И все же с каждой сотней шагов разведчики все больше убеждались: далеко им не уйти.
— Хватит! — наконец зло крикнул Володкин, остановился, снял вещмешок. — Идите. Я прикрою.
— Нет! Это я должна остаться! — воскликнула Анна. — Это из-за меня…
— При чем тут ты! — снова зло оборвал ее Володкин,
Он уже решился, он знал, что его ждет, и больше всего боялся ненужных, лишних сейчас слов.
— Идите!
Он лег и приготовился к стрельбе.
— Витька! — Пахомов попытался поднять его.
— Идите!
— Пошли, — тихо сказал Пахомов, и маленькая группа скрылась за деревьями.
Эх, Володкин… Случись это на нашей стороне, полежал бы месячишко-другой в госпитале и вернулся в строй. Ведь рана-то была пустячная. Но у разведчиков в тылу врага легких ран не бывает… Володкин сунул в брошенный рядом вещмешок последнюю противотанковую гранату, осторожно выдернул чеку, отполз в сторонку и стал ждать.
Ветер разорвал тучи, в них проглянуло солнце. Снег быстро таял. По лесу, как весной, побежали ручьи, ветки сосен стряхивали ватные хлопья, промытые зеленые иглы светились капелью. Володкин приподнялся, посмотрел назад, вслед товарищам.
— Ничего, уйдут. Должны уйти, — сказал он вслух и улыбнулся.
Немцы приближались. Сухая, короткая очередь точно уложила двоих. Остальные бросились на землю. Застучали винтовочные выстрелы.
Володкин кричал, давал команды — будто не он один, а вся группа вела бой. А вражье кольцо сжималось все тесней и тесней. Разрывная пуля ударила в плечо. Вторая раздробила руку. Зубами подтягивая автомат за ремень, разведчик отстреливался. Но патроны в магазинах кончились, а новых набить он уже не мог. Сознание мутилось. Тогда Володкин вытащил из-за пазухи пистолет, сунул его в рот и уткнулся лицом в шапку…
«Не услышат гады выстрела. Пусть думают, что я еще живой», — подумал он и, улыбнувшись сам себе, что вот опять перехитрил фашистов, нажал спусковой крючок…
Немцы подошли не сразу. Долго присматривались, приподнявшись на локтях. Они боялись этого разведчика, который неподвижно лежал в кустах. Наконец осмелели. Бросились на него со всех сторон. Перевернули. Он был мертв. Кинулись к его вещмешку, и взрыв страшной силы разорвал тишину леса.
Оставшиеся в живых дальше не пошли. Они и до этого уже сталкивались с десантниками. Эти парни в маскхалатах, внезапно появляющиеся там и здесь, сражались насмерть и, даже мертвые, убивали.
Ревела, содрогаясь, земля. Гудело небо. Из-за Днепра во всю мощь била советская артиллерия, а самолеты один за другим сбрасывали на парашютах бойцов воздушно-десантных бригад. Удар наших войск по фронту был поддержан ударом крылатых пехотинцев с тыла.
Крушились на дорогах гитлеровцев мосты, их нещадно уничтожали с неба штурмовики, горели в засадах фашистские танки. И, словно в сказке, будто прямо по воде, мчались советские бронемашины через невидимые переправы.
Так началась великая битва, завершившаяся в начале ноября освобождением Киева, а еще спустя некоторое время — полной ликвидацией Корсунь-Шевченковской группировки врага. Здесь немцам был устроен новый Сталинград — так отмечалось в приказе Верховного Главнокомандования.
В тот день, когда Москва салютовала войскам, освободившим столицу Украины, в Ирдынском болоте, как эхо московских пушек, прозвучал троекратный ружейный залп. Разведчики капитана Грачева прощались с боевыми друзьями, навсегда оставшимися на Правобережной Украине.
Короткой стала цепочка бойцов, когда рота по узкой тропинке двинулась на соединение со своей бригадой. На самодельных носилках несли раненых. Среди них был и Андрей Лещилин.
Он все не приходил в сознание, но у командира роты была карта с его пометками. Пахомов уточнил данные товарища.
Сейчас старшина нес носилки и никак не хотел, чтобы его сменяли.
А впереди цепочки, рядом с командиром роты, шел маленький солдат в шапке с красной звездочкой и гвардейским значком на новенькой гимнастерке: военная форма хранилась у капитана Грачева и один-единственный гвардейский значок взяли разведчики-десантники с собой на задание. Специально для своего боевого товарища, которого ласково называли Кузовок.
Багряк П
ОБОРОТЕНЬ
(Приключенческая повесть)
Пролог
Событие, описанное в прологе, с очевидной бесспорностью наблюдал со стороны всевышний, на глазах которого вообще происходит все, что происходит. Но господь бог по старой традиции никогда не выступает в качестве официального свидетеля. Его невозможно пригласить в кабинет комиссара полиции Гарда и предложить рассказать все по порядку, предварительно угостив сигарой.
Стало быть, если нет других свидетелей, лишь человеческое воображение способно воссоздать утраченную действительность. Картина не всегда будет совпадать в деталях с той, что была на самом деле, но так ли важны детали, когда речь идет о восстановлении целого?
Итак, было то особенное время суток, о котором Земля узнала лишь с появлением цивилизации и которое всюду и везде называется часами пик. Прозвенели звонки, возвестив всем живым, что они свободны от работы. Разом открылись тысячи шлюзов, выплеснув наружу нескончаемый людской поток. Он мгновенно захлестнул русла центральных проспектов, растекся по каналам боковых улиц и разветвился многочисленными ручьями по переулкам.
Если бы движение пешеходов поручили описать физику, он сказал бы, пожалуй, что в обычное время суток оно подчиняется распределению Максвелла: можно встретить и бегущих прохожих, и неподвижно стоящих перед витриной. В часы же пик человеческая река течет одним общим потоком: почти нет обгоняющих, нет и отстающих.
В этот вечер один человек несколько выпадал из общего ритма. Он шел не торопясь, с трудом переставляя ноги. По виду он напоминал неудачливого коммивояжера, измотавшегося за день от бесплодных попыток сбыть свой товар, причем сходство с торговым агентом усиливалось еще тем, что в руках у человека был небольшой черный чемодан, в каком обычно носят образцы изделий.
Обгоняя незнакомца, прохожие то и дело задевали его, но он, казалось, не обращал на это никакого внимания. Время от времени он поглядывал на часы, но, вместо того чтобы ускорить шаг, двигался еще медленнее.
Наконец он свернул с главного проспекта на поперечную улицу, а затем углубился в лабиринт переулков. Чем больше он удалялся от центра, тем реже встречались ему прохожие.
Скоро человек оказался в узеньком безлюдном переулке, неведомо как сохранившемся в этой части города. Это был тупичок, своеобразный аппендикс, притаившийся позади новых высоких зданий, укравших у него изрядную долю солнечного света. Здесь даже в ясный весенний день сизым дымом клубился сумрак, и от этого ветхие, все в пятнах сырости, покосившиеся домики казались еще более убогими и зловещими.
