было 120 франков — все, что нам выдали. Я купил себе очень модный плащ-болонья и в этом плаще шел по Елисейским Полям. Нам разрешали ходить только вдвоем или втроем, но я уговорил нашего руководителя, чтобы он отпустил меня еще раз пойти в Музей Родена. При слове “музей” у него затвердели скулы, и он, строго наказав мне к семи быть в отеле, отпустил меня на три часа. На самом деле он был добрым человеком и позволял и в Тунисе, и в Париже иногда пройтись одному. Я шел по незнакомому городу в непрестанном возбуждении. В Париже в тот год стояла удивительная весна, я смотрел на этот новый для меня мир с восторгом. Подойдя к станции метро, я остановился, ноги отнялись, и я зарыдал. Люди оглядывались. У входа в метро стоял мой папа. После его смерти прошло пять лет.
Потом я уже разглядел, что этот человек выше отца, одет очень элегантно, так у нас не одеваются, у него красивое лицо и проницательный взгляд. Это был дядя Евсей. Рядом с ним стояла молодая женщина (оказалось, что это его последняя жена). Они пригласили меня в кафе. Я начал волноваться, меня била дрожь: а вдруг за мной следят? Говорил сбивчиво и торопливо. Узнал, что мою открытку дядя получил только вчера. Ему переслали ее в Швейцарию, где он живет уже давно. Почтовое отделение отыскало его адрес… Когда я сказал ему, что у меня в семь обед и я должен быть в отеле на бульваре Пуассоньер, он ничего не понял. Он собирался поехать со мной в какой-то дорогой ресторан, а потом улететь вместе в Швейцарию. Наш разговор напоминал диалог глухих. Когда я начал торопиться, он грустно спросил: “Так что, я тебя больше не увижу?” Мы договорились, что ночью, если смогу, я прибегу к ступенькам Гранд-опера. Мне удалось около трех ночи вылезти из постели и незаметно для товарища, с которым я жил в одном номере, улизнуть. Евсей меня ждал. Мы присели в ночном кафе, он держал сумку, в ней были подарки, но я объяснил, что все знают, что у меня было только 120 франков, что я купил плащ-болонью. Единственное, что я мог взять, — это маленькую серебряную пепельницу, которая до сих пор стоит у меня на столе, два флакончика духов и домашние туфли. “Я никогда не верил, что у вас фашизм”, — промолвил дядя. Больше я его никогда не видел, он умер в 1970 году».
Большого труда стоило вернувшемуся в гостиницу Виталию Вульфу не нарушить конспирацию — некоторые члены туристической группы даже подумали, что он немного свихнулся. Вот что значила для неокрепшей психики молодого советского гражданина встреча с «родственниками за границей».
Среди советских музыкантов мировой величины невыездным по той же причине был Святослав Рихтер. У него в Англии жила мать (отца-органиста расстреляли в 1941 году), ушедшая с немцами накануне освобождения Одессы советскими войсками в 1944 году. Мало того что Рихтер, как человек определенной ориентации, и так был на крючке у органов, так еще и этот факт, серьезно компрометировавший его в глазах КГБ. Несмотря на Сталинскую премию, полученную в 1950 году, звание народного артиста РСФСР, отпускали его на гастроли только в страны социалистического лагеря — Чехословакию, Польшу, Болгарию, Румынию. Даже в ГДР путь ему был заказан — а вдруг возьмет и уйдет в Западный Берлин (тогда еще не построили стену). Так, не удалось Рихтеру выступить на столетнем юбилее Роберта Шумана — было получено согласие Министерства культуры и лично секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева, но председатель КГБ Иван Серов одним звонком перечеркнул поездку пианиста в Восточную Германию — «неблагонадежный»!
Серов (активный организатор и исполнитель массовых репрессий) не любил Рихтера, подозревая его в нелояльности к советской власти — странно было ожидать иного от человека, у которого расстреляли отца. Назначение Ивана Серова в 1958 году на должность начальника Главного разведывательного управления Генерального штаба внушило Рихтеру уверенность, что «железный занавес» перед ним вот-вот падет. Новый председатель КГБ, «комсомолец» Александр Шелепин уже не мог так убедительно отстаивать перед Хрущевым свою точку зрения, хотя и он, став обладателем секретнейшей информации, имел возможность оценивать искренность уверений советской богемы в ее преданности.
Активно настаивал на изменении отношения к Рихтеру тогдашний министр культуры Михайлов, писавший, что «Святослав Рихтер является одним из выдающихся советских музыкантов-исполнителей, что из-за ограничения его выездов за рубеж он в последнее время находится в подавленном моральном состоянии. Являясь свидетелем широкой зарубежной деятельности своих коллег, в том числе и менее известных музыкантов, С. Рихтер чувствует себя человеком, которому отказано в доверии. С. Рихтер, будучи в тяжелом состоянии, иногда без особых на то причин отменяет запланированные концерты. В то же время, выезжая в страны народной демократии, С. Рихтер всегда держится с достоинством и проявляет себя как скромный советский человек». Коллеги Рихтера открыто выражали ему свою поддержку — Гилельс, Ростропович, Леонид Коган, Кондрашин и др.
Из-за рубежа приходила масса приглашений Рихтеру на гастроли, все они отсеивались уже на этапе получения, до Рихтера доходила лишь малая часть, да и то окольными путями. Там, в Европе и Америке, не могли понять — почему известный пианист так часто болеет — а именно эта причина называлась в качестве отказа. Лишь письмо Рихтера Хрущеву с мольбой выпустить его хотя бы на неделю в Финляндию растопило лед. Никита Сергеевич вынес вопрос на заседание высшего органа управления страной — Президиума ЦК КПСС и заявил, что ручается за Рихтера. В мае 1960 года Святослав Теофилович выехал в Финляндию и, самое главное, вернулся оттуда. На гастролях он вел себя хорошо, не отрывался от коллектива и заслужил право уже в октябре поехать в Америку, где выступил с триумфом в Карнеги-холле (Нью-Йорк), концерты были организованы Соломоном Юроком. Постепенно пианиста стали отпускать по всему миру.
Как раз в это время с треском вылетел со своего теплого места Иван Серов: упрекая других в несовершенных преступлениях, он сам допустил немыслимый проступок. В 1962 году был разоблачен его подчиненный — агент иностранной разведки, офицер ГРУ Олег Пеньковский, и все бы ничего, да только семья Серова водила с этим презренным шпионом крепкую дружбу. Пеньковский, частенько выезжая за границу, привозил жене и дочери генерала чемоданы импортных шмоток. Серов был снят с должности, понижен в звании, лишен «Золотой Звезды» Героя Советского Союза, исключен из партии. Но ответственности за участие в сталинских репрессиях не понес. Умер он в 1990 году, в возрасте восьмидесяти четырех лет. Говорят, в старости очень полюбил классическую музыку.
А Рихтеру даже разрешили встречу с матерью, прошла она, правда, холодновато. Анна Павловна сама начала искать встречи со своим «Светиком» — так его
