— Тогда у нас были катапульты. Но попытаться-то можно?
Светлые глаза брата глядели на Хачиуна в упор. Хачиун выдержал взгляд, зная, что Чингису нужна правда.
— Лян сказал, что в городе больше миллиона жителей. Кого бы мы ни послали, их затравят как бешеных псов.
Чингис хмыкнул, угрюмый и недовольный. Хачиун спешно искал способ поднять ему настроение.
— Может, настало время отправить темников в набег, как ты обещал? Быстрой победы ждать не приходится, а в этой стране есть и другие города. Пошли своих сыновей с войсками, пусть учатся военному ремеслу.
Хачиун заметил, что на лице брата промелькнуло сомнение, и понял почему. Чингис доверял своим темникам действовать самостоятельно. Они были преданы хану и телом и душой, хотя до сих пор война велась под наблюдением Чингиса. И теперь ему нелегко принять решение отослать своих военачальников за тысячи ли от улуса. Он не раз соглашался, что это было бы правильно, а вот приказа так и не отдал.
— Неужели ты страшишься предательства? — тихо спросил Хачиун. — Чьего? Арслан и его сын Джелме с самого начала были с нами. Может, ты сомневаешься в Хасаре? Или не веришь Субудаю, который тебя боготворит? Или мне?
Чингис сдержанно улыбнулся. Посмотрел на неприступные стены Яньцзина. Вздохнул, понимая, что не сможет три года удерживать на этой равнине огромное количество привычных к действиям людей. Да они же поубивают друг друга на радость цзиньскому императору!
— А если все войско отослать? Останусь один, может, тогда цзиньцы отважатся выйти.
Хачиун рассмеялся, представив себе это зрелище.
— Честно говоря, они наверняка решат, что ты хочешь заманить их в ловушку, и останутся в городе, — ответил он. — Хотя на месте императора я бы заставлял всех годных для воинской службы мужчин практиковаться каждый день и создал бы целую армию. Нельзя оставлять у стен города слишком мало людей, иначе цзиньцы могут решиться на атаку.
Чингис презрительно фыркнул.
— За несколько месяцев воином не станешь. Пусть практикуются, все эти хлебопеки и торговцы. Я буду только рад случаю показать им, что такое прирожденный воин.
— С громом вместо голоса и молнией вместо члена, — поддержал Хачиун с серьезным лицом.
После минутного молчания оба брата разразились громким смехом. Мрачное настроение, не покидавшее Чингиса с тех пор, как разрушили осадные машины, исчезло. Заметно повеселевший хан говорил теперь о будущем:
— Я же сказал, что пошлю их в набег, Хачиун. Просто еще рано. Может, другие города попытаются освободить Яньцзин, и тогда каждый человек будет на счету. — Он пожал плечами. — Если город не сдастся до весны, я отпущу темников на охоту.
Генерал Чжи Чжун задумчиво стоял у высокого окна в зале для аудиенций. Он почти не разговаривал с юным императором после коронации. Сюань был где-то в лабиринте коридоров и комнат официальной резиденции своего отца, и Чжи Чжун не вспоминал о мальчишке.
Уничтожив монгольские фрондиболы, воины встретили генерала ликующими криками. Они ждали одобрения, и Чжи Чжун коротко кивнул их командиру, затем спустился по лестнице, ведущей в город. Только оставшись наедине с собой, генерал торжествующе стиснул кулак. Конечно, победа слишком незначительная, чтобы навсегда изгнать воспоминания о перевале Барсучья Пасть, но, какая-никакая, это победа. Напуганным горожанам требовалось хоть что-нибудь для поднятия духа. Чжи Чжун презрительно усмехнулся, вспомнив доклады о самоубийствах. Четырех дочерей благородных семейств обнаружили мертвыми в их комнатах, как только до города дошли слухи о поражении цзиньской армии. Все четыре девушки были знакомы и, видимо, предпочли достойный уход из жизни неизбежному, как они считали, насилию. В следующие несколько недель еще одиннадцать девушек последовали их примеру, и Чжи Чжун забеспокоился, что город охватит мода на смерть. Заложив руки за спину, он разглядывал дома знатных горожан на другом берегу озера. Сегодня там услышат добрые вести. Может, теперь подумают, прежде чем хвататься за нож из слоновой кости или высмеивать его, Чжи Чжуна, полководческое мастерство.
Генерал-регент вдруг почувствовал, что голоден и очень устал. Он с утра ничего не ел и весь день провел в бесконечной череде встреч с самыми разными людьми. Казалось, всем чиновникам Яньцзина нужны его совет и одобрение. Как будто Чжи Чжун лучше их знает, чего ждать в предстоящие месяцы. Он нахмурился при мысли о продовольствии, бросил взгляд на столик, заваленный свитками. С каждым съеденным куском жители города приближают поражение. Генерал сам опустошил городские кладовые, чтобы прокормить армию, — чем не повод для насмешек? Одна мысль о том, что монголам достался годовой запас еды, собранный им для своего войска, приводила Чжи Чжуна в ярость, но что толку жалеть о содеянном? В конце концов, они с императором верили, что остановят монголов на подступах к городу.
