В отличие от «Бедных людей», «Двойник» написан от лица рассказчика. В первых четырех главах (до появления двойника) Достоевский дает подчеркнуто объективное описание событий. Он описывает разговор Голядкина с лакеем, его выезд из дому в наемной карете, посещение им доктора Крестьяна Ивановича так, как эти события должны были представляться внешнему наблюдателю, который не может не увидеть странности поступков и многих рассуждений героя, но которого они в то же время ставят в тупик. В дальнейшем, однако, сохраняя ту же внешне объективную манеру рассказа, Достоевский незаметно переходит к изложению событий с точки зрения самого героя, описывая окружающих людей и предметы внешнего мира так, как они представляются больному воображению Голядкина. Двойник, рожденный расстроенным рассудком героя, описывается в романе как живое, вполне реальное лицо, действующее рядом с другими героями (лишь отдельные намеки автора указывают на его призрачность). На глазах читателя двойник героя испытывает быструю психологическую трансформацию, от крайнего самоунижения и смирения переходя к столь же неумеренной развязности и цинизму. В дальнейшем его взаимоотношения с Голядкиным и другими персонажами становятся все более разнообразными и сложными. Благодаря этому события романа окрашиваются своего рода внешней условной «авантюрностью», хотя на самом деле то, что случается с Голядкиным, приобретает характер «приключений» лишь преломляясь в его больном воображении: в действительности больного Голядкина окружает тот же пошлый и прозаический мир чиновничьего существования, в котором он жил прежде.
При всей оригинальности замысла «Двойника», в романе этом Достоевскому не удалось достичь художественного уровня первого своего романа. «Двойник» явился скорее для писателя интересным экспериментом,[639] чем произведением, которое могло рассматриваться, подобно «Бедным людям», как шаг вперед в развитии основного — реалистического — направления русской литературы 40–х годов. По сравнению с «Бедными людьми» горизонт Достоевского в «Двойнике» сужен: в центре произведения оказался анализ больной психики Голядкина, а не широкая картина социальной жизни, как это было в первом романе Достоевского. Анекдотичность сюжета, сочетание в «Двойнике» реального плана с ирреальным, фантастическим, сосредоточение действия вокруг фигуры одного главного героя, тема «подполья» — все это уводило «петербургскую поэму» Достоевского в сторону от основной линии развития русского романа и повести 40–х годов.
3
После завершения «Двойника», встреченного критикой значительно более холодно, чем «Бедные люди», Достоевский на некоторое время отходит от работы над большой прозаической формой и обращается к малым жанрам — повести и рассказу. Лишь в 1849 году в печати появляется начало его нового романа (последнего, написанного до каторги) — «Неточки Незвановой», задуманного, как свидетельствуют письма Достоевского к старшему брату, еще в 1847 году.
Вследствие ареста Достоевского по делу петрашевцев роман остался незаконченным. Из пяти задуманных частей писателем были осуществлены только три. Позднее Достоевский отказался от мысли о продолжении «Неточки Незвановой». В 1860 году он пересмотрел написанные главы и, исключив из них несколько отрывков, напечатал роман в новой сокращенной редакции, превратив его в повесть. Однако, хотя мы не можем по напечатанному в 1849 году фрагменту с полной ясностью судить о дальнейшем сюжетном развитии романа и задуманной писателем развязке, главы «Неточки Незвановой» все же дают достаточно данных для того, чтобы мы могли сделать выводы об общем характере замысла Достоевского, оценить своеобразие этого замысла по сравнению с более ранними произведениями писателя.
Героем двух первых крупных произведений Достоевского был «маленький» человек — Девушкин или Голядкин. Выбор «маленького» человека для роли героя большого произведения отражал демократические тенденции творчества Достоевского 40–х годов. Следуя заветам Белинского и Гоголя, молодой Достоевский сделал своим любимым персонажем не романтически — исключительную, «избранную» личность, а человека «толпы», рядового и даже заурядного представителя непривилегированных социальных слоев, испытывавшего на себе гнет господствующего класса и бюрократической государственной машины самодержавия.
