— Отпусти линию, — умоляла она, ее слезы высыхали сразу же, как только касались меня, — Рэйчел, отпусти линию! Пожалуйста!
Силуэт Эддена все четче стал вырисовываться, красное сияние выдавало места, где стена была тоньше. Мой огонь все еще бушевал позади, и свет от жара освещал тоннель мягкой дымкой.
Фигура Эддена застыла напротив двери, поставив руки на пояс.
— Пресвятая матерь божья, — выдохнул он, провел по линии заклинания, врезанного в дверь, и сразу же отдернул руку. Я видела яркий контур зачарованного железного круга, впечатанного в двери. От него исходили черные нити, создающие спиральную пентаграмму с тайными символами. В центре был отпечаток моей ладони, и он формировал заклинание, делая его полностью моим. Никто не сможет открыть эту дверь вновь.
— Он ушел! Отпусти линию! — кричала Айви, и на этот раз я так и сделала.
Я ахнула, когда приток энергии прекратился, и дернулась от холода, сменившего жар. Я сжалась, прошептав.
— Я смогла. Смогла. Смогла.
Прежде, чем дисбаланс ударил в меня, слезы полились из моих сжатых глаз, я чувствовала уродливую черную слизь, ползущую надо мной, как прохладный шелковый покров. Это было черным проклятьем, и я использовала его, даже не думая. Однако слезы были не обо мне: они были о Кистене.
Кроме звука моего хриплого дыхания, вокруг было тихо. В груди болело. Казалось, будто она горела. Ничто не происходило во мне. Я была словно выгоревший остров. Все вокруг затихло, словно сами звуки обратились в пепел.
— Ты можешь встать?
Это была Айви, и я моргнула, глядя на нее, неспособная ответить. Эдден склонился над нами, и я заскулила от боли, когда его руки скользнули между Айви и мной, поднимая меня, словно ребенка.
— О, черт, Рэйчел, — сказал он, когда я поборола приступ тошноты, — ты выглядишь так, словно сгорела на солнце.
— Это стоило того, — прошептала я.
Мои губы потрескались, брови были опалены, когда я прикоснулась к ним. Стена все еще была раскаленной, и Эдден начал двигаться. Паутина черных линий, втравленных в дверь, окрасила остывающий камень в серебряный цвет. Это было проклятье, о котором я говорила, оно слабо засветилось, словно втягивая знаки, а потом камень остыл. Дверь вплавилась в проем, и моя метка будет отгонять любого, кто заинтересуется ей. Не то, чтобы я думала, будто за ней еще что-то осталось.
У меня перехватило дыхание от боли, когда Эдден чуть не споткнулся и коснулся моей обожженной кожи. Айви прикоснулась к моей руке, словно пыталась убедить себя, что со мной все в порядке.
— Это была лей-линия? — неуверенно спросила она. — Ты использовала ее энергию, верно?
Моя грудь болела, и я надеялась, что не повредила легкие.
— Да, — мягко сказала я, — спасибо тебе за поддержку.
— Ты всегда обладала такой силой? — спросила она, почти шепотом.
Я хотела кивнуть, но потом передумала, поскольку кожа натянулась.
— Да.
Воспоминание о черном магическом символе, вытравленном на двери, отразилось в моих мыслях. Итак, это были черные чары. Ну и что? Может, я и есть черная ведьма, но, по крайней мере, я честная.
Эдден медленно нес меня на поверхность, затихший, только его дыхание раздавалось в воздухе. Все, кто знал Кистена, были убиты, чтобы удовлетворить чьи-то политические планы, или погибли в этом коридоре. Я запомню мою любовь, умирающую ради спасения нашей с Айви жизни. Он умер ради этого, а не из-за чьей-либо прихоти. Таким был Кистен. Когда-то был.
И никто никогда не скажет иначе. [39]
Глава 34
Мои мысли вернулись к маме, которая была за сотни миль отсюда, хотя комната все еще пахла ее лавандовыми духами. Запах шел от пыльных коробок, сложенных Робби возле моей кровати. Было мило с его стороны перетаскать коробки, пока мама показывала мне рекламный проспект квартиры, в которой она будет жить в Портленде.
Встав на колени возле кровати, я подтянула верхнюю коробку ближе, и, разобрав свои каракули, отложила ее в сторону, чтобы позже отнести детям в больнице. Фургон для перевозки вещей подъехал к дому мамы вчера. Я замоталась, упаковывая и обертывая всякие мелочи, и была расстроена после прощаний. Мама и Робби утром принесли остатки моих вещей, разбудив и вытащив на прощальный завтрак в кафе одной старой леди, раз уж Робби предположил, что мамина кухня уже в Канзасе. Думаю, нас так плохо обслуживали, потому что я изгнана, но сначала мы этого не поняли, пока наша официантка не написала ЧЕРНАЯ ВЕДЬМА на обороте моей салфетки. Не важно. Мы не спешили. Кофе и так был, как помои.
Робби был в хорошем настроении, потому что только что отправил фургон с мамиными вещами. Мама была в хорошем настроении, потому что у нее появились новые переживания в жизни. Я была в плохом настроении, потому что ей не пришлось бы это делать, если бы меня не изгнали. И не важно, что моя мать начала искать квартиру сразу по возвращению от Такаты. Она уезжала из-за меня. Робби и мама уже, наверное, приземлились, и все, что осталось от них в Цинциннати, было шесть коробок, ее новый холодильник на кухне и старый Бьюик перед домом.
Тоскуя, я оторвала скотч от старой коробки, и, глянув внутрь, увидела там старые лей-линейные принадлежности моего отца. Радостно воскликнув, я встала, прижав коробку к бедру, чтобы отнести ее в кухню.
Направляясь в дальнюю часть церкви, я услышала гомон пикси, доносившийся из алтарной части. Я даже не потрудилась включить свет, когда кинула коробку на стол в центре. В углу на мамином холодильнике светила маленькая синяя лампочка. На его двери было устройство для изготовления льда, и мы с Айви обрадовались, когда она отдала его нам. Пикси за шесть секунд выяснили, что, если трое из них нажмут на кнопку, то получат ледяной куб, который можно использовать как доску для серфинга, чтобы кататься по полу кухни. Улыбнувшись воспоминаниям, я оставила коробку и вернулась в комнату. Я разберу ее позже.
В задней части церкви было холодно, хотя нельзя все списать на позднее время. Айви не было, и возможно, она смогла бы что-то сделать, но основная причина была в том, что мы унаследовали обогреватель мамы вместе с половиной вещей с ее чердака. Электрический обогреватель работал на всю катушку в передней части церкви, и пикси наслаждались жарким летним вечером в январе, и так как термостат находился в алтарной части церкви, то он вряд ли включится в ближайшие часы. Сюда не доходило тепло от обогревателя, я мерзла и дрожала. Неплохо было бы выпить кофе, но после того гранд латте… с малиной… уже ничего не казалось вкусным.
Мысли о корице и малине загнали меня обратно в комнату, и я вытащила из коробки очередную кассету, из тех, о которых я уже и забыла, что они у меня есть. Радуясь, я кинула коробку в холл, чтобы позже прослушать кассеты с Айви.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