Генерал поджал губы. Кого-кого, а купцов дураками не назовешь. В осажденном городе уже строго следили за распределением съестного. Даже торговля из-под полы прекратилась, когда купцы поняли, что осада будет долгой. Только несколько человек еще продавали еду втридорога. Остальные приберегали запасы для собственных семей. Надеялись, как все, подобные им, переждать бурю и вновь разбогатеть.
Чжи Чжун решил, что велит привести к себе самых богатых торговцев. Он знал, как заставить их открыть тайные кладовые. В противном случае не пройдет и месяца, как горожане съедят всех кошек и собак, и что потом? Генерал устало хрустнул шеей. Потом Чжи Чжун окажется в ловушке вместе с миллионом голодающих горожан. Даже представить страшно.
Оставалось только надеяться, что монголы не будут ждать под стенами города всю оставшуюся жизнь. Чжи Чжун полагал, что они устанут от осады и отправятся к другим городам, не столь хорошо укрепленным. Радуясь, что никто, кроме рабов, не видит его слабости, командующий потер глаза. Честно говоря, он еще никогда столько не работал, сколько в последнее время. Он почти не спал, и даже в редкие минуты отдыха ему грезились военные планы и стратагемы. Предыдущей ночью Чжи Чжун вообще не ложился — был на стене, с лучниками.
Генерал слегка усмехнулся, вспомнив, как разбили осадные машины монголов. Жаль, что в ту минуту он не видел лица хана. Может, созвать министров на совет? Нет, решил генерал-регент, он не будет собирать советников до тех пор, пока в их взглядах не останется ничего, кроме уважения и страха. Пусть закончат этот день, думая о том, как он, Чжи Чжун, развеял ореол непобедимости, созданный вокруг монгольского хана.
Чжи Чжун отошел от окна и темными коридорами отправился в купальню покойного императора Вэя. У двери он помедлил, вздохнул. Рабы уже подогрели воду для ежевечернего ритуала. Генерал еще раз хрустнул затекшей шеей, предвкушая избавление от дневных забот.
Пока рабы с привычной расторопностью раздевали генерала, он глядел на двух юных девушек у бассейна. Они ждали Чжи Чжуна, чтобы умастить его тело. Он мысленно воздал хвалу покойному императору за хороший вкус в выборе невольниц. Сыну Вэя придется ждать еще несколько лет, прежде чем он сумеет оценить их прелести по достоинству.
Чжи Чжун медленно погрузился в воду, наслаждаясь ощущением простора в огромном зале с высокими потолками. Под журчание воды девушки мягкими мочалками намылили генерала, и его усталость исчезла. Нежные прикосновения возбудили Чжи Чжуна, и он вытащил одну рабыню из бассейна, уложил спиной на прохладные плитки. Соски девушки сразу же затвердели от холода, горячая вода омывала ее ноги до колен. Чжи Чжун молча овладел ею. Руки вышколенной рабыни скользили по генеральскому телу, она постанывала под тяжестью человека, который правил городом. Какое-то время другая невольница наблюдала за любовной игрой с бесстрастным интересом, затем начала мылить генералу спину, прижимаясь к нему грудью. Закрыв глаза, Чжи Чжун глубоко вздохнул от удовольствия, взял руку девушки и направил туда, где тела сливались, чтобы она почувствовала, как он проникает в лоно ее подруги. От умелых прикосновений девушки генерал улыбнулся. Пока его напряженное тело ритмично двигалось, мысли стали спокойнее, а разум — яснее. «Не так уж и плохо быть правителем Яньцзина», — подумал генерал.
Спустя три ночи после того, как цзиньцы уничтожили монгольские катапульты, два человека незаметно спустились с городских стен по веревкам и бесшумно спрыгнули на землю. Стражники тотчас втянули веревки наверх.
С трудом сдерживая волнение, один из двоих взглянул в темноте на другого. Ему не нравилась компания убийцы, и он с нетерпением ждал, когда их пути разойдутся. Самому лазутчику предстояло заняться тем, чем он промышлял еще при императоре Вэе: он с удовольствием представлял, как спрячется среди соотечественников, перешедших на вражескую сторону. По его мнению, предатели заслуживали смерти, но он решил, что будет улыбаться и работать наравне с ними, пока не соберет сведения. Лазутчик считал, что его ремесло не менее важно, чем служба воинов, несущих дозор на стенах. Генералу-регенту нужна любая информация о племенах.
