2. В связи с занятием острова возникли следующие вопросы:
а) Остров имеет хозяйственную связь с основной территорией Дании, как то: подвоз промтоваров, продовольствия, обмен почтой и т. д. Разрешать ли в дальнейшем эту связь? Временно ее разрешил;
б) Остров имеет подводный кабель и радио с Копенгагеном, а также местную т/т связь по всему острову. Временно связь с Копенгагеном запретил, а местную т/т связь разрешил. Прошу указаний на дальнейшее;
в) На острове разрешил полностью вести сельхозработы и рыбакам выход в море для рыбной ловли;
г) Из Копенгагена желают посетить остров из министерства иностранных дел и один английский генерал. Прошу указаний, давать ли им это разрешение и как поступать в дальнейшем.
3. В целом прошу срочно информировать о порядке поведения на острове Борнхольм».
В мемуарах Рокоссовский признавался:
«Много хлопот доставил нам датский остров Борнхольм, превращенный немецко-фашистским командованием в военно-морскую базу и перевалочный пункт для переброски за границу своих войск, застрявших на косе Хель, в районе Данцигской бухты, и на изолированных плацдармах в Курляндии. Наше предложение командующему немецкими войсками на острове генералу Бутману и его заместителю по морским делам капитану 1-го ранга фон Кеметцу о капитуляции было отклонено. Пришлось приступить к высадке десанта. Две стрелковые дивизии 19-й армии были погружены на корабли. Организацию десантной операции я поручил начальнику оперативного управления штаба фронта генералу П. И. Котову-Легонькову, который действовал совместно с командиром Кольбергской военно-морской базы. Нам всем тоже, конечно, пришлось приложить свои усилия. Впоследствии навалились заботы с обеспечением продовольствием и всем необходимым высаженных на Борнхольме наших войск. Балтийское море было засорено минами, которые ставили и немцы и союзники. Документация отсутствовала, работы по тралению фарватеров только начинались. Каждый рейс к острову был сопряжен с большим риском. На Борнхольме было обезоружено и взято в плен свыше 12 тысяч немецких солдат и офицеров и захвачены большие военные трофеи. Между датским населением острова и нашими войсками с первого же дня установились дружеские отношения. Жители Борнхольма восторженно встретили своих освободителей.
Мы в Германии. Вокруг нас жены и дети, отцы и матери тех солдат, которые еще вчера шли на нас с оружием в руках. Совсем недавно эти люди в панике бежали, заслышав о приближении советских войск. Теперь никто не бежал. Все убедились в лживости фашистской пропаганды. Все поняли, что советского солдата бояться нечего. Он не обидит. Наоборот, защитит слабого, поможет обездоленному. Фашизм принес немецкому народу позор, несчастье, моральное падение в глазах всего человечества. Но гуманен и благороден советский солдат. Он протянул руку помощи всем, кто был ослеплен и обманут. И это очень скоро поняли немцы. Стоило войскам остановиться на привал, как у походных солдатских кухонь появлялись голодные немецкие детишки. А потом подходили и взрослые. Чувствовали, что советские солдаты поделятся всем, что они имеют, поделятся с русской щедростью и с отзывчивостью людей, много испытавших и научившихся понимать и ценить жизнь».
Разумеется, маршал знал, что всё или почти всё здесь — ложь. В том числе про Борнхольм, на котором советские «гости» засиделись до середины 1946 года, хотя по всей логике капитуляции его гарнизон должен был бы капитулировать вместе со всеми германскими войсками в Дании перед тем же Монтгомери. Но Сталин учитывал важное стратегическое положение Борнхольма у польского побережья. И еще хотел своеобразно отомстить западным союзникам, которым сдалось большинство солдат Восточного фронта в Германии. Раз вы умыкнули у нас из-под носа основные силы группы армий «Висла», то мы удовольствуемся хотя бы Борнхольмом и его гарнизоном!
Неправду пришлось писать Рокоссовскому и про германское население, которое будто бы поняло, что советского солдата бояться нечего. Но по цензурным соображениям другого писать было нельзя. Да и сам маршал, боюсь, осуществлял цензуру памяти. И на старости лет пытался убедить себя, что никаких массовых советских зверств в восточногерманских землях не было, а были лишь отдельные незначительные эксцессы, не стоящие внимания потомков, — хотя для пресечения этих эксцессов ему приходилось издавать специальные приказы.
А вот что писал Рокоссовский о немецких пленных, которых встретил на шоссе после капитуляции:
«Колонна остановилась, чтобы пропустить нашу машину. Сотни немецких солдат смотрят на нас. Некоторые с любопытством, большинство же — с тупым безразличием. Когда-то они были другими. С торжеством победителей маршировали по городам Европы, грабили захваченные страны. Кровью, пеплом и развалинами отмечен их путь на нашей земле. Они кичились своей непобедимостью и сумели многих убедить в ней, пока не столкнулись с нашим солдатом. Потом были бои под Москвой, Сталинград, Курск, Днепр, Варшава, Одер и Эльба. Теперь ничего не осталось от могущества гитлеровской армии. Только колонны пленных — растерянных, подавленных людей в потрепанных зеленых мундирах. Многие из них впервые задумались всерьез и начали кое-что соображать. Пусть, пусть больше думают! Поражение тоже бывает на пользу: оно учит, заставляет даже самых недалеких трезво взглянуть на жизнь и понять меру своей вины и свою ответственность перед историей».
Конечно же при Рокоссовском пленных не расстреливали. Это делали потом, когда машины с высоким начальством проезжали дальше.
Глава двенадцатая
ГОРЕ ПОБЕЖДЕННЫМ!
У действий советских войск на территории Германии и Восточной Европы, кроме чисто военного — победного, был еще и моральный итог. И вот он-то и оказался двойственным. Конечно, советский солдат нес народам Европы, да и самим немцам, освобождение от нацистской оккупации и гнета. Пусть на смену нацистскому тоталитаризму в страны Восточной Европы и в Восточную Германию пришел советский, но он был заметно мягче, главным образом потому, что базировался не на расовой, а на классовой основе. Масштабов холокоста репрессии советских спецслужб и просоветских коммунистических режимов в Восточной Европе не достигли, хотя народам региона они, конечно, принесли много горя.
Но это была только одна сторона освободительной миссии Красной армии. Была и другая, о которой и сегодня, 60 лет спустя, не любят говорить, как о чем-то ужасном и стыдном, в чем нельзя признаваться и самим себе, и окружающему миру даже спустя многие десятилетия. Дело в том, что поведение воинов-освободителей в освобожденной Европе зачастую оказывалось за гранью добра и зла. Они отметились массовыми изнасилованиями, грабежами и убийствами мирного населения. По оценкам немецких историков и журналистов, основанным на данных медицинских учреждений и моргов Берлина, только в столице рейха было изнасиловано порядка 200 тысяч женщин (большинство из забеременевших обратилось в клиники для производства аборта) и около 10 тысяч из них были убиты красноармейцами или покончили с собой. Для всей Восточной Германии, включая территории, впоследствии переданные Польше и СССР, эта цифра — опять-таки по немецким данным — поднимается до 2 миллионов изнасилованных и 100 тысяч убитых.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
