Ранние романы Желязны, такие как «Этот бессмертный» или «Хозяин снов», были в целом приняты хорошо, но репутацию классика жанра заработали ему короткие и мастерские работы, опубликованные в таких журналах, как «S&SF», «Amazing», «Worlds of if», в середине шестидесятых. Это рассказы «Этот миг бури», «Кладбищенское сердце», «Тот, кто лепит форму», «Ключи от декабря», «Я медлю вдохнуть» и «Эта смертная гора». Они по-прежнему восхищают своей изобретательностью, изяществом и живостью, добродушной дерзостью и легкостью изображения, потому что Желязны умеет быть красноречив и не фальшив, в одном абзаце он непринужденно переходит от философской псевдоспенсерианской речи к едкому сленгу в стиле Чандлера, а от него — к поэтической прозе хемингуэевской простоты, и это у него выглядит так легко и естественно, как танец у Фреда Астера.
У Желязны в отличие от его коллег тяга к писанию приключенческих книг не исчезла — может быть, еще и поэтому потускнела его репутация у критиков семидесятых. Он тогда продолжал выдавать вещи, которые критика, требуя от писателей «серьезных» и «глубоких» работ, небрежно отметала в сторону как «рутинные космические авантюры». Но произведения Желязны никогда не были «рутинными». Пусть некоторые его вещи того периода и были слабы, если сравнивать с шедеврами того же автора, но даже в самых слабых была изобретательность, яркость, размах, крепко закрученный сюжет, своеобразие персонажей… не говоря уже о действии.
Следующий знаменитый рассказ, как и еще более знаменитый «Роза для Экклезиаста», явно вдохновлен ностальгией по временам, когда повсеместно считалось, что массовый приключенческий рассказ кончается как жанр. Когда Желязны его писал, уже точно было известно, что Венера почти наверняка не землеподобная планета с морями, где кишат звери, похожие на динозавров; и на Марсе нет ни каналов, ни вырождающихся древних и мудрых рас. Эти рассказы, где описаны все те же романтические образы планет, взятые из массовой фантастики, можно было бы считать данью последнего уважения, даром ностальгической любви этим уходящим мирам, и написаны они были в последний миг перед тем, как вернейшее из доказательств, посещение планет зондами, до которого осталось всего несколько лет, положит конец кричащим, мелодраматичным, аляповатым представлениям о Марсе и Венере, объявив их полностью не соответствующими действительности. После этого долго считалось невозможным писать приключенческие книги, у которых действие происходит на планетах Солнечной системы, ибо оказалось, что это безжизненные, бесплодные каменные шары (тем более когда полет «Викинга» показал, что в почве Марса нет и следов жизни) и романтики или интереса на них не больше, чем на пустой автостоянке. На этих планетах могло разворачиваться действие разве что боевиков в стиле Джона Картера; и действительно, в последующие десять лет планеты Солнечной системы (кроме, конечно, Земли) не выбирались местом действия литературных произведений. Только к концу семидесятых и началу восьмидесятых появилось новое поколение писателей, которых Солнечная система привлекла кок она есть, и снова приключенческие истории стали разворачиваться и даже процветать на Марсе и Венере. Так что хотя Желязны почти наверняка хотел сделать «Лица его, пламенники пасти его» Прощанием с Венерой Фантастики (парафраз названия антологии Олдисса), он поторопился: еще через десять лет писатели снова стали исследовать Венеру. Благодаря понятию терраформинга даже моря Венеры снова заплескались в книгах, хотя чудовищные и гороподобные Инки остались пока что только в предлагаемом рассказе.
Желязны получил еще по одной премии «Хьюго» и «Небьюло» в 1976 году за повесть «Вернулся домой повешенный», еще одну «Хьюго» в 1986 году за «24 вида горы Фудзи работы Хокусаи» и последнюю «Хьюго» за рассказ «Вечная мерзлота» в 1987 году. Среди других книг можно назвать, кроме многотомной истории Амбера, романы «Этот бессмертный», «Хозяин снов», «Остров мертвых», «Джек из тени», «Глаз кошки», «Двери в песке», «Сегодня мы выбираем лица», «Мост из пепла», «Умереть в Италбаре» и «Дорожные знаки». Сборники рассказов — «Четыре для завтра», «Лица его, пламенники его пасти и другие рассказы», «Последний защитник Камелота», «Мороз и огонь». Есть у него несколько совместно написанных романов; с Робертом Шекли, с Джеральдом Гаусманом и другие. Он был редактором двух антологий: «Колесо Фортуны» и «Воины крови и мечты» и других. Желязны безвременно ушел в 1995 году.
Недавно были опубликованы его совместная книга с Джейн Линсколд «Доннерджек» и еще одна совместная книга. Только что вышел из печати дописанный Желязны неоконченный роман Альфреда Вестера, названный «Психолавка».
Лица его, пламенники пасти его Roger Zelazny. «The Doors of His Face, the Lamps of His Mouth». © Mercury Press, Inc., 1965. © Перевод. Пчелинцев A. M., 1995.
Я — наживляльщик, а если разобраться, так и попросту — наживка. Прирожденных наживляльщиков не бывает — кроме как в одном французском романе, где все герои такие. (Если память мне не изменяет, этот роман называется «Все мы — наживка». Тьфу.) Как дошел я до жизни такой — история малоинтересная, но Дни Зверя вполне заслуживают нескольких слов; почитайте, если не лень.
Венерианская Низменность расположена между большим и указательным пальцами континента, именуемого Ладонь. Когда эта рука швыряет навстречу снижающемуся кораблю черно-серебристый кегельный шар Облачной котловины, любой пассажир огнехвостой кегли невольно дергается и зажмуривается. Слава еще богу, что привязные ремни не позволяют этому пассажиру — мне, тебе, ему — выставить себя совсем уж полным идиотом. Усмехайся потом сколько угодно, но сперва ты дернешься. Всенепременно.
И тут же перед тобой раскрывается Ладонь — нормальная человеческая ладонь, пять пальцев, все как полагается. Потом, по мере приближения, иллюзия слабеет, унизанные кольцами средний и безымянный превращаются в удлиненные архипелаги, а остальные — в три зеленовато-серых полуострова, причем ты видишь, что большой палец слишком уж короток и загибается на манер то ли человеческого зародыша, то ли Огненной Земли.
Ты набираешь полную грудь чистого кислорода, может быть, вздыхаешь — спуск обещает быть долгим.
Ладонь ловит корабль, как высоко поданный мяч, и ты оказываешься на посадочной площадке Линии Жизни — городок назван таким необычным образом из-за своей близости к стекающей по Низменности реке, которая здесь, перед впадением в Восточный залив, разливается широкой дельтой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
