Я не стану слишком подробно останавливаться на той инсценировке, которую устроили мы с Робертом, чтобы скрыть истинную картину его исчезновения. Скажу только, что, когда поздняя ночь сменилась ранним утром, я усадил мальчика в свою машину, отъехал на порядочное расстояние от школы и, повторив по пути выдуманную мною легенду, вернулся обратно и поднял на ноги всю школу — что и говорить, возвращение Роберта, столь неожиданное для всех, произвело среди учителей и учеников настоящий фурор. По моим объяснениям выходило, что в день своего исчезновения Роберт в полном одиночестве гулял в окрестностях школы. Мимо него проезжала машина, и сидевшие в ней двое молодых людей предложили ему покататься с ними. Роберт согласился проехаться только до Стэмфорда и обратно, и молодые люди сказали — «да, конечно», но вместо этого, достигнув Стэмфорда, не останавливаясь, поехали еще дальше за город, в совершенно противоположную от школы сторону. Роберту все же удалось ускользнуть от них, когда машина остановилась из-за какой-то поломки. Скрывшись из виду от своих похитителей, он принялся ловить на дороге попутку, чтобы поспеть к вечерней перекличке, и по неосторожности попал под автомобиль. Очнулся он только десять дней спустя в доме того самого водителя, под колесами чьей машины он оказался. Тут же, посреди ночи, он позвонил в школу, и я, будучи единственным, кто не спал в этот поздний час, приехал и забрал его. Вот такую версию изложил я Брауну. Он принял ее без каких-либо сомнений и тотчас же позвонил родителям мальчика. Самого Роберта он решил пока оставить в покое — на нем и так лица не было от пережитого им испытания. Миссис Браун, которая была когда-то медсестрой, взялась ухаживать за ним до приезда родителей.
Правды об исчезновении Роберта Грандисона так никто и не узнал. Сейчас, вспоминая эту невероятную историю, мы оба начинаем так или иначе сомневаться в ее достоверности и задаемся вопросом — а не является ли правдой выдуманная нами версия о похищении Роберта бесшабашными юнцами? Но стоит только сомнению закрасться в мою душу, как перед глазами у меня тут же возникает фигура Роберта Грандисона, окрашенная в жуткий сине-зеленый цвет, а в ушах начинает звучать его басовитый и глухой, будто из бочки, голос. Я не могу забыть причудливые одеяния пленников зазеркалья и его фантастические декорации — эти видения постоянно донимают меня. И наконец, этот омерзительный затхлый запах, при одном воспоминании о котором меня начинает колотить крупная дрожь… Сейчас я знаю, откуда он взялся: конечно же, он образовался в тот момент, когда компаньоны Роберта, попавшие в чрево волшебного зеркала не одну сотню лет назад, в мгновение ока обратились в прах.
Несколько позже, тщательнейшим образом изучив датские архивы, я окончательно убедился в том, что эта история отнюдь не была навеяна таинственным блеском старого копенгагенского стекла. Разумеется, поиски мои касались материалов об Алексе Хольме, и, надо сказать, мне удалось найти о нем массу сведений — такая незаурядная личность обязательно должна была оставить глубокий след как в фольклоре, так и в письменных свидетельствах. Мои многочасовые бдения в библиотечных залах и дотошные расспросы датских ученых мужей позволили пролить свет на загадочную и зловещую фигуру этого выдающегося мыслителя. Он родился в 1612 году в почтенном семействе, и кто бы мог подумать, что со временем он станет настоящим исчадием ада, чьи устремления и деяния будут вызывать ужас в душах его сограждан. Снедаемый желанием превзойти все остальное человечество в овладении тайнами Вселенной, он с малых лет окунулся в атмосферу богохульных изысканий и, будучи совсем еще молодым человеком, по праву считался великим знатоком оккультных наук. Он вступил в общество последователей ведьмовских культов и мрачной скандинавской мифологии, включая сказания о Локи[137] и волке Фенрире. Цели и намерения копенгагенского стеклодува неизменно вызывали ужас у всех, кому становилось о них известно, — настолько злонамеренными были они по своей сути. Я нашел запись о том, что два его негра-раба, которых он купил на одном из островов Датской Вест-Индии, стали немыми вскоре после того, как Алекс Хольм сделался их хозяином, и о том, что они бесследно исчезли незадолго до его собственного ухода из мира людей.
Уже на закате своей долгой жизни Хольма посетила идея создания зеркала бессмертия. О том, как он добыл заколдованное, невероятно древнее зеркало, ходили самые противоречивые слухи, но наиболее правдоподобной представляется версия, согласно которой он выпросил его обманным путем у одного знакомого колдуна, пообещав якобы отполировать его поверхность. Легенды наделяли это зеркало такой же волшебной силой, какой обладали щит Минервы[138] или молот Тора.[139] Оно представляло собой маленький овальный предмет и называлось «Зеркалом Локи» — того самого хитреца Локи из скандинавского фольклора. Сделанное из отполированного куска некоего плавкого минерала, оно действительно обладало магическими свойствами — например, могло предсказывать своему хозяину его ближайшее будущее или указывать на его скрытых врагов. Однако в руках такого всезнающего чародея, каким был Хольм, оно должно было обрести гораздо более зловещую силу; во всяком случае, добропорядочные копенгагенцы с тревогой передавали друг другу слухи о попытках Хольма встроить кусок волшебного зеркала в обычное зеркало больших размеров. В 1687 году Хольм бесследно исчез, и это наделало много шума, тем более что вместе с ним таинственным образом пропало и кое-что из его имущества. Конечно, не имея доказательств правдивости этой истории, можно сколько угодно смеяться над нею и считать ее забавной выдумкой; но как мне забыть видения, что посещали меня во сне на протяжении тех одиннадцати дней, когда Роберта Грандисона не было с нами?
Самое яркое и бесспорное подтверждение тому, что мой воспитанник действительно побывал в чреве волшебного зеркала, я получил два дня спустя после возвращения Роберта в нормальную жизнь. Сидя у меня в комнате перед камином, он подбросил в затухающий огонь полено, а я с удивлением для себя отметил неловкость его движений. В следующую же секунду догадка озарила меня. Подозвав Роберта к своему столу, я с ходу приказал ему взять чернильницу — и не особенно удивился тому, что мгновение спустя она оказалась зажатой в его левой руке. Затем я попросил его расстегнуть рубашку — и когда мальчик, недоуменно глядя на меня, все же исполнил мою просьбу, я прильнул ухом к его грудной клетке и опять же не очень удивился тому, что его сердце колотилось не слева, как у нормальных людей, а с правой стороны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
