Прошло несколько часов. В саду под невысокой рябиной на том же месте, что и год назад, женщины собрали стол. Во главе его почетное место занимали Фридрих и Зинаида, оба распаренные, покрасневшие и с мокрыми волосами; они едва умещались на короткой, обшарпанной скамье; на коленях у Фридриха сидела счастливая Аня; Сережа и Борис расположились по бокам, внимая каждому его слову; Матильда Францевна и Наталья были на другой стороне, раскладывая вареную картошку и разливая по тарелкам уху. Выражение восторга при встрече с мужем исчезло с лица Зинаиды Андреевны и теперь вид у супругов был одинаково хмурый и озабоченный. Была ли причиной этому скудость стола — в этот раз Фридрих ничего не привез и даже выпить за возвращение было нечего — или крылось за этим что то другое, сразу сказать было невозможно. После трапезы Фридрих начал серьезный разговор. «Материальное положение у нас неопределенное,» начал он и открыл чемоданчик, который привез с собою. Плотные пачки банкнот в упаковке, занимали все его внутреннее пространство. «Вот это сила,» рот Бориса с восхищением открылся. «Мы богачи!» «Не совсем так,» поправил его отец. «Это кредитные билеты полевого казначейства Северо-Западного фронта, подписанные генералом Юденичем. Каждая купюра имеет достоинство 1000 рублей. Если бы наша армия взяла Петроград, эти юденки имели бы большую цену. Этого не случилось, войну мы проиграли и армия распущена. Это мое выходное пособие. Им можно обклеить стены. Оно не стоит бумаги, на которой оно напечатано.» «Ну, почему же? Эти билеты может купить какой нибудь богатый нумизмат для своей коллекции,» попыталась подать надежду Наталья Андреевна. «Ты шутишь,» отрезала ее сестра и повернулась к своему мужу. «У нас остались твои франки, которые ты привез год назад.» «Они не вечные. У вас были затраты. Чем мы будем жить?» Фридрих обвел суровым взглядом их растерянные лица. «Работать я не могу, здоровье мое подорвано; специальности, кроме военной, у меня нет и воевать сызнова я не собираюсь, а ежели бы и попросили, то не пошел.» Его голос становился громче и резче. Было впечатление, что он говорил из глубины души, а руки его, лежавшие на столе, сжались в кулаки и побелели. «Я больше не русский патриот каким был с детства. Те безобразия, неполадки и интриги, которые я видел на фронте, перевернули меня. Мы воевали против народа. Да, народ заблуждается и поверил посулам Ленина, но большинство народа против нас. Я потерял веру в здравомыслие вождей Белого движения; гражданская война окончательно нами проиграна и красные захватили власть. Сколько они продержатся — никто не знает!» Фридрих так разошелся, что грохнул кулаком по столу, от чего вся посуда на нем подпрыгнула и зазвенела. Его домашние ахнули; на лицах их отразились всевозможные чувства и гримасы — от ужаса и недоумения у детей и Натальи Андреевны — до торжествующего одобрения у Матильды Францевны. Только жена его оставалась бесстрастной — она уже все знала. «Итак, что будем делать?» Фридрих насупился и, поставив локти на стол, обхватил ладонями свою голову. «Может Борис и Сергей пойдут работать?» неуверенно предложила Наталья. «Мы еще не в такой крайности,» Фридрих остро взглянул на свояченицу. «Не портите им жизнь. У ребят способности. Им надо закончить образование, а уже потом искать подходящую работу. Может наши женщины пригодны к фермерскому труду?» Наталья и Зинаида замерли в раздумье. «Дядя Фридрих, ты здесь первый день,» начал Сережа. «А ты вообще — знаешь, что происходит у нас в городе?» Не дождавшись ответа он продолжал, «Финны очень невзлюбили русских. Нас ругают плохими словами и гонят прочь. Им все равно — белые мы, или красные — они ненавидят всех русских.» «Это правда?» Фридрих был шокирован. «Мы видели такое же и в Эстонии,» вступила в разговор Зинаида Андреевна. «Такое же, вероятно, происходит во всех прилегающих к России территориях. За столетия накопили они много обид на нас, вот теперь как только царская власть исчезла, и негодуют.» «Нас не трогают потому, что в городе мало русских, нас не с кем ассоциировать, и принимают нашу семью за немцев, которых финны любят и уважают,» с тревогой сказала Наталья. «Мы немцы и есть,» веско высказалась Матильда Францевна. «Почти все немцы.» Молодые женщины, а также Сережа и Аня почувствовали себя неудобно. «Тем не менее Сергей прав, кто-то может догадаться, что из чистокровных немцев нас здесь всего двое,» Матильда Францевна огорчилась. «Тут недавно я на рынке слышала, что в Харьявалта облава была — русских ловили и многих убивали; так впопыхах и двух поляков удавили, хотя те кричали и протестовали, что они здесь не причем; толпа им не поверила.» «Что делать будешь, если к нам придут?» возмущенная слышанным спросила Зинаида мужа. «Пока я здесь, это не случится,» ответил он не слишком уверенно. «Наши дети посещают школу. Что если там к ним привяжутся?» озаботилась Наталья. «Я об этом часто думаю,» Матильда Францевна отхлебнула из чашки свой простывший чай. «Нам надо отсюда уезжать.» Все ошарашенно обернулись в ее сторону. «Страна эта маленькая, на краю света, возможностей для детей немного. У меня есть брат в Тюрингии, у него большая ферма; я напишу ему, может он нас всех примет. В Германии жизнь может быть легче; это наша историческая родина.»
