был?
Или все-таки не причастен он ни к чему? Подвалы она обязательно проверить должна, потом уж и решит окончательно.
* * *
Часа полтора ходила Агафья по подвалам, да не просто так, а на каждом шагу прислушивалась, принюхивалась, потайные ходы искала. Ворожбу где лучше прятать?
Испокон века преградой были огонь, вода текучая да мать сыра земля. Огня тут не дождешься, вода ближайшая – Ладога, до нее не дороешься, остается подвал.
Чтобы никто, мимо проходящий, не почуял, не сообразил. Мало ли кого лихим ветром на двор занесет, кто ворожбу черную учует да «Слово и дело государево» кликнет? А под землей много чего припрятать можно, под землей и ей тяжко, с ее-то опытом, а уж Устинья и вовсе бы растерялась.
Не попадалось покамест Агафье ничего подозрительного. Как не было, так и нет…
Две захоронки нашлись, но те явно не боярские, бедные они слишком. Явно кто-то из слуг серебро копит. То ли крадет у боярина, то ли еще чего… неинтересно это.
Наконец в одной из комнаток с разным хламом почуяла волхва нечто интересное.
Минут двадцать стену ощупывала, потайную дверь искала, копалась… Поддалась одна из досок под ее руками, но входить в маленькую комнатку волхва не стала. С порога осмотрелась.
Совсем комнатка небольшая, может, аршина два в ширину, аршина три в длину[67].
Там и не помещается, считай, ничего. Жаровня небольшая, стол с книгой – и поставец со склянками разными[68].
Агафья и заходить не стала.
Лучше к такому не соваться, тем паче – одной. Добра не получишь, а вот встрянуть в беду легко и просто, даже волхве, даже опытной и старой.
Черные книги – они всякие бывают, и места свои потаенные чернокнижники защищают, как могут. Так за порог шагнешь – и что получишь? Проклятие – али похлеще чего?
Может, и не прицепится к тебе ничего, ежели сильно повезет.
А может и иначе сложиться. И узнает кто-то чужой, недобрый про волхву, а там и про семью ее, про Устинью, и потянется черная ниточка.
Нет, иначе она поступит, совсем не так, как вначале думала.
Закрыла Агафья потайную каморку. Что боярин Данила чернокнижием баловался, убедилась она – и довольно того.
Подробности какие черные разузнать?
А что ей те подробности дадут?
Ну, обследует она комнатку, переберет зелья, может, даже и прочитает книгу, а когда повезет, и вреда ей та книга не причинит. Но что боярин колдовством баловался, уже знает она, а что именно применялось?
Да что угодно, после смерти боярина уж много времени прошло, чай, и следы изгладились.
Нет смысла сейчас то искать, не так много у нее сил опосля поиска трудного, а вот кое-что другое сделать надобно обязательно. И тоже сил потребуется много, эх, где ее молодость?
Дверь Агафья надежно запечатала. Не на крови, на такое не решилась она, страшно стало свою кровь оставлять в таком месте, да и слишком безрассудно, но что могла – все в ход пустила. И проклятья нашептала, и порчу прицепила, и змеечку с запястья сняла.
Положила плетеное зарукавье рядом с дверью потайной, подумала, прошептала несколько слов.
Нехитрое то волхование, слабенькое, его и не замечают никогда, потому как не защитное оно, не атакующее, не следящее – вообще никакое.
Змейка просто запомнит, кто тут рядом был, кто мимо проходил, кто дверь открыть пытался. Просто лежит змейка, глазами янтарными смотрит, и не видно ее в углу-то темном. А Агафья все потом увидит, что рядом со змейкой происходило, надобно просто будет в подвал вернуться спустя какое-то время, зарукавье забрать да поглядеть, что рядом с ним происходило.
Кто проходил?
Не всех, но одного-двух человек может прищучить Агафья, на это у нее силы хватит.
Еще одно дело, прежде чем уйти, волхва сделала.
Доски ощупала чуткими пальцами, постаралась каждую почувствовать, возраст ее определить. Да не дерева, из которого доску ту сделали на лесопилке, а именно что самой доски.
Для чего?
А просто все. Когда потайную комнату делали, тогда и боярин Захарьин начинал колдовством заниматься. Не капуста же здесь квашеная хранилась? Нет, конечно. Она в другой стороне, в другом подвале, здесь-то вообще продуктов нет.
Ежели по доскам судить… лет тридцать-сорок комнате, точнее дерево не скажет, оно свой возраст плохо чует, двоится все, мешается. А боярину сколько было?
Чтобы ту комнатку оборудовать, ему надобно ребенком было трудиться начать.
Не его это хозяйство? Может, и было чужое, а потом точно его стало. Свечи в подсвечнике не сальные, не оплывшие, свеженькие они, Агафья это приметила. Явно делал он тут что-то, свечи жег, потом на новые их поменял, этого года, свежим воском они пахнут.
Но не он начинал эту комнату строить, нет, не он. Или просто комнату раньше сделали, а боярин ее под свои дела приспособил?
И такое могло быть, да откуда ж больше узнать?
Внутрь бы войти, там попробовать поставец допросить, подставку под книгу ощупать – очень хочется, да нельзя! Никак нельзя!
Хорошо, когда нет там ни ловушек, ни чего другого, а как попадется Агафья кому на крючок, Устинью без помощи оставит? Нет, нельзя ей рисковать. Подождет этот схрон.
Вот Велигнева бы сюда позвать. Но долго это… его помощник как прибудет, так Агафья ему и скажет. Пусть вынимает эту пакость, пусть уничтожает, поможет она, защитит, прикроет, но сама не полезет.
Не те у нее годы – по чужим чернокнижным-то схронам скакать! Ох, не те.
* * *
– Смотри, Сивый. Горница вон та, окошко видишь?
– Вижу.
– Там ребенок будет, с одной только нянькой старой. Ее можешь оглушить, а то и убить можешь, как сам захочешь.
– А мальца?
– Берешь и выносишь. За ребенка его родители такой выкуп дадут, нам с тобой на три жизни вперед хватит.
– А чего сам не взялся?
Но ворчал Сивый больше по вредности натуры. И сам он отлично понимал, иные дела в одиночку не сделаешь. Михайла и так его хорошо принял, обогрел, накормил, денег на жилье и то дал. И дело предложил, на которое Сивый согласился с охотой. Пообтесала ему жизнь бока, понял он, что не бывает в жизни дармовых денег, а вот когда их за работу какую предлагают – подвоха не будет.
Михайла, когда о деле заговорил, таить не стал, рассказал честно, хоть он и принят у царевича, так не у царя же! Сколько там Федька ему отжалеть может? Ну, кошель серебра. И то не
