились близ Кале.
— А что, кстати, происходит в Кале? — спросил Томас сэра Людвига, когда они ехали на юг.
— Ничего. Город... как это говорят? — Сэр Людвиг произвел круговое движение рукой.
— Окружен?
— Ja, город, шёрт побери, окружен. Англичанами, ja? И этим... — Фламандец умолк, видно подбирая слова, а потом указал на полоску полузатопленной земли, которая простиралась к востоку от дороги. — Этим.
— Болотами?
— Ja! Проклятыми болотами. А эти шёртовы французы, они... — Он снова не мог найти слова, а поэтому ткнул рукой в стальной перчатке в низкое небо.
— На возвышенности? — предположил Томас.
— Ja! He то чтобы шертовски высоко, но выше нас. И они... они... — Он прикрыл рукой глаза, как бы затеняя их.
— Таращатся?
— Ja? Французы и англичане, они сидят сиднем и таращатся одни на других. Так ни шерта и не происходит. Мы и они сидим и мокнем. Сыро, как в нужнике, ja?
В то же утро они промокли и здесь, ибо с океана налетел дождь. Окрестности затянула серая пелена. Ливень хлестал по заброшенным полям и выпасам с редкими, постоянно клонившимися к востоку деревьями. Когда Томас впервые попал в Бретань, то был благодатный край процветающих ферм, садов, мельниц и пастбищ, но война опустошила и оголила страну. Фруктовые деревья дичали без ухода, поля душили сорняки, на пастбищах не осталось скота. Если кто-то из местных и пытался взяться за крестьянский труд, то быстро бросал эту затею, ибо всех постоянно гоняли в Ла-Рош-Дерьен на фортификационные работы, а урожаи чаще доставались английским фуражирам. Если кто-то из бретонцев и заметил пятнадцать всадников, то наверняка постарался спрятаться, и Томасу со спутниками могло показаться, что они едут по безлюдной пустыне.
Запасная лошадь у них имелась всего одна. Конечно, стоило бы взять больше, поскольку на хороших конях ехали только фламандцы. Вообще-то лошади плохо переносят морские путешествия, и им требуется время на восстановление сил, но сэр Людвиг дал понять, что их плавание было необычайно быстрым.
— Проклятые ветры, ja? — Он помахал рукой и произвел свистящий шум, описывая силу ветров, которые перенесли коней в таком прекрасном состоянии. — Быстро, шертовски быстро!
У фламандцев имелись не только отменные лошади, но и отменное снаряжение. Ян и Питер щеголяли в прекрасных кольчугах-безрукавках, а сэр Людвиг поверх кольчужного хаубергеона на кожаной подкладке носил стальной нагрудник и набедренники с вертикальными полосами. На щитах всех троих отсутствовали какие-либо эмблемы, и лишь попону лошади сэра Людвига украшало изображение ножа с окровавленным клинком.
Он попытался истолковать этот геральдический символ, но для этого фламандец слишком скудно знал английский, и у Томаса осталось впечатление, что речь шла об эмблеме какой-то торговой или ремесленной гильдии из Брюгге.
