Я рад неожиданной передышке, ибо мысли и воспоминания теснятся у меня в голове, не давая покоя; и мне не терпится понять причины многих вещей и явлений.
Я инопланетянин, человек, явившийся сюда с планеты Земля. Это, по крайней мере, я знаю совершенно точно, всегда знал и всегда буду помнить, что бы ни происходило.
Прибыв на эту планету, я долгое время прожил здесь в отрыве от родной мне среды и воспринял нравы и обычаи здешнего народа, вполне цивилизованного и в чем-то весьма похожего на землян. Калдорианцы жили исключительно мирной жизнью, занимаясь главным образом любовью и различными искусствами.
Ходили, правда, всякие разговоры о загадочной опасности, грозившей этому миру, однако опасность эта так и не проявилась. А что, если я ее просто не заметил?
С тех пор все вокруг переменилось, и вместе со всеми переменился и я. Потом был какой-то Праздник… А потом мы всем кланом двинулись в далекий поход к неведомой мне цели и вели жизнь совершеннейших дикарей, что почему-то тоже казалось мне совершенно естественным, как и вся моя предшествующая жизнь здесь.
Где же искать объяснения всем этим событиям? Почему мы повернулись к цивилизации спиной?
Пока что я не нахожу ответов на эти вопросы. Меня успокаивает лишь память о том, что происходило раньше. По-моему, я единственный, кто еще это помнит.
Возможно, именно поэтому я и выполняю функции летописца.
Невозможно описать все бесконечные ссоры и столкновения, которые у нас случались. Но о последней, случившейся между Ланеей и мной, я рассказать должен.
Наступили сумерки — для нас это мгновения полного покоя. Животы наконец набиты, а потому настроение у всех прекрасное. Это лучшее время суток. Протянув руку, я коснулся руки Ланеи, но она резко ее отдернула и отодвинулась. Я никогда не видел у нее такого злобного лица. (Позже я догадался, что она наблюдала за Вольфингом и Блессе, которые занимались любовью, и мое прикосновение взбесило ее, потому что, вернувшись к реальности, она испытала бешеную вспышку ревности.)
— Никогда больше не прикасайся ко мне! — заявила она.
— Ты же моя жена! — возразил я рассудительно и спокойно. — И я, разумеется, могу тебя трогать, когда захочу.
— Нет! — крикнула она. — Никогда, никогда больше я не буду твоей женой!
— Чем же я тебе не угодил?
Ее издевательский тон был просто неописуем:
— Ты еще спрашиваешь? Да просто не перечислить! Но самое главное — ты всего лишь жалкий летописец, а я родилась, чтобы стать женой воина!
— У меня тоже вполне уважаемая профессия, — заметил я. — И я свое дело знаю хорошо. Все мною довольны.
— Кроме меня! И спать с тобой я больше не стану!
— Ночи становятся холоднее, ты просто замерзнешь, — сказал я.
— Сам ты замерзнешь! А я буду спать с Вольфингом!
— У него уже есть жена.
— Ну и что? Значит, будет две!
Я огляделся. Остальные прислушивались к нашему разговору, выжидая, что будет дальше. Вольфинг самодовольно ухмылялся. Блессе, его жена, вздрогнула, но ничего не сказала. (Она маленькая, вечно какая-то испуганная, и Вольфинг владеет ею безраздельно.)
Я посмотрел на Дерниха. Он сидел на камне, накинув на плечи медвежью шкуру, с отчужденным и совершенно непроницаемым лицом. Я спросил, что он думает о поведении Ланеи, и он ответил:
— Мне нет дела до того, что происходит между тобой и твоей женой, пока я сам не захочу эту женщину, а я ее не хочу.
— С ней, похоже, куда больше хлопот, чем она того заслуживает, — заметил Вольфинг. — Но я возьму ее в жены, раз уж она сама так хочет.
— Ну что, дорогой мой? — обернулась ко мне Ланея. — Видишь, как все повернулось? Можешь продолжать царапать в своей тетрадочке! Ты только на это и годен! И мои слова тоже запиши. Может, они помогут тебе ночью согреться!
Она поднялась, намереваясь уйти и держа в одной руке узелок с вещами. Но я схватил ее за лодыжку. Она пнула меня свободной ногой в плечо, и все заржали.
Я вскочил и со всего размаху влепил ей пощечину. Она отлетела на пару шагов назад, завизжала от ярости и, схватив копье, бросилась на меня.
Я ловко увернулся и пинком сбил ее с ног. Она тяжело грохнулась на землю, и я придавил ее сверху, плохо соображая и не слыша, что со всех сторон раздаются смешки и гнусные шуточки. Я снова дал ей оплеуху, но тут она так провела своими когтями мне по лицу, намереваясь выцарапать глаза, что ярость ослепила меня, и я, зарычав, стал наносить удары куда придется — по лицу, по телу… Она сперва пыталась сопротивляться, но остановиться я уже не мог — она жестоко оскорбила меня при всех, и я рассвирепел не на шутку.
Не знаю, долго ли я лупил ее, но через некоторое время понял, что она не оказывает больше никакого сопротивления, а голова ее бессильно мотается из стороны в сторону. Я перестал ее бить и плеснул ей в лицо воды. Когда же она открыла глаза и узнала меня, я ее изнасиловал.
С тех пор наши отношения существенно улучшились. Возможно, Ланея меня и не любит, но ведет себя очень осторожно и старается меня не сердить. Она спит со мной, когда я этого хочу, и держит рот на замке.
Мне кажется, ее стоило бы еще раза два поколотить, чтобы как следует поняла, кто ее настоящий муж и хозяин. Она понимает, что у меня на уме, и стремится ни в коем случае не давать мне ни малейшего повода для гнева.
Не знаю, будет ли она когда-нибудь в состоянии снова любить меня. Но для меня это, в общем, не важно. А важно то, что она меня уважает и я не потерял своего лица в глазах мужчин.
Прошлым вечером весь наш клан собрался на этом горном выступе, и по всему плато, повсюду, во всех направлениях до самого горизонта, видны были огни костров. Все кланы планеты тоже поднялись в эти горы, ведомые неким неизвестным мне инстинктом.
Прошлой ночью Ланея непонятно почему вдруг прильнула ко мне и расплакалась. Утешить ее оказалось совершенно невозможно. Я понимал, что от меня требуется проявление какого-то особого понимания и сочувствия, но абсолютно не представлял, какого именно.
Я спросил ее, в чем дело, и она сказала:
— Все, нам конец! Я оплакиваю нашу прекрасную жизнь.
— Но почему? — спросил я. — Что случилось?
— Пока ничего, — отвечала она, — но непременно случится.
Я поцеловал ее и сказал:
— Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой.
— Нет, — сказала она уверенно. — Теперь это невозможно. Теперь уж точно: нам конец.
Я решил, что у нее просто истерика, и возобновил попытки успокоить ее:
— Что, еще одна Перемена? Я пережил все Перемены, случавшиеся на Калдоре; готов пережить и эту.
— Ты не сможешь, — сказала она. — Ты не принадлежишь к нашему народу. В тебе нет того, что заложено в нас.
— Это верно. Но, согласись, в остальном я вполне успешно приспособился к вашей жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
