протестов с мест) – так силен еще был гипноз единого революционного фронта. Вопрос о коалиции не был поставлен, хотя президиум и заявил при баллотировке резолюции, что он будет поставлен, как «особый вопрос» вслед за принятием резолюции. Очевидно, петербургские комбинаторы «единого революционного фронта» боялись, что их непрочная храмина рассыплется, так как идея коалиционного правительства, как мы видим, могла встретить значительный отклик в собрании515: ведь почти несомненно, что при практической постановке вопроса логически должны были за положительное решение высказаться все те, кто был недоволен «цензовым» правительством, настаивая на сильной, независимой и авторитетной революционной власти в переходное время до Учредительного собрания. Через месяц, с некоторым уже опозданием, вопреки всякой догматике «социалистов в футляре» жизнь разрешила положительно вопрос о коалиционной власти, но разрешила его в ненормальных условиях процесса правительственного кризиса.
V. Контактная комиссия
1. Орган революционного давления
Какой же вывод можно сделать о политических результатах, которые дал первый, в сущности, всероссийский съезд Советов, лишь по формальному основанию названный «совещанием»? Можно ли согласиться с итогом, подведенным автором первой по времени истории революции? «Революционная демократия, – писал Милюков, – за один месяц не успела почувствовать почву под ногами, и худой мир для нее был предпочтительнее доброй ссоры». Познакомившийся с прениями на Совещании по вопросу о конструкции власти в нашем изложении, сознательно детализированном516, едва ли присоединится к такому выводу. Можно ли без весьма основательных оговорок утверждать, как то делали авторы социалистической «Хроники февральской революции», что Совещание, в всероссийском масштабе поставив вопрос о государственной власти и формально решив его в пользу Временного правительства, «по существу предопределило исход февральской революции», указав на Советы, как на единственных носителей власти? Да, лидеры «революционной демократии» уравнивали, сами того не сознавая, путь грядущему Ленину, как выразился о последующем Плеханов, но это само по себе вовсе еще не определяло тогда неизбежный исход: совершенно очевидно, что без ухищренной «дипломатии» Церетели и его единомышленников на Совещании не была бы принята «каучуковая», в основе противоречивая и двусмысленная резолюция – единогласие было лишь ничего не говорящим признанием формального единства517. Так же формально (и, быть может, единогласно) резолюция Совещания прошла и по местным организациям – иногда с таким опозданием, что декларирование аннулированной уже в изменившемся ходе политических событий принципиальной позиции теряло реальный смысл.
По существу Совещание не сказало ничего нового по сравнению с тем, что было, – его резолюция, в конце концов, трафаретно повторяла положение, выдвигавшееся на рабочих митингах в первые дни революции: поддерживать правительство, пока оно «не изменит стремлениям народа», олицетворяемым Советом Р. Д. Эта резолюция не указывала форм, в которых должен осуществляться бдительный революционный «контроль» над правительством518, и, отрицая двоевластие, фактически санкционировала прежнюю анархию, когда давление общественного мнения переходило в форму, которая в нормальное время называлась бы административным эксцессом… Центральная организация, каковой в бытовом порядке сделался петроградский Исполнительный Комитет, до некоторой степени пыталась регулировать эти эксцессы и указать провинции в ответ на запросы конкретную тактику и пределы общественного контроля. Шляпников приводит не опубликованную и не обсужденную «инструкцию» Исполнительного Комитета, но фактически разосланную в провинцию через иногородний отдел. «Инструкция» устанавливала, что Временное правительство «должно считаться для всей России единственно законным правительством», распоряжения которого, «если они не опротестованы петроградским Исп. Комитетом, должны исполняться». Поставленные правительством «органы власти – посланные им комиссары, должны быть признаны законными властями, если они по своим личным качествам или политическому прошлому не кажутся опасными или вредными для дела свободы». Совет по отношению к Правительству является лишь «органом революционного контроля». «Этот контроль осуществляется так, что в случае, если Совет находит действия местных комиссаров опасными для дела революции, он телеграфирует об этом Правительству и Петроградскому Исполнительному Комитету». В отношении рабочих и фабрикантов следует «всячески избегать неорганизованной экономической борьбы и частных выступлений». Если «соглашение» не достигнуто, следует «доводить об этом до сведения петроградского Совета». При возникновении недоразумений в деревне следует разъяснить крестьянам, что «всякое самоуправство» является недопустимым и вредит делу революции и т.д. Провинциальные советы, говорится в заключение, «должны по возможности согласовать свою деятельность с другими общественными организациями на местах… и с правительственными учреждениями… Во всех вопросах, касающихся общегородских дел, как продовольствие, милиция, общественная безопасность, борьба с представителями старой власти, выборы во временное самоуправление и т.д., провинциальные Советы должны действовать с другими организациями и комиссарами, а никоим образом не брать на себя одних правительственных функций».
Политическая педагогика не очень шла к лицу Исполнительного Комитета, ибо самим центром постоянно нарушались основы той тактики, которую рекомендовала «инструкция» провинциальным организациям. Например, в заседании 19 марта утверждена была инструкция военным комиссарам, которых решено было назначить «по соглашению с Временным правительством», при военном министре, при Ставке, при командующих отдельными фронтами и при флотах. Назначались комиссары «в целях установления прочной и постоянной связи между войсками и их органами и Советами Р. и С. Д. для быстрого и планомерного разрешения возникающих в области внутренней и политической жизни армии вопросов и незамедлительной передачи директив, равно как и в целях предупреждения каких-либо ошибочных шагов со стороны руководящих ныне жизнью армии органов». Однако в тот же день выяснилась необходимость «послать в Або завтра, в 12 ч. ночи, одного из членов с.-д. фракции Государственной Думы для урегулирования положения дел», и Исполнительный Комитет выносит постановление «послать в Гельсингфорс и Ревель военных комиссаров, которые были бы назначены по соглашению с офицерско-солдатской организацией». Отмеченный казус свидетельствует, что не всегда злая воля нарушала прерогативы Правительства. При негибкости правительственных органов самочинные действия вызывались не терпящими отлагательства жизненными обстоятельствами, на которые приходилось реагировать советским учреждениям – особенно на первых порах. Но еще в большей степени препятствовали успеху «педагогических уроков» Исполнительного Комитета в центре самочинные действия отдельных его членов, с которыми центр во имя ложно понимаемого демократизма боролся очень слабо. Суханов рассказывает, например, как с.-р. Александров на бланках Исполнительного Комитета давал разрешения запахивать помещичью землю…
«Организованное давление» или «бдительный контроль» в центре осуществлялся при посредстве особой «контактной комиссии», созванной еще постановлением Исполнительного Комитета 8 марта. Руководителей революционного центра не могло удовлетворить «непрерывное наблюдение за деятельностью Правительства, вошедшего в
