Оставалось только проявить в последний раз всю полноту моей власти над нею. Я запустил левую руку в ее волосы, густые, шелковистые, такие великолепные, что сердце мое дрогнуло - но я взнуздал свое сердце, как норовистого жеребца; я нагнал на себя злости, вспоминая про все железные зубья, готовые пронзить мою грудь; я надавил Акисе коленом на хребет между лопатками; я достал из-за пояса маленький кинжал, припасенный мною еще на текийских дорогах; я немилосердно потянул за волосы ее голову назад и приставил острие кинжала к ее гортани.
- Ты слишком долго охотилась за рыцарем-франком! - свирепо прорычал я. - Ты слишком долго ненавидела его, чтобы не полюбить. Отвечай мне: любишь ты его?!
Акиса отвечала тем же злобным шипением.
- Говори же! - требовал я и с еще большей жестокостью тянул ее за волосы и еще немилосерднее давил острием кинжала на ее шею. - Любишь его?!
Акиса издала слабый стон, и такая же слабая судорога пробежала по ее телу.
- Можешь не отвечать, - уже с полным хладнокровием изрек я и отвел от ее шеи острие, и разжал левую руку. - И так знаю: ты любишь его.
Затем я быстро отскочил в сторону и, достигнув двери, опустился на пол. Я сел, бессильно вытянув ноги, и, привалившись спиной к дверным доскам, стал наблюдать за Акисой.
Поначалу она лежала без движения, потом повернулась на бок и, подтянув ноги к животу, стала бесцельно глядеть куда-то в сторону.
Через некоторое время она с большим трудом поднялась на колени, встала на ноги и, пошатываясь, направилась к противоположной стене. Там она бессильно опустилась на пол, прижалась спиной к мрачной гранитной кладке и, гордо закинув голову, вперила в меня взор поверженной, но не побежденной принцессы ассасин.
- Освободи мне руки, - донесся ее слабый, но повелительный голос.
Край аметы сполз с ее плеча и обнажил ее последнее, но и теперь самое действенное оружие.
И я оцепенел.
Но вовсе не прекрасная округлость ее груди остановила мой взор, обратив меня в камень.
Прямо под грудью я заметил большое родимое пятно звездообразной формы, пятно, которым был помечен и я, безымянный граф де Ту.
Моя сестра!
Акиса Черная Молния - моя сестра!
Принцесса ассасин - моя сестра!
Урожденная графиня де Ту! Дочь Милона Безродного и арабской невольницы по имени Гюйгуль! Тот самый младенец, который побывал на руках великого мастера ловушек Льва Кавасита и удивил даже самого дервиша Хасана по прозвищу Добрая Ночь!
О, как я возрадовался! Какие тяжкие кандалы упали разом с моего сердца, измученного любовью к двум красавицам, "беленькой" и "черненькой"!
Кровь вскипела в моих жилах. Останься я тем же юнцом, не изведавшим жестокого бесстрастия казематов Шинона, вскочил бы и пустился бы в пляс. Но теперь я умерил свою радость, взнуздал ее, как норовистого жеребца, и только своего облегченного вздоха не успел удержать за хвост.
Я не торопясь поднялся на ноги и, еще не сделав ни одного шага к своей, так жестоко обиженной мною сестренке, бросил к ее ногам свой кинжал.
- Я освобожу твои руки, - пообещал я ей, - и тогда ты сможешь посчитаться со мной. Только целься в одно место.
Тут я с наслаждением сбросил с себя пропитавшуюся потом рубашку и ткнул пальцем в темную звездочку на моей груди:
- Вот сюда!
Акиса вскрикнула, вскочила на ноги, опрометью бросилась мне навстречу, замерла в двух шагах от меня и, покачнувшись, едва не упала.
Я успел поддержать ее.
- Брат! - прошептала она. - Брат! Ты пришел!
Она рухнула на колени и, напугав меня тем, что со всего маху ударила лбом об камни пола, тут же затряслась в рыданиях.
Я кинулся на пол и обхватил ее всю руками, обнял мою вновь обретенную сестренку - но уже вовсе не той ястребиной хваткой.
- Успокойся, сестра! Успокойся! - зашептал я ей в ухо, сомневаясь, слышит ли она меня сквозь такие густые локоны. - Теперь все будет хорошо! Успокойся! И прости меня. Я признал тебя только сейчас, увидев родимое пятно. Мы могли убить друг друга.
О последних словах я пожалел, поскольку моя младшая сестренка Акиса заревела пуще прежнего. Так я узнал, что даже страшные ассасины способны плакать, но, может быть, на это был способен только один, самый непобедимый ассасин, и то - лишь в тот час, когда освободился от колдовских чар всех тайных слов.
Я стал гладить ее по шелковым волосам со всей нежностью, которую только мог вычерпать из своей души. Крохотные искорки-молнии сверкали с легким треском под моими пальцами, и я теперь гордился тем, что, хоть у меня и нет еще никакого имени, зато я - брат Черной Молнии, поражающей вершины неприступных скал.
Акиса затихла, дыхание ее стало ровным и спокойным, и вот я обомлел, заметив, что она просто-напросто заснула, пригревшись в моих руках.
Так я сидел, боясь шелохнуться не менее получаса, пока у меня совершенно не онемели, мертвенно похолодев, обе ноги. Тогда я подумал, что никак нельзя больше терять время, и легонько потряс мое новое сокровище.
Акиса испуганно встрепенулась, открыла глаза и, увидев меня, надумала всплакнуть еще раз.
- Довольно, сестренка! - прикрикнул я на нее. - Нам пора торопиться!
- Брат! - блаженно прошептала она. - Ты пришел! Я ждала тебя всю жизнь. Я думала, что тебя нет.
- Вообрази, что такая глупость приходила и мне в голову, - признался я и, пристально посмотрев ей в глаза, грозно вопросил: - Станешь женой франка?
- Я сделаю все, что ты мне прикажешь, брат, - блаженно улыбаясь, ответила Акиса.
Тут-то до меня дошло, что по сути дела мы все представляем из себя довольно необычную семейку.
- Дело в том, Акиса, что он в определенной степени приходится братом и нам обоим, - унимая растерянность, заметил я. - Однако в нашем семействе между тобой и рыцарем Эдом де Мореем родственная связь является наиболее протяженной. У тебя и него общий предок - только одна единственная бабка. Всего-то одна бабка. Так что если и возникнут временные трудности, то они будут скорее духовного, нежели кровного рода.
- Я сделаю, как ты скажешь, брат, - глядя на меня слегка помутневшими и, я бы даже сказал, пьяными глазами, промолвила Акиса.
- Но признайся наконец! - возмутился я. - Если он согласится, а не согласиться он уже не может, ты готова стать ему женой по своей воле?
Акиса сладостно вздохнула и, сильно зажмурившись, прошептала:
- Я думаю, что никогда бы не смогла его убить. Разве только ранить. В плечо или в бедро... Нет, только в руку, только в левую руку... Хорошо бы ты освободил мне руки, брат.
Я не нашел ничего лучшего, как только глупо расхохотаться, и смех стал разбирать меня все сильнее и сильнее, так что из глаз моих обильно потекли слезы, а пальцы мои задрожали, отчего я долго не мог распутать цепочку, пленившую мою опасную сестру.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
