сразу заметила ваше врожденное благородство и выдающееся достоинство, каковым является ваша преданность. И тем не менее все эти пленники постоянно высказывались о вас с насмешкой, сударь.
— Их дружба весьма неприветлива, госпожа.
— Крошка любит Стека, — сказал Крошка Певун и тут же нахмурился. — Нет, не так. Крошка любит баб, много баб, больше, чем Крошка может сосчитать. Верно, Мошка?
— Получается семь баб, — подытожил Мошка. — Дальше шести ты считать не умеешь.
— Блоха тоже любит Стека, — вставил Блоха. — Блоха любит Стека больше, чем своих братьев. Больше, чем он любит баб. Даже больше, чем он любит Усладу, свою сестру. Даже больше, чем…
— Умоляю вас, замолчите, — попросил Апто.
Вздохнув, женщина подняла связку ключей:
— Что ж, сударь, ваше желание будет исполнено.
— Госпожа, вы уже спланировали наш побег? Наверху над нами полно стражников.
— Там необъяснимым образом никого не оказалось, — ответила она.
— Неужели никого? — нахмурился Стек. — Но…
В это мгновение по коридорам пронесся нечеловеческий вой, завершившись сдавленным рычанием. Кто-то вскрикнул, и крик его тут же оборвался.
— Боги, — простонал Борз Нервен, — что это было?
Дрожащими руками женщина сняла со Стека оковы.
— Нужно отсюда убираться!
— Крошка не боится, — еле слышно проговорил Крошка.
— А Мошка боится, — сказал Мошка.
Побледневший Блоха кивнул:
— Боится. Ой!
Заброшенные боковые ворота были проделаны во внешней стене дворца, но за дверями слева и справа в самой стене находились узкие ниши с ведущими вниз ступенями. Поскольку главные ворота дворца были справа, Плакса Хват решила, что левый проход, вероятно, и есть тот самый, который им нужен. Они начали спускаться. Впереди шел Ле Грутт, с толстой свечой в одной руке и мотком веревки в другой.
— Проход просто тянется вокруг внешней стены, — прошипел Симонденалиан Никсос. — Нужно спуститься глубже, Плакса, и пройти через угольный подвал или, может, через колодец во дворе.
— Я когда-то плавал в папашином колодце, — сказал Мортари. — Именно там я и нашел всех утонувших кошек. Похоже, это были самые неуклюжие кошки в мире, и все они утонули за одну ночь. Видимо, одна свалилась в колодец, а остальные пытались ей помочь. Так или иначе, хуже всего было на них натыкаться или когда в рот попадала мокрая шерсть. Да и вкус у воды еще много недель был соответствующий…
— Мортари, — прошептала Плакса, — может, прибережешь свои истории для другого раза? Как-то не хочется, чтобы кто-нибудь нас услышал.
— Папаша терпеть не мог кошек. Он любил ящериц, а кошки их убивали или съедали их хвосты, так что папаша пинками отгонял кошек и спасал их. В смысле, ящериц, даже тех, что без хвостов.
— Симон, — сказала Плакса, — мы вовсе не ходим кругами. Мы сейчас глубоко под фундаментом стены и спускаемся все ниже. Не забывай: когда-то вся эта клятая вершина холма была цитаделью. Смотри! Ле Грутт нашел боковой проход, который ведет как раз туда, куда нужно.
Протолкнувшись мимо Лурмы, Мортари и Симона Ножа, она положила руку на плечо Ле Грутта, и они вдвоем вгляделись в узкую щель, тянувшуюся в сторону от грубой лестницы.
— Разведай, что там, — велела Плакса Ле Грутту. — Двадцать шагов и обратно.
— Двадцать шагов, — кивнул он. — Десять туда и десять назад. Понял.
— Нет. Двадцать туда и двадцать назад.
— Получается сорок шагов, Плакса. А ты сказала, двадцать.
— Я имела в виду двадцать туда. Мне все равно, сколько будет обратно.
— Разве не те же двадцать? Если только я не пройду назад лишь полпути или не стану двигаться прыжками. Тогда может получиться сколько угодно, в смысле, от одного до двадцати. Или, если семенить, как маленький ребенок, может выйти и пятьдесят!
— Все это очень хорошо, Ле Грутт, но давай все же не будем усложнять. Пройди двадцать шагов, посмотри, ведет ли этот ход дальше, а потом возвращайся.
— Я не смогу увидеть, ведет ли он дальше двадцати шагов, Плакса, если не схожу и не выясню.
— Ладно, на двадцатом шаге остановись, а потом пройди еще десять. Если там будет то же самое, что и на первых двадцати, возвращайся.
— Теперь уже речь идет о шестидесяти шагах, если считать в обе стороны, а потом еще о тридцати, если мы решим туда пойти.
— На что ты намекаешь?
Ле Грутт оскалился:
— За то, что мне придется шагать больше любого из вас, я должен получить долю побольше.
— Долю? Какую еще долю? Мы пытаемся освободить главу Гильдии воров!
— Верно, — нахмурился Ле Грутт и тут же просиял. — Но там наверняка ведь спрятано какое-то сокровище. Королевская сокровищница! Мы можем ее обчистить, как только вытащим ту старую ведьму…
— Старую ведьму? Речь идет о госпоже Громкий Слух!
— Она меня не любит, — заявил Ле Грутт. — Я пришел сюда только ради добычи.
— Не будет никакой добычи!
— И ты все еще рассчитываешь, что я пройду лишние девятьсот шагов?
— Девятьсот? Да ты о чем вообще толкуешь? Просто разведай тот клятый проход!
— Я вор-домушник, Плакса, а не разведчик.
— Значит, не пойдешь?
Ле Грутт скрестил на груди руки:
— Нет. Не пойду.
Вздохнув, Плакса повернулась и взяла за руку Симона:
— Возьми свечу и разведай тот проход.
— Еще десять процентов к моей доле.
— Хорошо! Давай иди!
Проскользнув мимо Ле Грутта, Симон выхватил у него свечу и нырнул в проход.
— Это нечестно! — прошипел Ле Грутт. — Я собирался попросить только пять процентов!
— Впредь меньше будешь спорить, — отрезала Плакса. — Нож теперь получит десять процентов от твоей доли.
— Что?!
— Тсс!
— Когда-нибудь пробовали суп из ящеричных хвостов? — спросил Мортари. — Мамаша готовила лучший в мире суп из ящеричных хвостов. Варила его в воде из-под кошек. Даже папаша не мог пожаловаться.
Послышалось какое-то царапанье, затем раздался негромкий вскрик, и слабое пламя свечи в проходе, мигнув, погасло.
Ле Грутт хотел что-то сказать, но Плакса подняла руку и прислушалась.
— Плохо дело, — она покачала головой, — я ничего не слышу.
— Естественно, не слышишь, — кивнул Ле Грутт. — Сама же велела мне заткнуться.
— Да не тебя, — ответила она. — Симона.
— Где он?
— Пошел по тому проходу, забыл?
— Это был колодец, — вещал позади них Мортари. — Полный утонувших кошек, которые плавали и воняли. Именно тогда я нашел бабулю.
— Не вижу никакого прохода, — заметил Ле Грутт.
— Зажги другую свечу, — посоветовала Плакса.
Ле Грутт пошарил
