— Полковник, какова первая акция нашей стратегической подготовки к войне?
Флит не понял, зачем генералу понадобилось экзаменовать его по столь элементарным пунктам стратегического развертывания.
— Мобилизация водных ресурсов, разумеется.
— Как идет эта мобилизация?
— Пока отлично. Удалось вызвать всеобщее скрытoе испарение и сконцентрировать облака на северном полюсе. Мы прихватили солидную толику водных возможностей наших врагов, эти ротозеи так и не спохватились, что их грабят. Сегодня утром на полюсе было скомпрессировано четырнадцать миллиардов тонн воды, то есть семьдесят процентов водных ресурсов всей планеты.
— Теперь скажите: когда мы собираемся привести эти облачные массы в движение?
— Что за вопрос, генерал! В момент объявления войны, конечно!
— Войну мы еще не объявили?
— Я отказываюсь вас понимать, генерал! Разве вы не слышали диспетчерективу? Война начинается через неделю. Еще семь дней будут сгущаться тучи на полюсе, а затем мы мощным ударом превратим войну пылевую в войну грязевую и войска противника потонут в болотах.
— В таком случае должен вам сообщить, полковник, — хладнокровно сказал Бреде, — что двадцать минут назад облачные массы на полюсе пришли в движение и в данный момент несутся на нас.
Флит, вскрикнув, кинулся к энергетическому щиту. Тут взгляд его упал на нечто еще более страшное. Основной показатель государства, косинус пси, катился вниз. Флит метнулся к щиту, где вычерчивался тангенс тэта. Тангенс тэта стоял прочно на девяноста.
— Генерал! — простонал Флит, обернув к Бреде искаженное страхом лицо. — Армия еще в ваших руках, но государство разваливается. Синхронизация общества летит ко всем…
Бреде подскочил к Флиту, схватил его за шиворот и потряс. Командующий КВВ безвольно лязгал зубами.
— Идиот! — прошипел генерал. — Ваше личное счастье, что с государством что-то случилось, иначе гамма-каратели… Включайте аварийную сигнализацию по всем каналам!
Флит кинулся к пульту.
Не прошло и секунды, как планета была оповещена, что государственный строй Верхней Диктатуры свела непонятная судорога. Бреде потащил Флита к дверям Пульта-Престола.
— Еще не все потеряно, — сказал генерал с обычной невозмутимостью. — Будем поднимать Властителя, если он уже сам не вскочил. Пусть он налаживает свою разваливающуюся синхронизацию. По-моему, произошло чудо.
— Это революция, — бормотал вконец ослабевший Флит. — К нам проникли земляне! Боже мой, теперь нам крышка! Как вы думаете, не запросить ли срочной помощи у Олигархов Демократии?
— Кретин! — только и ответил ему генерал.
Причиной катаклизма, потрясшего государственный строй Верхней Диктатуры, был, разумеется, Эриксен.
Сержант Беренс доказал солдатам, что вырвавшиеся у него по запарке слова об отдыхе не имеют ничего общего с его истинными намерениями. После учений взвод не шел, а полз в казармы. Солдаты были столь измучены, что половина их отказалась от ужина. Эриксен со стоном повалился на койку. Ему пришлось хуже, чем другим, — сержант вымещал на нем злобу. Вся казарма давно храпела, а к обессиленному Эриксену сон не шел. Эриксен, охая, ворочался на койке. К нему подобрался Проктор.
— Послушай, парень, — сказал Проктор, переходя на ты, что в Верхней Диктатуре считалось серьезным проступком. — По-моему, ты все-таки чудотворец.
— Чудотворцев не существует, — вяло возразил Эриксен.
Проктор жарко зашептал:
— Не говори так, парень. Это раньше не существовало, в дикарские времена. Конечно, пока человек не овладел природой, все совершалось по естественным причинам, как бог положил. Чудеса были технически неосуществимы, вот и все. А сейчас, когда так высоко… понимаешь? Без чудес нынче просто невозможно. Мы же не дикари, чтобы обходиться без чудес.
Не дождавшись ответа, Проктор продолжал:
— Как я услышал, что сержант орет твоим голосом твои слова, я тут же смекнул, что произошло чудо.
— Нормальная телепатия, — сказал Эриксен. — Сеанс гипноза на расстоянии. Я внушил Беренсу, что надо говорить, только всего.
— Не телепатия, а чудо, — стоял на своем Проктор. — И не гипноз, частное дело двух человек, а энергетическая эманация, нарушившая структуру государства, — вот как надо толковать твой поступок, парень.
— Не понимаю вас, Проктор.
— А чего не понимать? Это же не Беренс кричит на нас, а полковник Флит орет нам голосом Беренса. А в полковнике кричит генерал Бреде, а генералом командует само Его Бессмертие. Неужели ты этого не проходил в школе? Во всех нас, сколько ни есть людей, мыслит, чувствует и командует Властитель-19, а что нам кажется, что это наши мысли, наши чувства и наши голоса, так на это v нас есть свобода воображать… будто мы… Разве не так? И ты не голос Беренса заглушил, нет. Ты заглушил в Беренсе голос Флита, то есть голос Бреде, то есть голос самого его Бессмертия… Ты голос всего государства заглушил, вот что ты сделал. А государство защищено энергетической базой в тысячу миллиардов киловатт, и все эти тысячи миллиардов киловатт ты единолично… И вот я спрашиваю тебя — разве это не чудо?
— Чего вы хотите от меня? — устало спросил Эриксен.
Проктор зашептал еще жарче:
— Сотвори опять чудо! Раз ты сержанта Беренса сумел, ты с такой же легкостью… Это же одна цепочка, пойми! Одним винтиком завладеть, вся машина в руках. Вот слушай, что я скажу. На полюсе концентрируют тучи, чтоб внезапно бросить их на. врагов. Двинь эти тучи на нас. Небольшого бы дождя, понял?
— А зачем вам нужен дождик?
— Во-первых, врагов не зальет, их механизмы не потонут в болотах, — соваться к ним будет рискованно. А во-вторых, все раскиснет у нас и взглядобойные орудия застрянут, — обратно не с чем соваться… И вместо войны пшик!
— Вы не хотите войны?
— Ты ее хочешь? Я хочу домой — одного… И чтобы все эти централизации и тотализации… Ты меня не выдашь, парень?
— Конечно, нет. К тому же я не так проницателен, как нейтринные соглядатаи, и не так жесток, как гамма-каратели.
— Станут эти важные приборы заниматься нами! У них хватает возни с приближенными Его Удивительности. Ох, Эриксен, развалить бы этаким умелым чудом всю чертову иерархию, а самому в сторону! И жить, не оглядываясь на соседа, и делать, что тебе по душе, только бы это не мешало другим, и чтоб никаких войн и вражды! Подумаю, сердце замирает, — такая простота жизни!
Эриксен вгляделся в рыжего Проктора. В полусумраке казармы цвет волос не был виден, зато ясно виделось, как пылает его лицо и как сверкают глаза. Он уже не шептал, а кричал тихим криком. Эриксен с полминуты молчал, потом сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