И однако выбор в качестве главного положительного героя «маленького» человека — забитого чиновника типа Девушкина — свидетельствовал не только о демократических тенденциях творчества молодого Достоевского, но, как понял впоследствии Добролюбов, и об определенной незрелости и ограниченности демократизма писателя. Девушкин или Голядкин, вследствие узости своего жизненного кругозора, недостатка общественной активности, ограниченности сферы своих взаимоотношений с окружающим миром, по самой своей природе едва ли могли стать главными героями такого романа, общественное значение которого могло бы быть сопоставлено со значением «Евгения Онегина» или «Героя нашего времени». Узость внутреннего мира Девушкина накладывает неизбежный отпечаток и на общественную проблематику «Бедных людей», а ограниченность его жизненного кругозора ограничивает широту внешнего мира, доступного изображению романиста. Не случайно Герцен и молодой Некрасов, одновременно с молодым Достоевским стремившиеся в 40–е годы к созданию романа демократического направления (и притом — в отличие от Гоголя — романа не сатирического), но стоявшие на иных, революционных позициях, шли в своих опытах создания романа с новым, демократическим героем иным путем. Оба они выдвигали на центральное место в своих романах образы не «забитых» (по выражению Добролюбова), а мыслящих, пытливо и сознательно относящихся к жизни представителей демократических кругов, — таких, как Тихон Тросников или Любонька Круциферская. Как свидетельствует опыт этих писателей, выбор в качестве центрального лица такого героя (или героини) позволил им ближе подойти к задаче создания большого проблемного социального романа, чем выдвижение на центральное место в романе «рядового» героя — забитого и недалекого чиновника типа Девушкина.
Девушкин был «маленьким» человеком не только по своей социальной природе, но и по уровню своего духовного развития, по уровню своих сознательных требований к жизни. А это не только снижало демократизм такого героя, но и делало Девушкина мало подходящей фигурой для роли организующего центра большого проблемного, общественно значительного романа. Последнее обстоятельство сделалось, по — видимому, постепенно в какой‑то мере очевидным и для самого Достоевского. Не случайно поэтому после «Двойника» центральным героем Достоевского в его повестях и фельетонах 40–х годов становится не герой — чиновник типа Девушкина, но герой иного, нового типа. Это «мечтатель», духовный мир которого по своему содержанию принципиально отличается от духовного мира «маленького» человека, подобного Девушкину. Выдвижение Достоевским в его повестях на центральное, организующее место нового (по сравнению с первыми его произведениями) героя подготовило появление тех наиболее значительных и крупных по объему произведепий, которые Достоевский создал в 1848–1849 годах, — «сентиментального романа» «Белые ночи» и незаконченной «Неточки Незвановой». Герой
«Белых ночей» и героиня «Неточки Незвановой» по духовному развитию, по уровню своих интересов и стремлений неизмеримо превосходят не только Девушкина, но и Вареньку. При всем своем своеобразии они ближе к таким «большим» интеллектуальным героям предшествующего русского романа, как Онегин, Печорин, Татьяна, чем к Девушкину или Г олядкину.
Впоследствии, возвратившись в 60–е годы к работе над созданием большого, общественно проблемного романа, Достоевский следует принципиально — с точки зрения общей структуры своих романов — по тому пути, который он наметил в «Белых ночах» и «Неточке Незвановой». Он делает центральным, стеряшевым их персонажем не забитого и недалекого «маленького» человека, не рядового чиновника — мещанина типа Девушкина, а активно мыслящего и чувствующего героя, живущего напряженной и глубокой интеллектуальной жизнью, — человека, стремящегося сознательно уяснить себе свое назначение и свое место в действительности, подвергающего для этого анализу основы окружающей общественной жизни и нравственности. Эта активность мысли, пафос аналитического отношения к жизни, интеллектуальных исканий и сомнений объединяет таких — различных по конкретному содержанию и направлению этих исканий — героев романов Достоевского 60–х и 70–х годов, как Раскольников и Ставрогин, Аркадий Долгорукий и три брата Карамазовых. Таким образом, если уже в «Бедных людях» и «Двойнике» в известной мере определился психологический метод Достоевского, своеобразие его проблематики и характер его демократизма, то «Белые ночи» и «Неточна Незванова» явились следующим шагом в развитии писателя, который ближе подводил его к созданию характерной для зрелого Достоевского формы романа. И все же окончательно роман Достоевского сложился типологически все же не в 40–е, а в 60–е годы, когда центральной, стержневой проблемой для великого русского романиста стала проблема взаимоотношений героя и народа, еще не вставшая во весь рост перед писателем в 40–е годы.
