степени.
– Я вас не понимаю, – холодно произнесла Генриетта и подумала, что графиня была неприятной и испорченной женщиной. – Простите, я буду настаивать на своей точке зрения – Изабелла никогда не давала лорду Уорбартону никаких надежд.
– Дорогая моя, что мы там с вами знаем! Только то, что мой брат способен на все…
– Я не знаю, на что он способен, – с достоинством ответила Генриетта.
– Я сержусь на нее не за то, что она не давала лорду никаких надежд, а то, что она отослала его. Я очень хотела с ним встретиться. Может быть, она испугалась, что я отобью у нее поклонника? – продолжала графиня с дерзкой настойчивостью. – Но ведь он у нее в руках – каждый знает это. Дом до сих пор полон им – это чувствуется в воздухе. Его след еще не остыл. Я уверена, уверена, я еще увижу его…
– Что ж, – произнесла после короткого молчания Генриетта в одном из тех порывов вдохновения, которые являлись главной ценностью статей, отправляемых ею в «Интервьюер», – возможно, с вами ему повезет больше, чем с Изабеллой.
Когда мисс Стэкпол сообщила своей подруге о предложении, которое она сделала Ральфу, Изабелла тотчас выпалила, что ей трудно представить более благородный поступок. В глубине души она всегда верила, что Ральф и Генриетта должны понять друг друга.
– Мне совершенно безразлично, понимает он меня или нет, – заявила мисс Стэкпол. – Главное, что он не должен умереть в вагоне.
– Этого не будет! – воскликнула Изабелла и покачала головой.
– Не будет, если я помогу ему. Я вижу – ты хочешь, чтобы мы все уехали. Только не могу понять, почему.
– Хочу остаться одна, – ответила Изабелла.
– Как это может быть – у тебя в доме столько народу.
– О, они – участники комедии. А все вы зрители.
– Вы называете это комедией, Изабелла Арчер? – строго спросила Генриетта.
– Трагедия, если тебе так больше нравится. Вы все смотрите на меня. Это мне неприятно.
Генриетта некоторое время молча смотрела на подругу.
– Ты как раненая лань, пытающаяся спрятаться в густой тени. Ох, что за беспомощность! – вдруг выкрикнула она.
– Я вовсе не беспомощна. Я собираюсь много что сделать.
– Речь не о тебе, а обо мне. Приехать для того, чтобы тебе помочь, – и оставить тебя в том же состоянии.
– Ничего подобного. Ты меня подбодрила, – сказала Изабелла.
– Нечего сказать – бодрая! Посмотрите-ка на нее! Точь-в-точь кислый лимонад! Ну-ка, пообещай мне кое-что.
– Не могу. Я больше никогда не стану давать обещания. Четыре года назад я дала одно торжественное обещание и так плохо его держу.
– Просто тебя никто не поддерживал, а я обещаю свою поддержку. Уйди от мужа пока не поздно.
– Поздно? Да что же такое может со мной случиться?
– Пока ты не сломалась.
– Этого не будет, – с улыбкой ответила Изабелла. – Я прилагаю к этому немало стараний. Но что меня поражает – как спокойно ты говоришь женщине, чтобы она оставила своего мужа. Сразу видно, что ты никогда не была замужем.
– Ну, – воинственно произнесла Генриетта, словно начинала прения, – в наших западных городах это вполне распространенное явление, а это, в общем-то, и есть наше будущее…
Однако ее аргументы не имеют никакого отношения к нашей истории, и мы оставим их за пределами нашего повествования – в нем нам и так предстоит распутать немало нитей. Генриетта объявила Ральфу Тачетту, что готова покинуть Рим в любой момент, как только он пожелает, и молодой человек принялся за сборы. Изабелла пришла попрощаться с кузеном, и он сказал ей то же самое, что и Генриетта, – как странно, что Изабелла рада избавиться от всех близких людей.
Положив свою ладонь на руку Ральфа, Изабелла на это тихо и с растаявшей на губах мимолетной улыбкой произнесла:
– Мой дорогой Ральф…
Ему этого было достаточно. Однако с тем же легким лукавством он произнес:
– Я видел вас меньше, чем мне хотелось, но это лучше, чем ничего. И потом, я так много о вас слышал!
– При вашем-то образе жизни – от кого же?
– Знаете ли, в воздухе носятся голоса… Ни-ни, больше ни от кого. Я не позволяю другим людям сплетничать о вас. Они всегда называют вас «очаровательной», а это слишком простое определение.
– Конечно, я могла бы почаще навещать вас, – признала Изабелла, – но у замужней женщины так много обязательств…
– К счастью, я не женат. Когда вы приедете ко мне в Англию, я смогу развлекать вас, пользуясь всей своей свободой холостяка.
Ральф продолжал говорить так, будто они обязательно должны были встретиться снова, и благодаря этому его предположение стало выглядеть вполне реальным. В его речи не было даже намека на то, что его конец был близок, что, возможно, ему не удастся пережить лето. Раз уж он предпочитал говорить в таком тоне, Изабелла охотно ему вторила. Реальность была совершенно четкой – и на пути их беседы вовсе не требовались указательные столбы… Так не было в самом начале их знакомства, хотя, надо признать, эгоцентриком Ральф никогда не был. Они обсудили его поездку, решали, на какие части ее следовало разделить. Изабелла предостерегала его от различных опасностей.
– Генриетта прекрасно обо мне позаботится, – сказал Ральф. – У нее поразительно развита совесть.
– Конечно, она будет добросовестна.
– Будет? Она уже добросовестна! Генриетта считает своим долгом поехать со мной. Как вам такое поразительное чувство долга?
– Да, это так благородно с ее стороны, – согласилась Изабелла, – и из-за нее мне очень стыдно. С вами должна была поехать я.
– Вашему мужу это не понравилось бы.
– Да, не понравилось бы. Но все равно мне следовало бы это сделать.
– Ваше воображение столь смело! Вы только представьте: я – причина разногласий между леди и ее мужем!
– Вот почему я и не еду с вами, – просто, хотя и не очень понятно ответила Изабелла.
Однако Ральф все прекрасно понял.
– Конечно, – отозвался он, – вероятно, все дело в ваших неисчислимых обязательствах, о которых вы мне говорили.
– Дело не в этом. Я боюсь, – произнесла Изабелла и после короткого молчания повторила скорее для себя, чем для кузена: – Я боюсь.
Ральф не мог решить, что означал ее тон. Он был тверд и, казалось, лишен малейших эмоций… Хотела ли она вслух покаяться в том, в чем ее никто и не обвинял? Или просто пыталась разобраться сама в себе? Как бы то ни было, Ральф не смог упустить благоприятного случая.
– Боитесь мужа? – произнес он игривым тоном.
– Себя! – ответила Изабелла, поднимаясь. Она постояла несколько секунд и добавила: – Бояться мужа – мой долг, женщине
