– Представляю, что бы это было, если бы вы играли и пели вместе. Когда он поёт, – точно мечом рассекает ваше сердце и из него выпадает всё мелкое. Что-то не от земли, как в голосе Флорентийца, есть в пении Ананды... И вот, Алиса, я была подле такого человека. И искала пятна на одеждах людей, вместо того чтобы нести им радость. Я жила подле Ананды, у моря, среди неописуемой красоты. И не наслаждалась его обществом, а переживала, что он недостаточно ко мне внимателен.
– Всё это в прошлом, моя дорогая, – обнимая плачущую Дорию, говорила Алиса. – Теперь вы знаете свои силы. А подле лорда Бенедикта обрели новую, столь необходимую вам энергию и, конечно же, рано или поздно снова встретитесь с Анандой.
– Вы думаете, Алиса, это возможно? – Не представляю, чтобы это было иначе, Дория. Ведь Ананда, Флорентиец и, вероятно, другие им подобные, о ком я не знаю, живут лишь для того, чтобы помогать людям, всем без исключения. Как же могут они, видя ваши усилия, оставить вас без помощи? Нельзя быть наполовину преданной, потому что это уже не преданность сердца, а всего лишь компромисс. Но сейчас вы уже не сможете любить наполовину. Вы даже меня и Наль принимаете целиком, со всеми нашими качествами. Я уверена, что для вас наступает новая жизнь, в которой вы убережете многих от страданий и ошибок, так как сами прошли через бездну горя.
Девушки вышли на балкон, где, к их удивлению, уже сияло утро.
– Что же я снова наделала! Для вас, Алиса, каждая капля сил важна, а я отняла у вас ночь.
– И потому потрудитесь немедленно сварить мне и Алисе шоколаду и принесите его сюда, под дуб, – раздался голос Флорентийца, сидевшего на скамье против балкона Алисы. – А ты, Алиса, сходи сюда, ложиться спать уже поздно.
Сконфуженные девушки разошлись, и через минуту Алиса была подле Флорентийца.
– Дитя моё, дни бегут так быстро, скоро и теплу конец. Не сегоднязавтра отец твой покинет нас. Мужайся, дочь моя, – необычайно ласково говорил Флорентиец. – Помни, как мы говорили с тобой не раз, что иметь какое-то понимание и не уметь воплотить его в жизни, – значит не иметь истинного понимания. Вот и ещё одна страдающая душа открыла тебе свои раны. И ты снова убедилась, что у каждого своя Голгофа.
– Лорд Бенедикт, благословен тот день, когда я встретила вас. Как и мой отец, могу сказать: жизнь стала иною, стала сказкой и радостью после встречи с вами. Я буду стараться быть достойной того, кто говорит мне: "Дочь моя", и заменяет уходящего отца. Не осудите слабую дочь свою, если глаза её всё же прольют слезу. То будет слеза благоговения и принятия жизни именно такою, какой она мне даётся.
Дория подала шоколад, не поднимая сконфуженных глаз.
– Сядь, Дория, с нами. Почему же себе не принесла шоколаду? Или ещё не чувствуешь, что твой урок слуги окончен? Благодарю тебя за усердие, за ласку и доброту, с которыми ты его несла. Спасибо тебе, друг Дория. Вскоре после смерти и похорон пастора мы все уедем в Америку. Планы у меня были несколько иные, но за короткое время они меняются уже второй раз. Что ж, мы должны гибко приспосабливаться к зову жизни, внимательно вслушиваясь в него. Ты, дорогая моя дочь Дория, осознала свои ошибки и главнейшую из них: требовательность к людям. Ты поняла своё место во вселенной, смирение помогло тебе окончить свой урок и скорее, и легче, теперь ты будешь для нас общим другом, дочерью моею, членом нашей семьи. Не раздумывай, как, каким путём доберёшься ты снова до Ананды. Делай каждое дело текущего дня до конца. Делай всё любя, как делаешь сейчас. И сама жизнь свяжет тебе новые нити, о которых ты и не догадываешься сейчас.
Флорентиец обнял Дорию, посадил между собой и Алисой, отёр слёзы своим свежим платком и пододвинул ей свою чашку шоколада.
– Пей, дружок, – сказал он, поглаживая её по голове, как ребёнка. Дория приникла к нему, к ней прильнула Алиса, радуясь счастью подруги ещё больше, чем могла бы радоваться за себя.
– Я всё могла бы вынести спокойно и без слёз, – почти шёпотом сказала Дория. – Но вы оказали мне: "Спасибо", – и это вконец лишило меня самообладания. Ваше милосердие уже однажды спасло меня. Теперь я вижу, что ему предела нет. Одно это слово обрубило канаты личных моих желаний навеки. Точно выстроило мост любви из моего сердца навстречу каждому человеку. Я больше не смогу думать о себе. Но только о тех, кого пошлет мне жизнь, чтобы утешить и обласкать.
