Бишоп начал обходить «вентуру» кругом. С ветрового стекла и с руля управления смыли кровь. На корпусе сохранились свежие следы тросов, которыми цепляли машину, когда вытягивали ее на дорогу, на заднем бампере остался обрывок веревки. В трещинах виднелась белая и черная краска, содранная с дорожного ограждения; листик, застрявший в разбитой фаре, пожух и пожелтел. Единственный представитель живого мира в этой груде мятого металла, и тот уже умирающий.
Капот по-прежнему был поднят, открывая взгляду двигатель, и все так же напоминал посиневший рот мертвеца. Под капотом, напротив одной из перекрестных стоек, лежал смятый мотылек. Он превратился в темно-золотое пятно. Должно быть, ударился о стойку и разбился. Учитывая скорость его полета и скорость машины, не удивительно, что мотылек превратился в сплошное месиво.
Бишоп продолжал осматривать «вентуру». Он надолго задержался возле решетки радиатора и вентиляционных отверстий для передних тормозов, а затем, прищурившись, сделал множество мысленных снимков корпуса между радиатором и передними дверцами.
Прежде чем уйти из гаража, Бишоп еще раз взглянул на мотылька. Видимо, он был довольно крупным по размеру, прежде чем его смяло. Слишком крупным, чтобы залететь через решетку радиатора или через сетку вентиляционных отверстий. Не мог он попасть и через прорези по бокам капота, потому что их просто не было. И снизу не мог проникнуть, так как там шла глухая металлическая панель, ограждающая двигатель; она находилась между картером и корпусом двигателя и препятствовала попаданию грязи, сырости и пыли, летящих с дороги. И мотыльков в том числе.
Бишоп долго разглядывал мотылька, понимая, что это как раз то, чего ему раньше не хватало. Он вел разговоры с Мелоди и Софи; он выслушал то, что рассказали люди во время дознания; он получил исчерпывающие сведения о Брейне от мисс Горриндж. Но ничто не удивило его так, как смерть этого насекомого.
Он посмотрел на часы и обнаружил, что у него есть еще минут десять. Главный механик находился на участке регулировки двигателя — длинном, выкрашенном белой краской ангаре, где работал конвейер. Бишоп подошел к нему:
— Спасибо, что позволили мне еще раз осмотреть машину.
Мужчина поднял на него взгляд, вытер пот со лба. Здесь было жарче, чем в главном помещении.
— Да не за что, — ответил он.
— Ничего нового я не нашел. Единственная есть там задачка — из таких, что всю ночь можно думать и все равно не решить.
— Да?
Бишоп кивнул.
— Да. Я подумал, вам может быть интересно; но вы, наверное, очень заняты.
Механик пожал плечами, ухмыльнулся и пошел с Бишопом в главный пролет гаража. Подойдя к смятой «вентуре», Бишоп указал на капот и спросил:
— Вы видели там мотылька?
— Да, — ответил старший механик.
— Как он туда попал?
— Ну, наверное через… — с ходу начал было человек, но замолчал, наклонился и заглянул внутрь. Потом согнулся над смятым крылом и осмотрел защитную панель, идущую вокруг двигателя. Снова отступил и уставился на мотылька.
Бишоп протянул ему сигарету и отправился к своей машине. Он уже отъезжал, а старший механик все стоял перед «Вентурой». И Бишоп знал, что он так и не нашел ответа на вопрос и вряд ли найдет. Потому что это одна из тех задачек, над которыми можно корпеть всю ночь, но так и не решить.
Ход девятый
Дождь загонял людей в бары, на террасы, в казино и клубы. Они бежали с пляжей, с теннисных кортов, из парков и скверов. Там, где не было крыши над головой, стало безлюдно; по улицам ехали только машины, и дождь барабанил по их крышам; «дворники» усердно гоняли влагу по ветровому стеклу. Небо было тусклого, серо-стального цвета.
Капли дождя еще падали с навеса на тротуар, когда Бишоп вышел из такси, которое привезло их из аэропорта, и помог выйти Мелоди. Она подобрала широкую белую юбку, предназначенную для лета, и бросилась бежать, поскольку вода лилась по булыжной мостовой и ручьями стекала вниз к дороге.
Оставив свой багаж носильщикам, Бишоп последовал за спутницей. В вестибюле Мелоди обернулась, в улыбке мелькнули ее белые зубы.
— Какую ностальгию по Бирмингему все это у меня вызывает!
— Но дождями славится Манчестер, насколько я знаю.
— Да? Ну, все равно, я не была ни в одном из этих городов.
— Но здесь ты бывала.
Она кивнула. Улыбка сбежала с ее лица.
