ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЫ. Земли, на которых жили крестьяне, по роду землевладельцев делились на 3 разряда: на земли церковные, принадлежавшие церковным учреждениям, служилые или боярские, находившиеся во владении служилых людей, и государевы. Последние подразделялись на 2 разряда: на государевы дворцовые, приписанные ко дворцу и как бы составлявшие его частную собственность, и государевы черные, т. в. государственные, не находившиеся ни в чьем частном владении. Различие между землями дворцовыми и черными было больше хозяйственное, чем юридическое: доходы с них специально назначались на содержание государева дворца и поступали больше натурой, чем деньгами. Поэтому земли одного разряда часто переходили в другой, и в XVII в. те и другие смешались, соединившись под одним дворцовым управлением. Таким образом, в Московском государстве XVI в. существовало 3 разряда землевладельцев: государь, церковные учреждения и служилые люди. На всем пространстве Московского государства мы не встречаем других частных землевладельцев, т. е. не существовало крестьян-собственников. Крестьяне всюду жили на чужих землях: церковных, служилых либо государственных; даже сидя на черных землях, не составлявших ничьей частной собственности, крестьяне не считали эти земли своими. Про такие земли крестьянин XVI в. говорил: «Та земля великого князя, а моего владения»; «Та земля божья да государева, а роспаши и ржи наши». Итак, черные крестьяне очень ясно отличали право собственности на землю от права пользования ею. Значит, по своему поземельному положению, т. е. по юридическому и хозяйственному отношению к земле, крестьянин XVI в. был безземельным хлебопашцем, работавшим на чужой земле. Из такого положения развились своеобразные отношения юридические, хозяйственные и государственные.
КРЕСТЬЯНЕ И ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЦЫ. Рассмотрим прежде всего юридические отношения крестьян по земле, т. е. их отношения к землевладельцам. Крестьянин был вольный хлебопашец, сидевший на чужой земле по договору с землевладельцем; его свобода выражалась в крестьянском выходе или отказе, т. е. в праве покинуть один участок и перейти на другой, от одного землевладельца к другому. Первоначально право это не было стеснено законом; но самое свойство поземельных отношений налагало обоюдное ограничение как на это право крестьянина, так и на произвол землевладельца в отношении к крестьянину: землевладелец, например, не мог согнать крестьянина с земли перед жатвой, как и крестьянин не мог покинуть свой участок, не рассчитавшись с хозяином по окончании жатвы. Из этих естественных отношений сельского хозяйства вытекала необходимость однообразного, законом установленного срока для крестьянского выхода, когда обе стороны могли рассчитаться друг с другом. Судебник Ивана III установил для этого один обязательный срок – неделю до юрьева дня осеннего (26 ноября) и неделю, следующую за этим днем. Впрочем, в Псковской земле в XVI в. существовал другой законный срок для крестьянского выхода, именно филиппово заговенье (14 ноября). Значит, крестьянин мог покинуть участок, когда кончались все полевые работы и обе стороны могли свести взаимные счеты. Свобода крестьянина выражалась также в том, что, садясь на чужую землю, он заключал с землевладельцем поземельный договор. Условия этого арендного договора излагались в порядных грамотах, или записях. Крестьянин договаривался с землевладельцем как свободное, юридически равноправное с ним лицо. Он брал у хозяина больший или меньший участок земли, сообразуясь со своими рабочими средствами. Потому участки эти были чрезвычайно разнообразны. Крестьянин снимал известную долю обжи или выти. Обжа и выть – податные единицы земельной меры, из коих первою определялось пространство пахотной земли на новгородском севере, а второю – в центральных областях. Обжей назывался вообще участок от 10 до 15 десятин в трех полях, смотря по качеству почвы. Выть была единицей несколько более значительной, хотя также очень изменчивой по той же причине или по местным обычаям. Нормальный, или казенный, размер выти доброй земли – 18 десятин, средней – 21, худой – 24 десятины в трех полях. Впрочем, в хозяйственном обороте бывали выти и больших и меньших размеров. Крестьянин, сказал я, брал у землевладельца известную долю обжи или выти, редко целую выть или обжу, и в порядной грамоте излагал условия, на которых снимал землю. Нового «приходца» принимали осторожно, с разбором: нередко он должен был представить несколько поручителей, которые «ручали» бы его в том, что он будет за их порукой жить в таком-то селе или деревне «во крестьянех» – землю пахать и двор строить, новые хоромы ставить и старые починивать, а не сбежит. Поручители были либо крестьяне того же владельца, к которому рядился пришелец, либо даже сторонние люди. Если съемщик садился на пустоши, а не входил в готовый двор с жилым, разработанным участком, он обязывался хоромы поставить и пашню пахать, поля огородить, пожни и луга расчищать, жить тихо и смирно, корчмы не держать и никаким воровством не воровать; в случае неисполнения обязательств крестьянин или его поручители платили заставу – неустойку. Потом порядной определяли платежи и повинности, какие должен был нести крестьянин за пользование снимаемой землей. Новый поселенец либо подчинялся общему положению наравне с другими крестьянами, среди которых он селился, либо заключал особые личные условия. В иных имениях все повинности крестьянина соединялись в известном денежном или хлебном оброке; в других – вместо денежных и натуральных платежей крестьянин обязывался исполнять условленные работы на землевладельца. Но чаще встречаем смешанные условия: сверх оброка деньгами или хлебом крестьянин обязывался еще отбывать в пользу землевладельца барщину, которая называлась издельем или боярским делом. Совмещение оброка и барщины объясняется тем, что они выходили из разных хозяйственных источников. Денежный и хлебный оброк в Древней Руси был собственно арендной платой за пользование чужой землей. Изделье имело совсем другое происхождение. Крестьянин, садясь на чужой земле, часто брал у хозяина ссуду или подмогу; за это вместо платежа процентов крестьянин обязывался дополнительно работать на хозяина, чаще всего обрабатывать известное количество барской земли. Итак, барщина в Древней Руси вышла из соединения поземельного найма с денежным или другим займом. Но таково было только первоначальное значение изделья: с течением времени оно вошло в состав обычных повинностей крестьянина, как и ссуда стала обычным условием поземельных крестьянских договоров. Мы рассмотрим размеры и виды крестьянского оброка, когда будем говорить о хозяйственном положении крестьян. Итак, крестьяне XVI в. по отношениям своим к землевладельцам были вольными и перехожими арендаторами чужой земли – государевой, церковной или служилой.