– Хорошо, дитя. Пей же свой шоколад, а потом помоги Артуру. Смени его при больном. Ты, Алиса, прими эти капли и пойди спать. Дория разбудит тебя через три часа, и тогда ты сменишь её у постели отца.
Через несколько минут Дория вошла в комнату пастора. Больной тихо спал после тревожной ночи. Артур сидел в кресле, подперев голову руками. Теперь, когда его никто не видел, старый слуга предавался своему отчаянию. Скорбные глаза его были полны слёз. Бледное лицо осунулось. Он был строг и печален. Обычной ласковой улыбки, с которой он говорил с пастором и Алисой, не выдавая своего горя, не было и в помине. Увидев Дорию, Артур встал, смахнул слезу. Он хотел пододвинуть ей кресло, но Дория, приложив палец к губам, указала ему на балконную дверь и тихо вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась, неся завтрак на подносе, который поставила на балконе, и жестом вызвала Артура из комнаты. Она усадила его и заставила кушать.
– Леди, я не могу есть. Я совсем потерял не только аппетит, но и смысл жизни.
– Я уж много раз вам говорила, чтобы вы не называли меня так, я такая же слуга, как вы.
– Быть может, леди Дория, вы и находитесь сейчас в положении слуги. Но поступаете, как истинная леди, и манеры ваши – манеры леди. Мой дорогой пастор всю жизнь учил меня, что надо всматриваться в сердце человека и уметь уважать его за страдания его и доброту, а не положение в свете. Вы всем улыбаетесь, леди Дория, как и моя дорогая барышня, леди Алиса. Только она всегда кроткая была, и милосердие ей дали ангелы ещё в колыбели. А вы, леди Дория, вы горды, и вам, чтобы стать милосердной, семь злых фей надо было победить. Вы простите меня за такие речи. Вообще-то я не посмел бы так разговаривать с вами, но перед лицом наступающей смерти самого дорогого для меня, – всё мне кажется несущественным, кроме одной только любви к человеку. Сейчас конец не только жизни пастора, но и мой. У меня больше нет ничего, для чего я желал бы жить.
– А разве Алиса и её жизнь вам безразличны, Артур?
– Нет, конечно, мисс Алиса любима и уважаема мною очень глубоко. И не только за любовь к отцу, но и за душу её, чистую и честную. Но у неё будет своя жизнь, и может случиться так, что мне там места не будет. Даже сейчас она настолько сильна, что и утешения моего ей не надо.
– Вы очень ошибаетесь, Артур. Вы не только теперь ей нужны, но будете чрезвычайно нужны и впредь. Просто вы не можете сейчас понять, где и в чём Алиса находит силы быть ровной и сдержанной, отчего её сердце не рвется от боли, как ваше. А она знает, что если сегодня пастор закроет глаза, – это не значит, что связь ваша с ним разорвалась.
Не надо горевать, Артур, радостно проводите друга, потому что иначе ему будет трудно собрать в свой последний час мужество. Я знаю, что он оставит вам заветное письмо, из которого вы поймёте, что будете счастливы и после его ухода. Бодритесь, верьте и ждите без сомнений. Лорд Бенедикт велел вам скушать эти две конфеты и идти спать. Я посижу здесь и разбужу Алису, когда вы оба отдохнёте.
Артур, неотрывно глядевший в лицо Дории, молча проглотил конфеты, поцеловал протянутую ею руку и, захватив поднос с недоеденным завтраком, молча вышел.
Дория села у кровати и посмотрела на бледное, преждевременно состарившееся и прорезанное глубокими морщинами лицо пастора. Лицо, носившее следы огромного утомления и страдания. Дория вспомнила, как Артур и Алиса рассказывали ей, что пастор был очень красив и строен. Что он, смеясь, сжигал письма от женщин, приходившие к нему с каждой почтой. И теперь лицо его ещё было красиво, а когда пастора посещало вдохновение, оно становилось прекрасным. Но лицо это уже говорило всему земному: "Прощай". Дория размышляла о жизни пастора, о его желаниях, борьбе, неудачах и слезах. Как мало было у него личного счастья! И всё же он всюду вносил с собой мир, всем дышалось легче в его присутствии.
Пастор проснулся и улыбнулся Дории.
– Как странно, я ведь не знал, что вы здесь. Я видел вас во сне, и мне снилось, что я читаю ваши мысли. Вы думали сначала о моей жизни, а потом о людях вообще, о том, что они никогда не готовы к смерти. Было ли это на самом деле? Вы именно об этом думали?
– Да, сэр Уодсворд, я об этом думала, и меня удивляет, что вы отгадали мои мысли.
– О нет, Дория. Я плохой отгадчик. Я просто читал слова, словно бы окружавшие вашу голову. Но как я долго спал. А где моя Алиса ? Мне не хотелось бы расставаться с ней сегодня.
