Вот такую схему я набросал после того, как несколько раз «прокатал» биографию Белесова. Все это, конечно, упрощенно, схема остается схемой, но одну закономерность я уловил: идейным воспитанием Белесова никто не занимался. Даже когда он год проучился в институте, заочно, на экзаменах с него спрашивали в полной мере только «профильные», технологические дисциплины. Я вспомнил, как Ленин в одной из своих работ предупреждал, что в идеологической борьбе нет и не может быть нейтральной полосы: если мы где-то, в чем-то отступили хоть на шаг — это место тотчас же займет противник. Ясно при этом, что Белесов не безвольно пал невинной жертвой измышлений Сверчевского. Почва в его сознании была подготовлена, поле пустовало и ждало посева.
На одном из допросов я попытался выяснить, как он представлял себе «новый строй» (в их терминологии — «Авантордо», передовой строй), который «интеллектуалы» собирались установить после «победы вооруженного восстания».
Он опустил голову, молчал.
— Ладно. Восстание — какое ни есть, а все-таки только средство. Какова же цель? Что вы стали бы делать после своего «восстания»? Предположим, объявили в поселке, что с сегодняшнего дня вы — местная власть. Что дальше? Что вам надо?
Белесов пожал плечами: не знаю.
— Вы же студент… — (Он слабо кивнул). — Нет, я знаю, что вас еще осенью отчислили за «хвосты»… — (Он отвернулся). — Хотя заочников обычно жалеют, но уж очень много за вами осталось задолжностей. В том числе по общественным наукам. Как же так: вы составляете программу коренного переустройства общества, а сами даже не знаете его основных законов!
— Я не составлял, — буркнул он. — Это Вяча…
— Значит, сами вы не понимали, чего хотите? Тогда чего хотел Сверчевский?
Кажется, Белесов обрадовался возможности перенести огонь критики на другого. Он тут же выпрямился, усмехнулся.
— Вяча хотел показать, что он самый умный. Когда мы собирались у него на чердаке, он только «якал» да мудреные слова произносил. Сам-то их небось не понимал, а туда-а же!..
— Кстати, почему на чердаке? Он что, в дом вас не пускал?
— В дом! Там у него мамаша, а у мамаши полированные шкафы. Попробуй дотронься — живьем съест! Она и мужика своего выжила — тот все в гараже спасается. О, у него там житуха! Бар в углу — полно водки и вина. А Вяча на папашу говорит: «Плебей». Потому что тот коньяк не покупает, глушит одну водку. Вяча у деда чердак занял, дед ему все разрешал. И не работать тоже. Кормил его, — Он захлебнулся скороговоркой. Я налил ему воды. — …Вот чего Вяча не хотел, так это воровать. Боялся. Когда, Женька приехал, Дуденец, похвастался: машинку пишущую из школы украли, потом письменный стол из школьного сарая. Наташка дуденцовская у подруги на работе паспорт свистнула. Женька предлагал: давайте мы и для вас машинку экспроприируем, а Вяча отказывался. Но они все равно еще одну машинку где-то украли и прислали ее нам, Леха Кислов привез, но Вяча велел закопать и не трогать. — Он помолчал. Я не торопил его. — …А Леха хотел пистолет. Раз я, говорит, тайный курьер, мне пистолет положен. Нашел одного парня, у того от отца именной ТТ остался, с войны, уговаривал пистолет ему продать, грозил, что бить будет. А парень ТТ сдал в милицию, а потом Леху вызвали в отделение. Что-то он там наврал, а когда доложил Вяче, Вяча очень испугался. Сказал, теперь мы попадем на подозрение у КГБ, Послал меня на почту. Я дал телеграмму на адрес Кореньевой с шифрованным сигналом тревоги. Там должны были быть слова: «Привет от Тамары». Я растерялся и только эти слова и написал. Вяча узнал, еще больше перепугался. Хотел на почту бежать, забрать телеграмму, но передумал, говорит: там уже дожидаются…
Вот почему Дуденец встретил наших в Железогорске так, будто давно ожидал…
А о старшем родственнике «вождя легионеров» я уже слышал, узнал, что дед Вячеслава по матери — поляк. («Между прочим, — цедил сквозь зубы Сверчевский, — по-настоящему меня надо Венчеславом звать. Мы — шляхетского рода, не быдло…»)
Дед Вячеслава, националист, мелкий помещик, отселенный с Западной Украины перед самой войной, воспитал внука по-своему. Родители не обращали на Вячу внимания. И у отца, и у матери была своя жизнь. Вячеслав после армии не работал. «Чистых» мест не предлагали — образования не хватает, а на физический труд он идти не хотел. Отцу не понравилось, что сын не приносит денег в дом. Разругались. Вяча ушел жить к деду. Поставил на чердаке стол и изливал на бумагу бессильную злобу, неудавшиеся претензии на «господскую» роль. Дед учил его не раскрывать свои мысли до поры, до времени, притаиться и ждать, ждать, ждать… Как дождались (увы, ненадолго) они, старшие, в сорок первом… Но младшему не терпелось. И он, замесив в голове безумную кашу из дедовского ядовитого бурчания, хриплых западных «радиоголосов», решил своими руками вернуть тот, сорок первый…
Как все-таки все связано в этом мире, связано друг с другом и в пространстве, и во времени… Далеки от нынешнего, моего поколения старые царские, буржуазные времена, а дотянулась и до нас их холодная, костлявая, отжившая рука. Дотянулась не просто потому, что пронес свою злобу до наших дней бывший помещик Сверчевский, но и потому, что поддерживают ее, гальванизируют западные спецслужбы — верные слуги отжившего, но яростно сопротивляющегося строя. И может, эта рука потянется дальше, в завтрашнюю чистую глубину, если мы, я лично, не остановим ее.
