Боялись все, даже те, кого сила преклонного возраста окончательно отнесла от кликушествующих «хорькистов» и прибила к благодушно-равнодушным «жукистам», и где страх принимал причудливые формы, вплоть до готовности без борьбы сдаться на милость могущественным победителям, ибо силы вандереров и испытуемого ими человечества явно неравны, да и какую такую опасность могла привнести древняя сверхцивилизация в Ойкумену, ведь она творила добро еще в то время, когда кроманьонцы глодали кости неудачно попавших под удар дубины прогресса неандертальцев.
А вот Парсифаль ничего не боялся. Казалось, он заведомо знал одинаково-печальную судьбу как хорьков в курятнике, так и жуков в муравейнике — превратиться в висящие под потолком сохнущие шкурки, либо в пустотелый хитиновый остов, чьи внутренности разъедены муравьиной кислотой. Выведи такого упертого «жукиста» в реальный лес к реальному муравейнику и на деле покажи ему, что сотворят с несчастным жучком обезумевшие муравьи, тот бы немедленно сослался на набившую оскомину отговорку, мол, имелось виду совсем иное, в расчет брались идеальные муравейники и идеальные жучки-паучки, и что модельные расчеты недвусмысленно указывали: не суетитесь муравьи, ведь жучок-паучок сползет с вашего домишки и продолжит единственно ему ведомый путь, а потому никакие натурные испытания не могли решить судьбы внедренных в человечество детей неизвестных родителей.
Один раз Парсифаль даже собрался с духом и поинтересовался у Вандерера: почему столь невеликая проблема не была решена там и тогда, ведь деление яйцеклеток еще ничего не значит и отнюдь не накладывает какой-либо родительской ответственности, ибо как до, так и после женщины всегда пользовались правом решать судьбы крошечной частички их тела, так кто бы мог возразить, если бы человечество в лице своих небожителей решило, что оно не готово к столь неожиданному отцовству и материнству, и устроило бы на далекой заштатной планетке первый космический абортарий?
Великий и Ужасный Вандерер ничему тогда не ответил, но стоило ему сейчас сказать: «Зажигатель уже у него», как Парсифалю показалось, что они вернулись к тому давнему, оставленному на худшие времена разговору.
— Откуда известно?! — неожиданно для самого себя почти выкрикнул Парсифаль, но тут же осекся. — Ах, да… — и липкий пот проступил на теле.
Тем не менее, Вандерер ответил:
— Штатная проверка хранилища зафиксировала отсутствие единицы.
«Мы ведь его все равно убьем?» — вот какой вопрос вертелся на кончике языка. Но вся мощь Высокой Теории Прививания противилась тому, чтобы задать его вслух.
— А может это все случайность? — сухо сглотнул Парсифаль.
— Что именно?
— Всё! — показал Парсифаль, вдруг ощутив как на него нисходит вдохновение. — Всё — огромная и дурацкая случайность. Все эти зажигатели, родимые пятна, бывшие жены… Мало ли у кого могут быть родимые пятна? У меня тоже есть родимое пятно и при известной фантазии его тоже можно принять за значок катаканы, хираганы… да хоть иероглифа! И жена его случайно оказалась хранительницей зажигателей. И сами зажигатели вовсе не зажигатели, а…
Что я несу? — хотел спросить самого себя Парсифаль. А главное — зачем я это несу?! Чего хочу добиться и кого хочу убедить?! Спасти жизнь отпрыска неизвестного отца? Умыть руки, успокаиваясь тем, что ни единым словом не подтвердил в своих доносах… отчетах подозрения о нечеловеческой сущности подопечного?! Зачем?! Зачем?!
— Что? Что представляют из себя зажигатели? — с неожиданным интересом спросил Вандерер. — Любопытно услышать еще и твою гипотезу. Правда-правда. Я их, эти гипотезы, если хочешь знать, коллекционирую. Может, ты внесешь свежую струю в понимание феномена «чертовой дюжины»?
И вдруг Парсифаля осенило. В какое-то крошечное мгновение он понял все. Все. Кто такие вандереры… Зачем они сотворили «чертову дюжину»… Как работают зажигатели… Все. Все. Он вскинулся, чтобы даже не сказать, а прокричать это непонятно откуда возникшее понимание в чертову лысину Вандерера, но не успел. Словно кто-то щелкнул клавишей, и свет понимания погас, исчез, не оставив в памяти ни единого следа, кроме горького привкуса, какой бывает на утро от съеденного по вечеру шоколада.
Он точно слепой шарил по закоулкам сознания, отыскивая хоть след, хоть намек — дьявол с этим пониманием! — к добру, ко злу или вообще ни к чему существование отпрысков неизвестных родителей?!
И лишь холодный рассудок подсказывал — рациональное человечество больше не имеет права на подобные суждения. В пространстве, лишенном этического абсолюта, бессмысленно соизмерять свое понимание добра и понимание добра с какими-нибудь вандерерами. Утеряна точка отсчета любви, забыты единицы измерения справедливости.
Вандерер ждал ответа, и Парсифаль бессильно сжал кулаки:
— Но вы ведь даже не знаете как он его активирует!
— Почему не знаем? — казалось Вандерер удивился. — Очень даже знаем. Мы не знаем что произойдет дальше… — он пожевал губами, невольно выдавая свою невообразимую дряхлость. — И знать не хотим.
— Но откуда… — Парсифаль осекся. — Но ведь Корнеол может тоже его использовать! Пока мы тут разговариваем, у него будет масса времени, чтобы…
— Он не сможет, — отрезал Вандерер.
Парсифаль ждал продолжения, но Вандерер больше ничего не сказал.
— Надо было все нам рассказать, — после долгого молчания произнес Сердолик.
— Чтобы вы потом кончили жизнь самоубийством? — спросил Вандерер. — Знаешь ли, это страшно — осознавать себя рожденным из машины, сооруженной неведомыми чудовищами в невообразимо древние времена.
Солнце катилось к горизонту и никак не могло упасть. Изломанная древними развалинами дуга словно прогибалась, плавилась от жара светила, незаметно для глаз уступая секунду за секундой, минуту за минуту, которые складываются в градусы, превращая закат в асимптоту.
И почему-то именно сейчас Корнеол вспомнил, как впервые встретил отца… Странно, но если у ребенка и сохраняются первые воспоминания детства, скорее всего нечто яркое, необычное — неуничтожимое тавро ощущения подлинной жизни — то они никогда не связаны с родителями, которые существуют лишь как ласковая, заботливая, но обыденность, подложка, основа, и добраться до нее требует недюжей силы и работы, детям не свойственной. Но именно свидание с отцом так и осталось изначальным репером всей его последующей жизни…
— А ты это знаешь? — спросил Сердолик. — Знаешь, каково почувствовать себя чудовищем?
— Да, знаю, — резко ответил Вандерер. — Надеюсь твоя… бывшая жена сообщила, что в ящике отсутствует пара зажигателей? — Сердолик даже не пошевельнулся, ни отрицая, ни подтверждая догадку. Впрочем, Вандерер и не ждал никаких подтверждений. — Эта цена двух экспе… неудавшихся попыток. Ты не первый, кому мы раскрыли тайну личности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
