— Да, кое-что сделать можно, но ты не согласишься на это, так же, как Тан не согласится надеть корону.
— Если ты хоть немного любишь меня, ты не будешь предлагать мне такое. — Лостра сразу поняла меня и отодвинулась, как будто я ударил ее по лицу. — Я скорее умру сама, чем убью это чудо любви, которое Тан вложил в мое чрево. Этот ребенок — плод его и мой, плод нашей любви. Я не могу убить его.
— Тогда, ваше величество, мне больше нечего вам предложить.
Царица улыбнулась мне с таким изощренным выражением полного доверия, что у меня даже дух захватило.
— Я знаю, ты что-нибудь придумаешь, милый Таита. Ты всегда что-нибудь придумываешь.
И вот мне снова был сон.
Я ПОВЕДАЛ свой сон всему государственному совету Египта, созванному царицей Лострой. Царица и царевич Мемнон сидели на высоком троне на кормовой надстройке «Дыхания Гора». Ладья стояла на якоре у западного берега Нила. Члены совета расположились на скамейках у подножия трона.
Вельможа Меркесет и знать представляли светскую власть. Верховные жрецы Амона-Ра, Осириса и Хапи — жречество, а вельможа Харраб и пятьдесят его старших помощников — войско.
Я стоял на палубе у подножия трона лицом к благородному собранию. О своей внешности я позаботился чуть больше обычного. Грим мой был изящен и коварен, волосы я смазал ароматными маслами и завил по собственному обычаю, который скоро стал очень популярен. На шее у меня сверкали две цепи «Золота похвалы», а управление колесницей развило мышцы груди и рук, сделав их красивыми и сильными. Я предстал перед ними воплощением необычайной красоты, и многие уставились на меня, разинув рты. Я даже заметил страсть в глазах тех из них, чьи наклонности позволяли им это.
— Ваши величества, — низко склонился я перед царицей и царевичем Мемноном, восседавшими на троне. Царевич хитро улыбнулся мне. Голова его еще была повязана, хотя необходимость в этом отпала. Он так гордился своей боевой раной, что я разрешил ему носить повязку. Я нахмурился, и он придал своему лицу подобающее случаю выражение. — Ваши величества, прошлой ночью мне приснился странный и чудесный сон, который я считаю своим долгом пересказать всем присутствующим. Я прошу у вас позволения сделать это.
Царица Лостра великодушно произнесла:
— Каждый из присутствующих здесь знает о священном даре, которым ты обладаешь. Царевичу и мне известно, что ты способен предвидеть будущее и предсказывать волю и желания богов в своих снах и видениях. Я повелеваю тебе поведать нам свой сон.
Я поклонился еще раз и повернулся к государственному совету.
— Прошлой ночью, как того требует мой долг, я спал у дверей каюты. Царица Лостра лежала одна на своей постели, а царевич спал в уголке за ее кроватью.
Даже вельможа Меркесет наклонился вперед и приложил ладонь к правому уху — другое у него ничего не слышало. Присутствующие обожали сказки и пророчества.
— Во время третьей ночной стражи я проснулся и увидел странный свет, который исходил от корпуса ладьи. Я почувствовал, как холодок пробежал по моей щеке, как дуновение ветра, хотя дверь каюты и окно были закрыты.
Все присутствующие пришли в движение. Я придал своему рассказу необходимую таинственность.
— Потом я услышал шаги, которые эхом отдавались в корпусе ладьи. Эти медленные и величественные шаги не могли принадлежать смертному, — я сделал театральную паузу. — Странные потусторонние звуки раздавались из трюма ладьи, — я снова сделал паузу, чтобы смысл сказанного дошел до слушателей.
— Да, господа мои, из трюма ладьи, где стоит золотой гроб фараона Мамоса, восьмого фараона этого имени, ожидающего своих похорон.
Некоторые из присутствующих содрогнулись в благоговейном страхе, другие сделали знак от сглаза.
— Шаги эти приближались. Небесное сияние усиливалось, дрожь охватила меня, и передо мной появился он. По очертаниям своим походил на человека, но это был не человек, и сиял, как полная луна, а лицо было божественным олицетворением царя, которого я так хорошо знал, и все же лицо это было несколько другим, так как теперь оно излучало страшную божественную мощь.
Все молчали, захваченные рассказом. Никто не шелохнулся. Я внимательно всматривался в лица, пытаясь заметить признаки недоверия, но ничего не увидел.
Потом тишину вдруг нарушил детский голос — царевич Мемнон громко и четко произнес:
— Бак-Хер! Это мой отец. Бак-Хер! Это фараон!
— Бак-Хер! Это фараон! Да живет он вечно! — подхватили все.
Я подождал, пока установится тишина, а потом продолжал молчать до тех пор, пока напряжение слушателей не достигло предела.
— Фараон подошел ко мне. Я не мог двинуться с места. Он прошел мимо меня и вошел в каюту ее величества, милостивой царицы Лостры. Хотя я по-прежнему был не в силах двинуться с места или произнести слово, но видел все. Царица спала, божественный фараон оседлал ее во всем своем величии и насладился ею как муж. Их тела соединились, как тела мужчины и женщины.
Ни у кого из присутствующих на лице не отразилось недоверия. Я подождал, пока смысл моих слов дойдет до них полностью, а потом продолжил.
— Фараон поднялся со спящей царицы, посмотрел на меня и заговорил.
Я умею подражать голосам людей настолько верно, что другие считают, будто слышат тех, кому я подражаю. Теперь я заговорил голосом фараона Мамоса.
— Я одарил царицу божественной силой. Она стала одним целым со мной и богами. Она беременна от моего божественного семени. Она не знала иного мужчины, кроме меня, и понесет от меня ребенка царской крови, и ребенок этот будет знамением для всех людей. Пусть знают они, что царица пользуется моим покровительством сейчас и будет пользоваться моим покровительством в будущем.
Я снова поклонился царственной паре на троне.
— Затем царь пошел обратно по палубе ладьи, спустился в трюм и вернулся в свой золотой гроб, где и покоится сейчас. Таково видение, посланное мне этой ночью.
— Да живет фараон вечно! — закричал вельможа Тан, как я научил его, и возглас этот подхватили все.
— Да здравствует царица Лостра! Да живет она вечно! Да здравствует божественное дитя, растущее в ней! Да живут ее дети вечно!
Той ночью, когда я собирался отойти ко сну, госпожа позвала меня и прошептала:
— Твое видение было настолько ярким, и рассказал ты его так хорошо, что я боюсь ложиться спать. Вдруг фараон явится ко мне снова. Сторожи как следует дверь моей каюты.
— Смею ли я предупредить госпожу, что только один человек может отважиться нарушить покой царственной спальни. Правда, я не уверен, будет ли это фараон Мамос. Что мне делать, если какой-нибудь негодяй пожелает воспользоваться твоей добротой и любовью, пока ты спишь?
