Для Нины это был новый удар…Иногда находили на нее приступы ярости. Она ломала мебель, била предметы, бросая их „подобно ядрам из баллисты“, как сказано в „Огненном Ангеле“ при описании подобной сцены.
Она тщетно прибегала к картам, потом к вину. Наконец, уже весной 1908 года, она испробовала морфий. Затем сделала морфинистом Брюсова, и это была ее настоящая, хоть не сознаваемая, месть. Осенью 1909 года она тяжело заболела от морфия, чуть не умерла. Когда несколько оправилась, решено было, что она уедет за границу: „в ссылку“, по ее слову. Брюсов и я проводили ее на вокзал. Она уезжала навсегда. Знала, что Брюсова больше никогда не увидит. Уезжала еще полубольная, с сопровождавшим ее врачом. Это было 9 ноября 1911 года. В прежних московских страданиях она прожила семь лет. Уезжала на новые, которым суждено было продлиться еще шестнадцать» (В. Ходасевич. Некрополь).
ПЕТРОВСКИЙ Алексей Сергеевич
15(27).12.1881 – 14.9.1958
Переводчик, антропософ, коллекционер (коллекция западноевропейской гравюры XV–XX вв.). Один из основателей и редактор первого антропософского издательства в России «Духовное знание» (1912–1918). Один из учредителей русского антропософского общества в Москве (1913). Перевод книги Я. Беме «Aurora, или Утренняя заря в восхождении» (М., 1914). Друг Андрея Белого.
«Мой первый университетский товарищ, А. С. Петровский, с детства окуриваемый религией, стал скептиком, изучающим материализм, и химиком в тот же период… основное, что создало возможность к общему языку, – дух протеста против вчерашнего дня.
…Позднее А. С. Петровский, прекрасный химик, потерял вкус к работам, мечтая о курсах, не имеющих к химии ни малейшего отношения…
…Никогда не забуду удивления, меня охватившего, от несоответствия, так сказать, поводов к знакомству и поводов к быстрому углублению этого знакомства до дружбы.
В ноябре 1899 года читал я свой реферат „О задачах и методах физики“ на физическом семинаре; после чтения ко мне подходит маленький, бледный, болезненного вида студент, с зоркими, умными, карими глазами, и с поспешной конфузливостью со мною знакомится, нервно подшаркнув ножкой:
– Петровский.
Он объясняет, что интересуется химией и проблемами материализма; у него план: объединить группу теоретически мыслящих естественников вокруг студенческого журнала; волнуясь и перебивая себя, он объясняет, как будет осуществлен этот журнал…
…Первый контакт с ним выявил талантливого студента естественника, – и только; но скоро наши беседы приняли неожиданный оборот.
…Вскоре же произошел между нами незабываемый разговор вдвоем – в большой и показавшейся мне унылой квартире… я понял: мы с А. С. – братья, как и с С. М. Соловьевым; но темы нашего братства – иные: тема, сблизившая меня с С. М., мой проход из „быта“ нашей квартиры в широкие для меня перспективы культуры начала столетия: ощущения „предвесенние“ соединили нас братски с С. М.
С А. С., ставшим в тридцатилетии нашего с ним общения родным, – тема, так сказать, побратимства была темой „конца“ или обзора мытарств того „быта“, который я испытал до начала эмансипации от него; только А. С. и в описываемое время был более одиноким, чем я, и с несравненно большею силою отрицающим то, что для меня уже стало предметом теоретизирования, как пережитое прошлое.
…Алексей Сергеевич был зрелее; весь его внутренний мир складывался, как лестница антиномий… Алексей Сергеевич ненавидел компромисс, позу, квази-преодоление антиномий» (Андрей Белый. На рубеже двух столетий).
«Когда я познакомился с Алексеем Сергеевичем Петровским, он был убежденный православный и весь овеян дыханием Оптиной пустыни и Сарова…Привлекало меня в нем соединение твердой церковности и консерватизма с острым, язвительным и скептическим умом. В улыбке его тонких губ было что-то вольтеровское и даже прямо мефистофельское. В эту эпоху Петровский был цельным представителем православия Леонтьева и „Московских ведомостей“…К церкви он подходил просто, прямо и твердо, исповедуя веру оптинских монахов.
…Алексей Петровский был маленький, розовый, совершенно безусый и безбородый. В карих глазах сверкали ум и лукавство. В университете он был выдающимся химиком и мог остаться при университете и сделать научную карьеру. Но он бродил по старцам и юродивым и, по-видимому, готовил себя к принятию монашества. Борю Бугаева он обожал, хотя тот часто на него сердился и обращался с ним резко. В квартире Петровского около Остоженки пахло старым московским бытом: как истинный москвич, Петровский любил после бани попотеть за самоваром; на столе у него лежали толстые тома синодальных изданий» (С. Соловьев. Воспоминания).
«Я мало что могу сказать о нем, лично я с ним почти не общалась. Препятствием явилось то, что он довольно сильно заикался, а я никак не могла преодолеть мучительного чувства от его трудных усилий, которых ему стоило всякое слово. Те же, кому удавалось с ним разговориться, находили, что в дальнейшем разговоре заикание почти пропадало и в его словах всегда были и глубокие знания, и большая сердечная теплота. Он был большим книголюбом и всю жизнь проработал в Ленинской библиотеке. В Обществе он тоже ведал библиотекой. На все вопросы он давал всегда исчерпывающие ответы. Если он чего-нибудь не знал в данный момент, он в следующий раз непременно приносил точный и детальный ответ – как по существу содержания тех или иных книг, так и справки библиографического характера… Скромность была, кажется, его отличительной чертой. Клавдия Николаевна как-то, смеясь, сказала: „Алеша говорит, что, когда его хвалят, ему кажется, что его обливают теплыми помоями“» (М. Жемчужникова. Воспоминания о московском антропософском обществе).
ПИЛЬСКИЙ Петр Моисеевич
(Мосеевич) псевд. П. Хрущов;16(28).1.1879 – 21.12.1941
Литературный и театральный критик, прозаик. Публикации в журналах «Наука и жизнь», «Перевал», «Журнал для всех», «Весна», «Пробуждение», «Образование», «Осколки», «Солнце России» и др. Сборники рассказов и статей «Рассказы» (СПб., 1907), «Проблемы пола, половые авторы и половой герой» (СПб., 1909), «Критические статьи» (СПб., 1910), «Господин Петроград» (Пг., 1917), «Подруги» (Пг., 1917), «Охрана и провокация» (Пг., 1917), «Роман с театром» (Рига, 1929), «Затуманившийся мир» (Рига, 1929). Роман «Тайна и кровь» (Рига, 1927). С 1920 – за границей.
«Пильский был темпераментный и бойкий писатель, отлично владевший пером, но бретер, самохвал, забияка, кабацкий драчун» (К. Чуковский. Современники).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
