нам не по плечу?» — обнадежит и выпроводит. Правда, потом Фатхутдин Фатхутдинович из обещанного и половины не выполнит. Но это другой разговор. Как известно, даже отказ, но с улыбкой сердце греет. Вот и думаешь, уходя от Фатхутдина Фатхутдиновича: «Чем получить, чего хочется, лучше того не потерять, что есть».
Карам, вспомнив кое-какие повадки главного бухгалтера, решительно обошел его, но вдруг что-то пришло на ум — с порога вернулся обратно.
— Ладно, будь по-твоему… Все говорили, нет, мол, в Куштиряке нефти, а я нашел! Так-то, зятек! Где, пока не скажу. Завтра из казанской конторы комиссия приедет. Вместе пойдем и покажем. Понял? Смотри, пока ни звука!
Фатхутдин Фатхутдинович, что совсем ему было не свойственно, полоснул ребром ладони себя по горлу и издал звук, похожий на «кых». Дескать, хоть режь — тайны не выдаст. Карам шлепнул его по круглому плечу:
— А то, говорю, агай, может, и бутылку поставишь? В счет моей будущей премии? Магазин открыт, мигом сбегаю.
Главный бухгалтер рассыпался мелким смехом и пухлым, похожим на детскую соску пальчиком помахал перед носом Карама. Затем подумал немного, запер дверь и, открыв большой железный сундук, выставил на стол бутылку, в которой коньяка было почти наполовину.
— Тебе, выходит, было суждено, — сказал Фатхутдин Фатхутдинович, разливая коньяк в два стакана. Полный стакан протянул виновнику неожиданного торжества Караму Журавлю, другой, где было налито с палец — не пухлый главбуховский пальчик, а тощий карамовский, — взял себе. Придав лицу плутоватое выражение, прошептал: — У-р-ра-а!
Покончив с делами в правлении, Карам взял в руки прут и пошел на берег Казаяка и с видом человека, который ищет пропавшего теленка, весь вечер ходил вдоль воды. Искоса поглядывая, раза два прошел там, где выходила нефть. Пятна на воде разошлись еще шире прежнего. И никого поблизости нет. Выходит, об открытии, сделанном Карамом, еще никто не прознал. От-лич-но!
Он весь утонул в мечтах. Вспомнил, как два года назад шумел народ, когда казайский пастух наткнулся на нефтяную лужу. Даже песню потом передавали по радио — специально по заказу того пастуха. Газету откроешь, радио включишь, из двух слов одно — «Казай». Никудышненький аул, весь свой век на ноги встать не мог — а как сразу в цене-достоинстве поднялся! Теперь и Куштиряк такая же слава ждет.
Вот она, жизнь, вот как все выворачивает. Сегодня: «Куштиряк? Какой Куштиряк? И не слышали о нем. И на карте такого аула нет…» А завтра? Пройдет день, ну, два, и имя Куштиряка прогремит на весь Башкортостан. Может, и до Москвы докатится. Коли так дела пошли, то и ваш дядя Карам, он, того… знать надо, как с ним теперь говорить. Наверное, и премию отвалят богато. Нет, Карам эти деньги туда-сюда не распетушит. Перво-наперво телевизор купит, потом мотоцикл. Магипарваз — пальто с лисьим воротником… «Эй, гляньте-ка, гляньте, чья это жена по улице идет? Одно пальто на ней — и то целое состояние!» — «Как это — «чья жена»? Карама Урманбаева жена! Молода, хороша!» — «Да-а, дерево листья красят, человека — одежда…»
Представил Карам Журавль будущие пересуды куштирякских сношек и рассмеялся. До слез в глазах, до колик в животе хохотал. Все невзгоды позабылись, дышать стало легко и вольготно.
В последнее время от колхозных неурядиц, от нехваток ночами напролет не спал Карам, думал, маялся. А в эту ночь, только голова подушки коснулась, он, словно дитя, без печали и забот ушел в сладкий сон.
Утром Карам даже чай пить не стал, отмахнувшись от стенаний еще не знающей своего счастья жены, побежал в правление. Мужчины, стоявшие у крыльца, окружили его.
— Ну, что за человек! Такую новость от парода скрыл! — сказал один.
— Так не пойдет, друг Карам. Придется тебе магарыч поставить. Общество ждет, — вцепился ему в локоть другой.
— Коли тебе мясо, так нам кости-потроха положены, — проворчал третий.
Карам опешил. Откуда прознали? Фатхутдин Фатхутдинович человек скрытный, у этого не выскочит, и так, где десять слов бы надо, одно еле-еле сквозь зубы выцедит. Выходит, когда говорил по телефону, девушки на коммутаторе слушали.
Но что-либо выяснить Караму не дали. Двое, подхватив под руки с двух сторон, третий, подталкивая в спину, поволокли его в магазин. Еще двое для надежности пошли сзади. Известно, что в Карамовом кармане и слепой копейки нет. Еле девушку-продавщицу уговорили, взяли две бутылки в счет ожидаемого.
Когда они покончили с этим делом и вышли на улицу, возле правления остановился газик. А вскоре на крыльцо выкатился Фатхутдин Фатхутдинович и замахал Караму руками.
Из казайской конторы бурения прибыла не комиссия, как ожидал Карам, а только один человек, молоденький техник. Выслушав сбивчивое сообщение Карама, он подумал, оттопырив губы, сказал:
— Вообще-то, агай, сомнительно, чтобы здесь была нефть. Понимаешь? Нет здесь нефти! Не должно быть! Но проверить сигнал — паша обязанность. Товарищ… как вас там, — парень заглянул в записную книжку, — Урманбаев Карам. Пойдемте посмотрим предположительное место.
У Карама упало настроение. Где поздравительные речи? Где народное ликование? Но вида не подал, усмехнулся, разгладил усы и сказал любезно:
— Я, браток, сам механизатор, нефть различаю. — «Уж с твое-то понимаю», — хотел добавить он, но удержался. Это он напоследок оставит. Или, может, и вовсе ничего не скажет. Победитель должен быть великодушным.
К тому же и председатель колхоза Зариф Проворный вступился за него:
— Ты погоди, браток, ты, того… Не такой аул Куштиряк, чтобы собственную нефть не родить. Проверь, найди!
Новость облетела весь аул, и люди, побросав работу, сбежались к правлению. Сабантуй прямо! Какая уж тут работа, увязавшись за Карамом и молодым техником, все пошли на берег Казанка. Только Фатхутдин Фатхутдинович почему-то никуда не пошел. Может, побоялся даже на минуту отойти от своего ответственного поста, а может, из-за всегдашней своей скромности не захотел греть руки на костре чужой славы.
Народ гудел. Мечты, догадки, одна другой заманчивей, кружили головы.
— Коли так, и у нас новые дома построят! Не хуже, чем в Казае!
— А как же! И ванна, и это… другое — прямо в доме!
— В рабочий класс перейдем. Валлахи, сегодня же запишусь!
— А женщины что будут делать? А нам работа найдется? — забеспокоилась одна.
Ее тут же успокоили:
— Всем найдется. Мы ведь городом будем, не деревней. А в городе, где одному положено — десять работают.
— В городе, известно, работаешь не работаешь, а калачи ешь.
— И не говори, если уж этот Казай в люди выбился…
Дойдя до берега Казаяка, Карам остановился. Расставил пошире ноги, выпятил грудь и важно ткнул пальцем
