Я освещал фонариком стены: похоже на колодец, который мы только что покинули, вернее, на его двойник меньше размером и уложенный на бок. Те же гладкие, без швов, стены, никаких признаков других проходов, кроме того, которым мы идем.
— Выключи фонарь на минуту, — попросила Илло.
Я не знал, что она хочет сделать, но выполнил ее просьбу. Так мы обнаружили, что теперь фонарик нам не нужен. Стены светились. Может быть, не так ярко, как цепочка, но наши глаза приспособились к тусклому освещению, и мы без труда могли идти дальше. Я с радостью убрал фонарик и снова взял в руку шокер — не потому что ожидал встречи с ядовитой растительностью Чащобы: просто с шокером в руке чувствовал себя увереннее, сохранялась иллюзия, что я еще способен контролировать ситуацию и что вскоре мы откроем... Что? Чуждую форму жизни?.. Какую-то механическую установку, действующую бесконечно долго после того, как исчезли ее создатели? Я не знал и не строил догадок, знал только, что чувствую себя в большей безопасности, сжимая в руке шокер.
Дорога казалась бесконечной — настолько, что нам один раз пришлось остановиться, немного попить из скудных запасов, разделив их с тарами, и поесть. Я дал каждому тару по лепешке дорожного хлеба, и они с шумом принялись жевать. Очевидно, хлеб им понравился. В глубине сознания возникла мысль: как только припасы кончатся... Нет, об этом я подумаю, когда придет время. Мы будем тратить воду и пищу как можно экономнее, но я не стану говорить о том, чем могут кончиться наши блуждания вслепую.
В конце коридора оказалась дверь. Она была закрыта, и я не видел никакой щели, когда снова включил фонарик и принялся внимательно разглядывать преграду. Слева от меня — углубление, но никакой ручки или щеколды. Я вложил пальцы в углубление и нажал, но преграда оставалась неподвижной. Неужели мы заперты, как пленники?
Ничего не оставалось, как пытаться открыть дверь. Я снова собрался с силами, вцепился в нее пальцами и стал давить не внутрь, а двигать направо. Сначала мне показалось, что и на этот раз моя догадка неверна. Но потом, может быть, потому что пришлось преодолевать столетия бездействия, дверь неохотно заскользила в сторону. Мне требовалось напряжение всех сил, чтобы двигать ее. Я обнаружил, что легче это делать резкими рывками, а не постоянным усилием. Наконец панель отодвинулась, и мы увидели свет — почти такой же яркий, как наверху, во внешнем мире.
Глава 11
Свет, ясный и устойчивый, шел сверху, а между нами и его источником находился широкий лестничный пролет. Ступеньки — очень низкие, и каждая расписана яркими красками. И нарисованы на ступеньках — лица!
Ничего нечеловеческого и чуждого, как в той статуе, что мы встретили в чащобе, в этих лицах не было. Эти люди могли бы и сегодня жить в любом владении или поселке. Они были все разные, но такие реальные, что я мог подумать только одно: это изображения живых людей. И тем не менее они нарисованы на ступенях, и всякий поднимающийся по лестнице, куда бы ни поставил ногу, обязательно наступит на одно из них.
Есть что-то неприятное в том, как нарисованы эти лица: их черты слегка искажены, как будто люди эти вот-вот ухмыльнутся или подмигнут. При более внимательном рассмотрении становилось ясно, что тот, кто нарисовал эти лица, ненавидел своих натурщиков и опасался их. Наступать на беспомощные лица врага — для того, чтобы придумать такое, нужно очень сильно ненавидеть.
Илло опустилась на колени, пальцами коснулась ближайших лиц на самых нижних ступеньках. И, словно прикоснувшись к горячим угольям, отдернула пальцы:
— Там черепа, Барт... под рисунками настоящие черепа.
Наклонившись рядом с ней, я не увидел ничего, кроме рисунков на поверхности. Должно быть, прикосновение целительницы, настроенное на высочайшую чувствительность, открыло ей ужас, таящийся под рисунком.
— Их враги — как велик был их гнев!
— Это не могут быть люди. — Я сразу вспомнил ряды скелетов. Там кости были не тронуты, черепа на месте. А это место очень древнее и существовало — я был в этом уверен — задолго до того, как разведчик открыл Вур.
— Нет, конечно, они гораздо древнее, но очень похожи на нас. — Илло посмотрела в сторону двери наверху, откуда исходил свет. — Нужно идти туда... но наступать на это... — Она вздрогнула.
Я внимательно разглядывал лица. Да, все разные, очень реалистическое воспроизведение. Но все же это лица людей, кажется, таких же людей, как я сам.
— Это произошло очень давно, — успокаивал я девушку. Хотя не понимал, что именно «это». Должно быть, лестница сооружена в ознаменование окончательной победы и сокрушительного поражения — для кого: для строителей или тех, кто нарисован? Может быть, какой-то народ был изгнан с поверхности Вура, принял предосторожности и существовал здесь, а потом обрушил свою месть на победителей в самой чудовищной форме? Или ответ прямо противоположный: чужаки победили и отметили свою победу, создав вечный портрет побежденных? В любом случае, художник, сотворивший это, проявил в изображении этих лиц самую безжалостную точность, жестокость, злобность, на какие только способен наш вид.
— Очень давно, — повторила она. — Но они старались... запечатлеть их... своих врагов. Черепа — это большое зло. Зло!
Я выпрямился и, когда она не пошевелилась, помог ей тоже встать.
— Сейчас ничего нельзя сделать. Не думаю, чтобы тут было что-то, кроме костей...
— Этого мы не знаем. — Илло чуть повернула голову и встретилась со мной взглядом. В ее глазах отражался ужас. Она была потрясена. Такой я ее никогда не видел. — Как мы можем понять, что здесь произошло? Могила — тихое место, где ничего уже нет, — это место воспоминаний для живых, а когда проходят годы, исчезает даже это. А такое сохраняет древнюю ненависть, она остается жива. — Девушка вздрогнула. — Мы не знаем, во что они верили... а вера — мощное оружие... и страж.
— Но мы в это не верим! — Мне показалось, что я понял, на что она намекает, это потрясло меня, но только на мгновение. Я отказывался признавать такое предположение. Если не веришь, угроза не существует.
— Да. — В ее голосе все еще была дрожь. Илло больше не смотрела на меня, но крепко держала за руку. А смотрела она на ступени: — Мир — да будет с вами мир! С теми, кто создал это, и с теми, кто умер при создании, — мир! Потому что все это ушло — и теперь забыто. Покойтесь в окончательном и бесконечном сне!
Мне не показались странными ее слова. Я не обладал ее даром, но и мне было тревожно, когда я смотрел на эти изображения, предназначенные для того, чтобы на них наступали много раз. Но я не стал на них смотреть, не позволил себе переводить взгляд с лица на лицо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