— О, да. Дважды. Вместе с Дэвидом. — Они подошли к стойке регистрации. — Один раз он ездил в «Гран-при де Монако». Ничего не выиграл, проигрался в пух и прах. Во второй раз мы приезжали сюда играть, когда вообще были без денег. Тогда у него получилось. Мы выиграли полмиллиона франков. Нам хватило этого на месяц. — Голос ее потеплел, зазвучал мягче среди мраморных стен, поднимаясь к мозаичному потолку. — Дэвид любил повеселиться. Он тратил деньги в десять раз быстрее, чем король в изгнании. Но и удовольствий получал в десять раз больше.
Она говорила так, будто только что рассталась с Брейном и теперь с благодарностью вспоминала о нем. Бишоп улыбнулся и сказал:
— На этот раз, если мы будем вместе, придется притормозить с расходами. У меня строгий финансовый инспектор, мне с ним не справиться.
Мелоди стояла близко от него.
— Я не собиралась швырять деньгами, Хьюго. Я просто хочу скрыться от всего мира здесь, с тобой.
Он подошел к стойке.
— Скрыться от мира? В Монте-Карло?
— От того, другого мира. Этот существует отдельно. Он островок прежней жизни, милое старое привидение.
Записываясь в журнале регистрации, Бишоп думал о том, что Мелоди изменилась. Не так уж далеко они уехали: всего несколько часов на самолете, а она утратила девяносто процентов своего нервного напряжения. Потому ли, что сбежала из «внешнего» мира? Или потому, что избавилась от Струве? Он не мог решить.
Она записалась после него. Еще из Лондона Мелоди заказала двухкомнатный номер на двоих. Он аннулировал заказ, попросив два однокомнатных. Она легко согласилась на это, и он знал, почему. Она считала, что власть, которую она имеет над ним, прочно принадлежит ей и не зависит от стен.
— Я пойду отдохну, Хьюго.
— Хорошо. Увидимся за ужином?
— Нет, пораньше. В шесть. В баре на террасе. — Прежде чем отойти от него, Мелоди обернулась и добавила: — Если тебе не станет скучно еще раньше.
— Если бы стало скучно, я бы все равно не пошел тебе мешать. Это было бы нечестно.
Ничего не ответив, она отошла. Бишоп заметил, что половина находящихся здесь мужчин сразу забыли про своих жен, любовниц, про газеты и носильщиков. Когда Мелоди шла, люди смотрели ей вслед. Он подождал, подобно им всем, пока она войдет в лифт; потом опять опустил руку на регистрационную стойку и небрежно перевернул несколько страниц журнала для посетителей.
Ему пришлось пролистать три месяца, прежде чем он встретил знакомые имена: мистер и миссис Брейн. Номер 11. Англия.
Она сама предложила ему этот отель, сказав, что знает его, что он хороший. Но он понимал, почему она его выбрала, и журнал подтвердил его догадку. Они по-прежнему шли по следам мертвеца. Бишоп был доволен. Он приехал сюда, чтобы побольше разузнать о Брейне; а здесь они снова находились поблизости от него.
* * *
В шесть бар на террасе стал заполняться. Люди приходили выпить коктейль. Бишоп занял шезлонг в углу.
Перед ним на круглом плетеном столике стояла бутылка «чинзано», взгляд его был устремлен за балюстраду террасы. Фиолетовый туман расползался внизу, окутывая белые стены; яркие паруса пятнами выделялись на водной поверхности гавани, словно цветущие на синем фоне орхидеи. Дождь прекратился несколько часов назад, и Монте-Карло снова оделся в пестрые цвета — расхожая картинка, омытая дождем глянцевая открытка, напечатанная миллионными тиражами, которая сообщала: вот рай, ты должен попасть сюда — прекрасная пища, комфорт, развлечения; успей послать заказ прямо сегодня…
К семи часам терраса вновь опустела. Бишоп не двинулся с места. Он сидел, наблюдая за маленьким греком, взгромоздившимся на высокий стул и задумчиво склонившимся над стаканом вина. Оставшиеся без дела официанты собирались группами за стойкой бара и вдоль балюстрады. Породистый пудель, принюхиваясь, ходил меж столов, отыскивая след хозяина.
Мелоди не появилась и в десять минут восьмого. Бишоп ушел из бара и поужинал один. Потом вслед за остальными побрел в казино. Словно шарики из слоновой кости, посланные в лунки рулетки, люди тянулись в салоны, собирались там вместе, чтобы пережить еще одну ночь, победить или проиграть, дав волю азарту.
Когда Бишоп купил входной билет и вошел, зал был заполнен меньше чем наполовину. Мелоди, если она здесь, не будет играть в крэп, баккара или «красное и черное»; поэтому Бишоп отдал предпочтение залу, где стояла рулетка. Эта игра имела особое свойство, еле уловимое и редко осознаваемое: вращающееся колесо оказывало гипнотическое действие. Оно крутилось, и пока происходило это движение, ты больше ничего не видел вокруг. Безмолвное верчение казалось более значительным, чем судьба шариков и твоих ставок. Ты оказывался ребенком, предвкушающим удачу до тех пор, пока колесо фортуны не остановится.
