Мало таких смелых и откровенных писателей, как недавно оплакиваемый д-р Томас Инман из Ливерпуля. Но сколь бы малым ни было их количество, все эти люди единогласно соглашаются, что философия как буддизма, так и брахманизма намного превосходит теологию христианства, и не учит ни атеизму, ни фетишизму.
«По моему мнению», — говорит Инман, — «утверждение, что Шакья не верил в Бога, совершенно не обоснованно. Более того, вся его схема построена на веровании, что существуют высшие силы, которые способны наказывать человечество за их прегрешения. Правда, эти боги не называются ни Иах, ни Иегова, ни Яхве, ни Адонай, ни Эхиэх, ни Ваалим, ни Ашторет — все же для сына Шуддходаны существовало Верховное Существо» [424, с. 24].
Существуют четыре школы буддийской теологии на Цейлоне, в Тибете и Индии. Одна — скорее пантеистическая, чем атеистическая, но другие три — чисто теистические.
Спекуляции наших филологов обоснованы на первой из них. Что же касается второй, третьей и четвертой, то их учения различаются только по внешнему виду выражения. Мы полностью объяснили дух этого учения в другом месте.
Что касается практических, а не теоретических взглядов на нирвану, то вот что говорит один рационалист и скептик:
«Я опрашивал сотни буддистов у самых дверей их храмов, и не нашел ни одного, кто не боролся, не постился и не вел бы строго нравственную жизнь, в целях самоусовершенствования и завоевания бессмертия; а не достижения окончательного уничтожения.
Имеется более 300 000 000 буддистов, которые постятся, молятся и трудятся… Почему считать эти 300 000 000 человек идиотами и глупцами, изнуряющими свое тело и подвергающими себя наиболее страшным лишениям всякого рода для того, чтобы достичь фатального уничтожения, которое так или иначе само должно их настичь?» [593]
Подобно этому автору, мы опрашивали буддистов и брахманистов, и изучали их философию. Апаварга имеет совсем другое значение, а не уничтожение. Она значит все более и более становится подобным Тому, от которого человек является только одной из сверкающих искр; что есть стремление каждого индусского философа, а надеждой наиболее невежественного человека является никогда не утерять своей четкой индивидуальности.
«Иначе», — как однажды сказал один уважаемый корреспондент автора этих строк, — «земное и отдельное существование выглядело бы комедией для Бога и трагедией для нас; забавой для Него, что мы работаем и страдаем, и смертью для нас выносить все это».
То же самое с доктриной метемпсихоза, настолько искаженной европейскими учениями. Но по мере продвижения труда над переводами и анализом, свежие красоты религии будут открыты в старинных верованиях.
У профессора Уитни в его переводе Вед имеются отрывки, в которых, он говорит, предполагаемое значение тела для его прежнего обитателя выявлено в наиболее сильном свете. Это части гимнов, которые во время похоронных служб читались над телом покойника. Мы приводим их здесь из научного труда м-ра Уитни:
«Пора! возьми с собой все члены;не растеряй конечности и тело сохрани;Твой дух уже в пути, теперь за ним последуй;иди за ним туда, где счастлив будешь ты.………………………………………………………………………Собери из отдельных частей свое тело;свершу над ним обряд и сформирую вновь.………………………………………………………………………Но если член какой забудет Агни,тебя препровождая в мир богов,Его тебе немедля я восполню;возрадуйтесь на небесах, о, боги!»[634]
«Тело», о котором здесь говорилось, не есть физическое, но астральное тело — в чем очень большая разница, как можно заметить.
Опять, вера в индивидуальное существование бессмертного духа человека показана в следующих стихах индусского церемониала сожигания и похорон.
«Внутри земной сферы обитают они,или в царстве наслаждения пребывают они,Богам принадлежит околоземная оболочка, —небеса для седалища их,«Преддверием неба» третье небо называется,и где восседают боги».
