Галадриэль долго медлила, прежде чем ответить:
— Тьма. Что-то страшное случилось с моим братом.
— С кем? С кем из двух?
— Боюсь себе в этом признаться — с Инглором… А что выгнало из постели тебя?
Лютиэн боялась отвечать. Она не знала, что ответить.
— Твой любимый? — продолжала расспрашивать Галадриэль. — Что с ним? Отчего ты так бледна?
— Не знаю и боюсь узнавать! Галадриэль, gwathel, мне страшно — неужели жестокий замысел отца исполнился?
— Ты спрашиваешь не у той, у кого следует, Лютиэн. Твоя мать — майя, она говорит с Ардой ее языками. Узнай у нее.
— Холодно, — Лютиэн обняла золотоволосую нолдэ, заключив ее в теплую ограду. — Скажи, Галадриэль, отчего так печально и больно — любить?
— Разве только печально и больно? Ничего больше?
— О, нет, сестра… Конечно, нет… Но сейчас все эти радости кажутся такими преходящими — словно ничего и не было.
— Если бы не было ничего, ты бы не чувствовала потерю так остро. Пойдем ко мне в комнату, я согрею вина.
…Галадриэль затеплила масляную лампу, над ней поставила маленький треножник с бронзовым кувшинчиком. Лютиэн сидела, поставив локти на стол и склонив голову на руки.
— Отчего отец был так несправедлив… — прошептала она. — Наше счастье и без того было бы недолгим, а он лишил нас и этого.
— Он хотел тебе добра, как он это понимал. — Галадриэль разлила вино.
— Я знаю, gwathel, но сердце болит. Сколько же в мире зла от того, что кто-то хочет другим добра, как он это понимает?
— А сколько зла от того, что кого-то вовремя не остановили, не вмешались…
Лютиэн подняла на подругу глаза — голосом Галадриэль говорила старая боль. На миг в глубине зрачков промелькнули и алые отблески факелов на Эзеллохар, и мертвенное сияние клинков, откованных Феанором, и холодный белый блеск льдов Арамана.
— Скажи, Артанис, — нарушив запрет отца, Лютиэн назвала нолдэ ее валинорским именем. — Если бы Келеборн пришел к твоему отцу просить твоей руки — разве Арфин услал бы его на поединок с Морготом?
Галадриэль покосилась на дверь, за которой спал ее муж.
— Вряд ли мой отец так поступил бы, — с улыбкой сказала она. — Хотя бы потому что он хорошо знал свою дочь… Я отправилась в Эндорэ за… гораздо меньшим, чем любовь.
Лютиэн ничего не сказала на это — но задумалась.
* * *
Силы своей матери она себе не представляла, хотя обладала частью ее — а кто знает до конца хотя бы и свои силы? Лютиэн была созданием Арды, и одновременно — дочерью существа, пришедшего из-за пределов Арды. Она могла черпать силы и знания прямо из Арды, слушая ее стихии. Но тот, кто пробовал хоть раз, тот знает, как легко заблудиться в потоках бытия и времени. Она обратилась к Мелиан лишь тогда, когда ее собственный поиск ничего ей не дал. Голос души и памяти Берена терялся в хоре агонии, которым были северные земли. Не в силах его отыскать, Лютиэн пришла к матери — как давным-давно приходила за советом и помощью. Маленькой девочкой — разбив коленку, подростком — теряясь перед первым поражением в попытке передать свои мысли и чувства искусством, девушкой — смущенная признанием Даэрона… Мама, что мне делать?
— Где он, матушка?
— Ты и в самом деле хочешь знать? Знание подчас тяжелее неведения.
Сердце сжалось.
— Да, Владычица. Я хочу.
— Хорошо, будь по-твоему. Он на Острове Оборотней, в руках Саурона Гортхаура. На его руках — оковы, его разум помрачен едва ли не сильнее, чем сердце. И в этом мраке он думает о тебе.
— А мой брат? — выступила вперед Галадриэль. — Что с моим братом, Высокая?
— Он тоже в этом плену… Сейчас их жизни сплетены, и один зависит от другого, как если бы, связанные одной веревкой, они шли над пропастью. Но спасения для них я не вижу.
Лютиэн беспомощно оглянулась на Галадриэль.
— Разве эльфы Нарготронда не торопятся на помощь своему королю? — прошептала она. — Неужели две слабые женщины должны идти спасать тех, кто им дорог?
Мелиан ничего не ответила, лишь посмотрела на дочь с любовью и тоской — и Лютиэн кинулась прочь от этого взгляда — задыхаясь от слез, спотыкаясь от горя…
Она миновала мост, ведущий из Менегрота, и бежала, пока не иссякли силы.
Осенний лес окружал ее. Матово-серое небо лежало на ветвях мэллорнов и тополей. Листва под ногами поблекла и пожухла — дни бабьего лета миновали, и золотисто-бурый ковер хранил влагу осенних дождей. Плотная, мягкая слежавшаяся подстилка поглощала шум ее шагов, пружинила, приглашая пробежаться. Лютиэн брела, не откликаясь на этот призыв, касаясь ладонью засыпающих деревьев, тревожа своей тоской их дремоту.
Пройдет зима, и новые листья появятся на ветвях. Деревья, очнувшись ото сна, будут перешептываться в сумраке и пить теплый ветер, напоенный влагой далекого Сириона. Но некому будет прийти в этот лес, чтобы танцевать с ней среди зарослей болиголова, говорить с ней о вещах простых и странных, смешных и страшных, охотиться в камышах у Эсгалдуина, любить ее на поляне в безлунную ночь… Обхватив руками серебристый тополь, чувствуя щекой и ладонями гладкость коры, она вспоминала, как странно сочеталась в его любви жажда обладать с желанием поклоняться. Как это пугало и захватывало… И как безнадежно это кончилось…
«Но ведь он еще не мертв — а значит, надежда есть…»
Развернувшись к дереву спиной, Лютиэн прижалась к нему, сцепив руки в замок позади ствола. Да, он еще жив — но разве плен у Саурона — это не хуже, чем смерть? Она вспомнила свой сон — и снова тоска сжала сердце: обнаженное тело во власти палачей, беззащитная душа — под бичами ужаса.
«Он звал меня, но что я могу сделать?»
Расцепив руки, она опустилась на землю, склонила голову на колени. Пойти к Галадриэль? Ведь Финрод — брат ей…
«Ну почему, почему я думаю только о себе и о Берене! А ведь Финрод тоже в плену, и тоже обречен на гибель».
Она вспомнила своего родича — каким видела его в последний раз. Его феа была сгустком света, легкого и пронзительного. Казалось, он вобрал в себя все лучшее, что было в трех народах эльдар: спокойную мудрость ваньар, неукротимый дух нолдор, тонкость и богатство чувств, присущие тэлери… И сколько она его видела — ее не оставляло ощущение того, что живет Финрод, глядя далеко вперед, живет ради чего-то высокого и прекрасного, что он провидит в тумане будущего… Неужели ради смерти в застенках Тол-и-Нгаурхот?
— Нет, — прошептала она. — Нет…
Она брела вперед бездумно, не выбирая дороги, но когда услышала где-то вдалеке тихий, тонкий призыв флейты — поняла, что ноги несли ее к одинокому лесному озерцу, у которого любил проводить время Даэрон. Лютиэн услышала флейту — и побежала снова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