Следующий день был пятницей. По утру голова ни у кого не болела после вчерашнего трезвого застолья и поднялись они рано. Дети ушли в школу, Фридрих менял подгнившую доску в обшивке дома, Матильда Францевна что — то строчила бисерным почерком в своей комнатенке на листочках бумаги расстеленных на швейной машинке, а сестры после завтрака отправились в лес по грибы. Им необходимо было переговорить. Разве две подруги, да еще сестры, живущие под одной крышей, могут утаить друг от друга свои милые тайны? Желание выговориться и облегчить душу клокотало в Зинаиде Андреевне; желание выслушать и разделить свою печаль обуревало Наталью. Для своих конфиденций они забрались в самую густую чащу, где ничье ухо, кроме разве птичьего или звериного, не перехватило бы их откровенный и без оглядок разговор. Вокруг них громоздился дремучий лес. Ели и сосны перемежались с белыми стволами берез. Упавшие на землю мертвые стволы с трудом различались среди камней, осыпавшейся хвои и разлагающегося валежника. Бесконечные ряды деревьев, покрытых лишайниками, давили своей громадой. Неясные отблески солнечного света, загороженного густыми кронами наверху, едва достигали темнозеленого ковра мхов, в котором горели красные ягоды. Впереди сестер сквозь наваленный бурелом поблескивала стоячая болотная вода и оттуда тянуло гнилью. «Давай остановимся здесь,» предложила Зинаида Андреевна и и они опустили свои лукошки на полусгнивший ствол поваленной пихты. Шорох листвы и хвои был таким успокающивым, что Зинаида без усилий начала свой горький разговор. «Выпытала я прошлой ночью у мужа моего два секрета. Один не совсем плохой, а другой хуже быть не может.» Наталья похолодела в тревожном предчувствии. «Не томи; говори скорее.» Ноги еле держали ее и плечом она прислонилась к березе. «Сказывает, что два года назад в Тобольске встретил он твоего Пашку. Тот у большевиков подвизался и в такое доверие вошел, что его, семью царскую, стеречь назначили. Так вот, Фридрих мой сговорился с монархистами тамошними, чтобы императора Николая и всех его из плена вызволить; ночью пробрался в особняк, а там засада, и Пашка между них командиром чекистов выкобенивается. Так Фридрих, не дурак, за шкирку твоего Павла схватил и с ним в обнимку из окошка выпрыгнул. Не знает, когда и очухался, но показалось ему, что Пашка твой мертв; мой муж убежал, а потом стал задумываться, так ли это? От прыжка со второго этажа на снег, говорит, не умирают; вывих какой или кости ломают…» Наталья Андреевна схватилась за сердце. «Так Павел может быть жив? Подлечили его и опять меня ищет? А что я сыночку своему скажу?! Он то, несмышленый, думает, что отец его герой? Ой, моченьки моей нет…» зарыдала она. «Зачем Павлу тебя искать? У него там небось столько уже женского пола перебывало — счет потерял — и все до одной идейные.» «Ну, сын все таки у него. Может интересуется?» «Может быть косточки его давно сгнили и ты вольная вдова. Жив он или нет — это только догадки. Проверить это невозможно.» Однако Наталья Андреевна продолжала сомневаться. «Я тo, по простоте своей, позволила Григорию делать со мной все, что он пожелает; он уехал и сейчас мерещится мне день и ночь; прямо наваждение какое.» «Фридрих говорит, что Григорий тебя все время вспоминал, сильно ты ему к сердцу прилегла; после войны собирался он за тобой приехать и посвататься.» «Где же он? Почему не едет? Я все глаза проплакала.» «В бою ранен был он. Одним снарядом его и Фридриха покалечило. Пока в лазарет везли Григорий умер, а муж мой полгода в больнице валялся.» Сестры замерли, обессилевшие от переживаний. «Значит Григория тоже нет и ждала я напрасно!» завыла Наталья. За что мне все это?!» Она подняла к небу свое заплаканное лицо. «Не думай, что мне намного лучше!» выкрикнула Зинаида. «По крайней мере ты свободна и можешь искать себе мужчину, а мой муж изуродован и в постели ничего не может!» Ее зрачки потемнели, волосы упали на лицо и она сжала ладонями виски, как бы пытаясь собраться с мыслями. «Зинка!» сестра обняла ее. «Это правда? Может надо лечиться?» «Его лечил лучший врач Эстонии. Сказал ему: «хорошо, что вы успели завести детей; больше не будет». У него там теперь все в шрамах.» «Ну а ты? Так и будешь терпеть? Тебе только сорок!» «Буду терпеть! Мужа своего я не оставлю!» «И кто эти войны только придумал?» Наталья шмыгнула носом и поправила свои длинные соломенные волосы, заложив их за уши. «Известно кто — мужчины! Сами в драки лезут, сами погибают, а мы красавицы, потом из-за них страдаем.» Зинаида встряхнула головой, словно отгоняя черные мысли. «Заболтались мы с тобой, гляди дождь собирается, а у нас лукошки пустые. Пошли назад; по пути лисичек наберем. Я хорошее место знаю.»