—
Ригведа, X.При наличии таких возвышенных взглядов, какие имелись у этого народа по отношению к Богу и бессмертию человеческого духа, не удивительно, что сравнение ведийских гимнов и узких, лишенных духовности Моисеевых книг должно иметь своим результатом признание преимущества за первыми в уме каждого непредубежденного ученого. Даже этический кодекс «Ману» несравнимо выше кодекса Пятикнижия Моисея, в буквальном значении которого все непосвященные ученые двух миров не могут найти ни единого доказательства о том, что древние евреи верили либо в будущую жизнь, либо в бессмертный дух в человеке; или, что Моисей сам когда-либо учил этому. Все же имеются выдающиеся востоковеды, которые начинают подозревать, что «мертвая буква» скрывает что-то такое, чего не видно с первого взгляда. Так, например, проф. Уитни утверждает, что
«по мере заглядывания еще глубже в форму современного индусского церемониала, мы обнаруживаем немало того же самого расхождения между вероучением и обрядной стороной; одно не объясняется другим», — затем этот великий американский ученый добавляет: «Мы вынуждены прийти к заключению, что — или Индия заимствовала свою систему обрядов из какого-то чужого источника и практиковала их слепо, не интересуясь их истинным смыслом, или же эти обряды являются продуктом другой доктрины более древнего происхождения, и сохранились в народном обращении после угасания вероучения, первоначальным выражением которой они были» [639, с. 48].
Это вероучение не угасло, и его сокровенная философия, как ее теперь понимают посвященные индусы, такова же, как была 10 000 лет тому назад. Но могут ли наши ученые серьезно надеяться, что оно по первому их требованию будет им преподнесено? Или они все еще надеются проникнуть в глубины тайн мировой религии по ее общеизвестным экзотерическим обрядам?
Ни один ортодоксальный брахман и буддист не станет отрицать христианское Воплощение; только они понимают его согласно своей собственной философии, и как могут они отрицать его? Ключевым камнем их собственной религиозной системы являются периодические воплощения божества. Каждый раз, когда человечество готово впасть в материализм и нравственную деградацию, Верховный Дух воплощается в своем создании, избранном для этой цели. «Посланец Высочайшего» соединяется с дуальностью материи и души, и когда триада таким образом становится завершенной путем присоединения Венца, — рождается спаситель, который помогает снова поставить человечество на путь истины и добродетели. Ранняя христианская церковь, вся пропитанная азиатской философией, очевидно, разделяла то же самое верование — иначе она не обратила бы второе пришествие в догмат веры и не прибегла бы к коварному измышлению басни об Антихристе в качестве предостережения против возможных будущих воплощений. Также они не могли бы представить себе, что Мелхиседек был аватаром Христа. Им нужно было только обратиться к «Бхагавадгите», чтобы найти Кришну, или Бхагавада, говорящим Арджуне:
«Тот, кто следует за мною, спасается мудростью и даже трудами… Как только добродетель в мире идет на убыль — я проявляюсь, чтобы спасти его».
Действительно, более чем трудно избежать признания этой доктрины о периодических воплощениях. Разве мир не был свидетелем прихода, с большими промежутками, таких великих личностей как Кришна, Шакьямуни и Иисус? Как и два последних персонажа, Кришна, кажется, был реальной сущностью, обожествленной его школой в какое-то время в сумерках истории, и приспособленной к системе освященной временем религиозной программы. Сопоставьте этих двух Спасителей, индусского и христианского, причем один предшествует другому на несколько тысячелетий; поместите между ними Сиддхартху-Будду, отражавшего Кришну и отбрасывающего свою светозарную тень в ночь будущего, из чьих собранных лучей были сложены очертания мифического Иисуса, и из учений которого были извлечены поучения исторического Христа; и мы найдем, что под одним одинаковым одеянием поэтической легенды жили и дышали три реальные человеческие существа. Индивидуальные заслуги каждого из них выведены, пожалуй, более сильными линиями, а не наоборот, благодаря этой самой мифической окраске, ибо народный инстинкт, такой безошибочный и справедливый, если ему не мешают, не мог бы избрать для обожествления недостойное лицо. Vox populi, vox Dei когда-то было истиной, хотя и ошибочной в приложении к нынешней, управляемой священнослужителями толпе.