КРЕСТЬЯНЕ И ГОСУДАРСТВО. Теперь рассмотрим отношение крестьян к государству. В XVI в. крестьянство еще не было сословием в политическом смысле слова. Оно было тогда временным вольным состоянием, точнее, положением, а не постоянным обязательным званием с особенными, ему одному присвоенными правами и обязанностями. Существенную его особенность составляло занятие: вольный человек становился крестьянином с той минуты, как «наставлял соху» на тяглом участке, и переставал быть крестьянином, как скоро бросал хлебопашество и принимался за другое занятие. Следовательно, обязанности в то время спадали с лица вместе с отказом от прав, с ними связанных. Совсем иное видим в позднее образовавшихся сословиях, отказом от сословных прав или потерей их лицо не освобождалось от сословных обязанностей; крестьянин тянул свое тягло, хотя бы не обрабатывал своего участка; дворянин служил, хотя бы оставался безземельным. В XVI в. поземельное тягло, падавшее на крестьянина, нельзя назвать его сословной обязанностью. Здесь соблюдались довольно тонкие различия, с образованием сословий постепенно стиравшиеся. Крестьянское поземельное тягло падало, собственно, не на крестьянина по тяглой земле, им обрабатываемой, а на самую тяглую землю, кто бы ею ни владел и кто быстрее ни обрабатывал. Боярин, в XV в. купивший у крестьянского общества тяглую землю, должен был с нее тянуть тягло наравне с крестьянами, не становясь крестьянином, потому что у него другое занятие, которым определялось его общественное положение, – государственная военно-правительственная служба. Точно так же и холоп, пахавший тяглую землю своего господина, не становился крестьянином, потому что не был вольным человеком. Связь повинностей и звания с занятием указана и в Судебнике 1550 г.: он отличает поземельные обязанности крестьянина от личных, которыми обыкновенно сопровождался, но не обусловливался поземельный договор. Крестьянин, отказавшийся от своего участка в законный осенний срок, но оставивший на нем озимую рожь, платил за нее поземельную подать и пошлину и после отказа, пока не сжинал урожая; но за это время, с ноябрьского отказа до окончания жатвы в июле следующего года, он на землевладельца не был обязан работать, ибо это – его личное обязательство, не составлявшее непременного условия крестьянской порядной: возможны были и бывали поземельные контракты и без этого условия, а бобыль мог принять на себя такое обязательство, селясь в имении владельца, но не снимая у него пахотного участка. Точно так же крестьянин мог продаться с пашни в полное холопство даже не в срок и оставить на своем участке озимой или яровой хлеб; с этого хлеба он платил крестьянскую подать, хотя уже как холоп, перестал быть крестьянином, тяглым человеком; но при переходе в холопство он не платил землевладельцу пожилого или подворного за покинутый им крестьянский двор: это его личное обязательство, покрытое холопством. Такой смысл постановления Судебника объясняется и обратным случаем, не нормированным в этом кодексе, но приводимом в одном неизданном акте Махрищcкого монастыря за 1532 г., когда не крестьянин уходил от землевладельца, а землевладелец покидал своих крестьян. Вотчинник в начале этого года продал монастырю свое сельцо, где у него было уже посеяно озимое, с правом посеять и ярь и оставаться в сельце до конца года (до рождества христова), платя поземельные налоги за ярь и озимое. Крестьяне сельца обязаны были пахать его барскую пашню по прежнему личному с ним уговору, но никого из них он не мог выслать из сельца без ведома монастыря по своему землевладельческому праву, а кто из них уходил по своей воле, пожилое и другие налоги платил в монастырь, а не продавцу, уже потерявшему на то право. Продавец мог в августе посеять рожь и на 1533 год и платить казенный налог только за озимое, «доколе рожь из земли не выйдет». Итак, государство начинало знать крестьянина как государственного тяглеца, плательщика поземельной подати, лишь только он, сев на тяглую землю, принимался за ее обработку, бросал семена во вспаханный им тяглый участок. Если он не сидел на тяглом участке, не обрабатывал тяглой земли, он не платил и подати, как и тяглая земля не тянула, если не работала, запереложивалась. Значит, крестьянская подать в Древней Руси падала не на крестьянский труд и не на землю вообще, а на приложение крестьянского труда к тяглой земле.
