Я долго прихожу в себя. Ни говорить, ни думать не могу. Даже дышать – задача сверхуровня. Сашка посмеивается, но помогает мне вымыться и привести себя в порядок.
После ванны спим без задних ног. Вот что называется, проваливаемся. Выползаем из коттеджа уже вечером. Но все равно направляемся не прямиком в ресторан, а на прогулку.
Бродим по окрестностям дольше обычного. Все-таки это наша последняя ночь здесь. Хочется добрать впечатлений, хоть и так, несравненно, их много. Нам обоим постоянно мало.
– Ты так и не ответил, – кокетничаю я, толком не глядя на тропинку, по которой шагаем. Держусь за Сашу. И уже не сомневаюсь, что он контролирует абсолютно все. – Как тебе больше всего нравится в постели? Я хочу знать.
Георгиев смеется.
– Ну, давай, угадай.
Перехватывая поперек поясницы, одной рукой приподнимает над землей, чтобы рассеянная я не угодила в примерзшую лужу.
– Мм-м… Оральные ласки?
– Нет, – с ухмылкой мотает головой.
– Мм-м… Тогда… – на полном серьезе мыслительную деятельность разворачиваю. – Мне кажется, ты быстро «улетаешь», когда берешь меня сзади… – шепчу очень тихо.
Сашка встречает мой взгляд. Наклоняясь, быстро целует в губы. И снова отрицательно качает головой.
– Может, потому что в этой позе быстро улетаешь ты? – выдает игриво. – И не требуешь от меня: «Еще! Еще! Продолжай двигаться!», – эти «просьбы» транслирует высоким тонким тоном, передразнивая мой девчачий голос.
– Ах… Ты, блин… Тихо ты, – шиплю на него, воровато оглядываясь по сторонам. – Зачем кривляешься?
– Я не кривляюсь.
И снова смеется.
– Ты исковеркал мой голос!
Сашка останавливается. Притягивает меня к себе.
И, глядя в глаза, говорит:
– Мне твой голос очень нравится. Такой бесячий в эти секунды, когда у меня магма кипит, пиздец… – с ухмылкой, задорно качает головой. – Зато потом извержение – невиданный кайф, Сонь.
– Правда? – выдыхаю, понимая, что он меня растопил окончательно.
– Сама не видишь?
– Вижу.
Обнимаю за шею и, прижимаясь к его груди, замираю в ощущении полного блаженства.
– А больше всего мне нравится все то, что ты первой описала, Сонь, – тихо бормочет мне на ухо Саша. – Когда я сверху. Близко-близко к тебе. Глаза в глаза. Губы в губы. Сердце в сердце.
А на ужин мы почти что опаздываем.
Не можем наговориться. Не можем насмотреться на плывущие в темном небе густые тучи. Не можем нацеловаться.
– Мм-м… Всплыла в памяти одна классная песня про облака. Сейчас тебе спою, можно?
– Пой, Соня, пой.
– Ты точно должен это запомнить.
– Давай уже.
Начинаю весело, хотя сама по себе песня далеко не позитивная. Пока пою про безмолвное небо и столь же безмолвные звезды, про то, что в кино смешно и нелепо, а в жизни горестно и серьезно, Саша молчит.
Но стоит мне дойти до строчек:
Ты моею больше не будешь.
Вот и всё, окончился праздник.
У дитя отняли игрушку,
Но зачем его ещё и дразнят[1]…
Мой принц резко дергает меня на себя и затыкает мне рот поцелуем. Так страстно, как будто отчаянно, сминает мои губы, что я просто неспособна отражать этот напор. Замираю, позволяя ему насытиться. Благо, это происходит достаточно скоро.
– Никогда больше не пой эту песню… – выдыхает Саша тяжело и рвано, не спеша отстраняться.
– Почему?
– Просто не пой! Не нравится она мне!
– Ладно…
Взрыв на ровном месте. Кто-то и правда посмеялся бы над такой острой эмоциональностью. Кто-то, но не я. Пару минут спустя, когда дыхание успокаивается, догоняю, что так зацепило Георгиева.
– Я люблю тебя, – шепчу, обнимая крепко-крепко. Практически висну на нем. – Всегда буду с тобой. Всегда.
И никакая злая королева-мать этому не помешает. У нее нет ни единого рычага давления на меня. Ничто не заставит меня отказаться от Сашки. Пусть себе бесится, хоть до скончания века. Мы в цивилизованном мире живем. В нем правит любовь. Никто никого разлучить силой не может. Есть закон, в конце концов. Он позволяет нам пожениться и уехать.
– И я люблю тебя, моя Соня-лав, – медленно отходит Саша. Тает, прямо-таки, как лед. – Люблю. До смерти.
– До смерти.
[1] «Золотые облака», гр. Иванушки Int.
