дворян и всех благонамеренных москвичей, не участвовавших в «воровском» совете, а жен и сестер убитых вместе со всем имуществом отдать холопам и казакам.
Гонсевскому нетрудно было заполучить сколько угодно доказательств подготовки восстания в Москве. Посланцы Лжедмитрия II почти открыто агитировали народ против иноверного царя Владислава. На рыночных площадях стражники не раз хватали смутьянов. Но толпа отбивала их силой. Правда заключалась в том, что ни патриарх, ни Голицыны с Воротынским не имели никакого отношения к назревавшему выступлению низов. И эта правда стала обнаруживаться, когда наступило время суда над главным свидетелем Харитоном. На пыточном дворе поп говорил то, что от него желали слышать. В думе он неожиданно признался, что князья Голицыны ни в чем не виноваты и он оклеветал их со страху. В зале поднялся сильный шум, и судьи поспешили закрыть заседание.
Организаторы процесса не заботились даже о внешнем соблюдении приличий. Боярин Андрей Голицын доказал на суде свою полную невиновность. Но он внушал Гонсевскому наибольшие опасения. По этой причине его фактически лишили боярского чина и держали под домашним арестом до самой его смерти. Другой член Семибоярщины, князь Иван Воротынский, не очистился от обвинений. Однако он был человеком покладистым, и после недолгого ареста его вернули в думу.
Гермоген принадлежал к числу самых решительных противников Лжедмитрия II и всего калужского лагеря. Никто не поверил тому, что он состоял в переписке с «вором». Тем не менее суд вынес ему обвинительный приговор и постановил распустить штат служителей патриаршего дома.
Оппозиция внутри боярского правительства была сломлена раз и навсегда. Раскрытие мнимого заговора дало Гонсевскому удобный предлог к тому, чтобы ввести свои отряды в Кремль. Отныне на карауле у кремлевских ворот вместе со стрельцами стояли немцы-наемники. Ключи от ворот были переданы смешанной комиссии из представителей Семибоярщины и польского командования. Пан московский староста использовал пост главы Стрелецкого приказа для того, чтобы расформировать русский гарнизон столицы. Он рассылал по городам стрелецкие отряды один за другим. «Этим способом, — откровенно писал в своем дневнике один из польских офицеров, — мы ослабили силы неприятеля».
Без поддержки Семибоярщины малочисленный польский гарнизон не удержался бы в Москве и нескольких недель. Но время шло, и соотношение сил все больше менялось не в пользу русских. Приближение зимы благоприятствовало осуществлению планов Гонсевского. Дворяне привыкли зимовать в своих поместных усадьбах. Невзирая на тревожное положение в столице, они разъезжались по домам.
МИССИЯ ФИЛАРЕТА
Королевские наемники хозяйничали в русской столице, но гарнизон и жители Смоленска в течение года отражали все нападения королевских войск. Неимущий люд стал испытывать острую нужду в продовольствии и соли уже в первую осадную зиму. Воеводе Шеину пришлось ввести твердые цены на соль, а одновременно установить контроль за хлебной торговлей. Голод среди беженцев сопровождался вспышками эпидемических заболеваний, косивших и горожан, и ратных людей.
Начиная с июля 1610 года усилились бомбардировки Смоленска. Поляки ввели в дело тяжелые осадные орудия, доставленные из Риги. Им удалось разрушить четырехугольную башню и проделать большие бреши в западной стене крепости. 19 июля противник пытался овладеть разбитой стеной, но потерпел неудачу.
Члены Земского собора, заключившие мирный договор в августе 1610 года, категорически отвергли все домогательства Сигизмунда III насчет сдачи Смоленска. Но Мстиславский заключил тайную сделку с Жолкевским. Едва договор был подписан, как глава Семибоярщины послал Шеину письменное распоряжение, чтобы тот немедленно прекратил всякое сопротивление и «добил королю челом».
Смоленские воеводы давно ничего не делали без ведома и согласия чинов, ратных людей и посадской общины. Получив распоряжение от главы Семибоярщины, Шеин назначил мирную делегацию, включавшую представителей от всех сословий.
Двухнедельные переговоры, имевшие место в королевском лагере в первой половине сентября, рассеяли всякие сомнения насчет истинных целей королевской дипломатии. Сенаторы потребовали от смоленской делегации безоговорочной капитуляции. «Жители города, — заявили они, — с давних пор принадлежали к владениям короны; они были и остаются подданными короля, поэтому им следует просить о помиловании».
Шеин созвал ратников и посадских людей на общий совет и представил им отчет о переговорах. Совет решительно отверг путь капитуляции. Он постановил признать избрание Владислава при условии, что король отведет войска от стен Смоленска, очистит захваченные земли и гарантирует неприкосновенность русских рубежей.
Королевские чиновники выбранили смоленских послов и пригрозили им смертью, если они еще раз осмелятся явиться к ним с подобными предложениями.
7 октября 1610 года Филарет и члены великого посольства прибыли в королевский лагерь под Смоленском. Их ждал торжественный прием. Король велел разместить посольство в 14 шатрах, в версте от его ставки. Но корма послам отпускали скудные.
Каждый посол вручил королю личные дары: князь Голицын — два сорока соболей и другие подарки, думный дьяк Томило Луговской — сорок соболей, лисицу черную, рысь и «два зуба рыбьих». Филарет вручил Сигизмунду всего лишь сорок соболей. Этот факт красноречиво свидетельствовал, что прежних богатств у Романовых уже не было.
Среди членов посольства были опытнейшие дьяки. Предположить, что они не вели дневник переговоров, маловероятно. Но переговоры проходили в военном лагере, в обстановке продолжавшейся войны. Нарушение принятых на себя обязательств ставило польских дипломатов в трудное положение, и они не придерживались дипломатической процедуры. Чем дальше, тем больше они обращались с членами посольства как с пленными.
Филарет играл выдающуюся роль в переговорах, но были ли его речи записаны в момент их произнесения, сказать невозможно. Это обстоятельство надо иметь в виду при чтении приведенных ниже выдержек из речей послов.
Все источники — и русские, и польские — подтверждают то, что Филарет твердо и последовательно отстаивал статьи московского договора и не боялся говорить «встрешно» королю.
Через три дня после прибытия послы били челом Сигизмунду, чтобы отпустил на царство сына Владислава. Канцлер Лев Сапега отвечал им уклончиво.
В королевском совете возобладало мнение, что отпускать королевича в Москву нельзя; но говорить об этом с послами, которые теперь у нас, не следует; их выслали из Москвы как людей подозрительных; лучше отправить послов в Москву и там толковать с добрыми людьми.
Добрыми людьми были Мстиславский и его товарищи, угодничавшие перед Сигизмундом. Подозрительными были послы Голицын и в особенности Филарет.
Жолкевский дал знать королю, что Филарет замыслил посадить на трон сына, на стороне которого патриарх и народ. Михаил был главным соперником королевича.
Гетман пытался скомпрометировать также и второго претендента на царский трон. Поляки использовали суд над Андреем Голицыным, чтобы опорочить его брата князя Василия как изменника и пособника калужского «вора». Великий посол отверг обвинения.
В октябре Сигизмунд вновь попытался навязать