13
Лето началось дождями. В один ненастный день я пожаловался Пастухову, что начинаю пробуксовывать на допросах. Видимо, выяснил уже все, что надо. Не пора ли нам всем закрывать это дело?
Александр Петрович на меня по-смо-тре-ел. Потом сочувственно покивал:
— Понимаю. Утомили добра молодца протоколы… Но все же дело рано закрывать. Мы еще не все их связи выявили.
Да ведь связей оказалось немного. И Дуденец, и Сверчевский, уличенные друг другом, признались, что врали, расписывая в отчетах многочисленность «созданных ими групп». Врали, чтобы набить цену и поставить себя выше другого. А тут еще посыпались ответы из Железогорска и других мест, где по нашим запросам проверяли адресатов, обозначенных в записных книжках «интеллектуалов». Читая, перелистывая официальные бланки, Москвин ругался: «Вот стервецы, сколько людей от дела оторвали!» А Сан Саныч мрачно острил: «Скажи спасибо, что они еще не додумались телефонные справочники переписать».
Я пожал плечами. Связи мы выявили. Те люди преступников не поддержали — выходит, зараза к ним не прилипла, мы к ним претензий не имеем. Нет, имеем, возразил Пастухов, ведь кое-кто из тех знакомцев, которые получали материалы «Легиона», отчетливо расчуял их антисоветский душок. И прекрасно сообразил, что к чему, понял, что совершается преступление. Однако не помог его раскрыть. И когда этих отмолчавшихся получателей антисоветской литературы вызовут для объяснений, тут-то они почувствуют и неотвратимость ответа за преступление, и свою вину перед законом. Это ощущение будет очень полезным для их воспитания. Ради этого мы их всех и разыскиваем. И чтобы никого не пропустить, надо еще поработать с подследственными. Да не забывать при этом главную задачу — доказывая тяжесть преступления, объективно вычислить долю вины каждого, чтобы на судебные весы ни крошки лишней не попало.
— Вот, к примеру, Дуденец на последнем допросе заявил, что считает Белесова одним из создателей «Легиона», поскольку тот принимал участие в «Третьей конференции». Что скажете, товарищ лейтенант? Будет ли ваш подследственный выглядеть перед судом просто членом антисоветской группы, втянутым туда после ее образования, или одним из ее организаторов — это, как говорится, две большие разницы…
Ох и врет Дуденец! Мне Белесов рассказал, как проходила пресловутая «Третья конференция». В августе прошлого года прикатил Дуденец в Макаровку. Сверчевский решил, что в целях конспирации дружок поживет у Белесова. Переночевали, ни о чем «таком» не говорили (понятно, не будет же Дуденец раскрываться при первой встрече). Утром собрались у Вячеслава. По его просьбе гость принялся излагать свои взгляды на «грядущую революцию». Заметив, что Сверчевский морщится, Белесов начал вставлять язвительные реплики (явно подхалимствуя перед хозяином). Гость обиделся. Хозяин тут же удалил зарвавшегося подчиненного (знай свой шесток!). И уж после отъезда Дуденца Вячеслав объявил Белесову, что, оказывается, без него провели «конференцию»…
— Вы уверены, что все так и было? — спросил Пастухов. — Чтобы вам точнее оценивать показания Белесова, обратите еще внимание на то, как он на первых допросах сообщает, что является членом «Легиона» с декабря прошлого года, затем уточняет, что — с ноября, а письма, которые изъяли у Дуденца, написаны Белесовым, и в письмах этих обсуждаются планы подпольной деятельности, и датируется первое письмо позапрошлым декабрем… Как это совместить?
