Фиг ли, отморозков развелось, того и гляди нарвешься. Он подождал, пока человек, так и оставшись невидимым, пьяно бормоча и всем телом продираясь через кусты, прошуршит мимо. Существо без страха, блин. Безголовое.
На Лесной вообще ничего интересного не было. Ну, бар «Огонек» — цены зашибические и братки за столиками. Прошлой зимой там перестрелка была. Три человека попали в морг, два — в тюремную больницу. Еще имелся дискотечный клуб «Ника», но контингент там собирался исключительно взрослый, малолеток, типа Игоря, просто выставляли за дверь, когда с подзатыльником, когда без. Музыка долбила — дай боже, и девчонки на подиуме танцевали — длинноногие, в чулках-сеточках, можно глаза стереть и из штанов выпрыгнуть.
Но Королеву и в «Нике» искать было нечего.
Не, имелся, конечно, вариант. На Пожарной. Там в доме номер двадцать находился бесхозный подвал класса «люкс» с отоплением, светом, мебелью и даже с видеодвойкой. То ли переделанный из бомбоубежища, то ли пристроенный к нему.
Чехов Игоря звал. Чем-то Игорь ему импонировал. Приятно, чего уж. Приходи после восьми в любой день недели, кроме пятницы и воскресенья. В субботу можно днем.
На самом деле, конечно, не Чехов, а Рябов. А Чехов потому, что имя-отчество у Рябова были Антон Павлович. Как-то и закрепилось, что Чехов, а не Рябой или Рябчик. За Рябчика, кстати, и в рыло от Чехова можно получить.
Вопрос только в том, ходит ли в подвал Королева. Большой вопрос. Честно говоря, Игорь за Королевой и в «Огонек» бы пошел и вообще. Спас бы. С моста прыгнул. И в подвал, если она там, — легко.
Эх, если тебе снится Королева, все, ты пропал. А если ты с ней три года назад на экскурсии в областной музей держался за руки — тем более. И не объяснить, отчего у тебя в голове Королева лезет с каждой мыслью. Смеяться хочется, утопиться хочется. Что-нибудь сделать у нее на глазах хочется. Потому что — глаза. Зеленые. Взглянет — и у тебя мурашки, и воздуха не хватает, и потеешь.
А скажет тебе что-нибудь персонально — все, ты на пол-дня — курица без головы, бегаешь, придурок, кудахчешь, в груди тепло, даже жарко, вокруг поют голоса, и кто-то словно за шкирку подвешивает — перебираешь ногами, но кажется, что молотишь ими впустую. Королева, Королева, моя Королева. С чудным именем. Ольга. Оля. Олечка. Оленюшечка.
Чехов себя от компашки Фрязина ставит отдельно. У него как бы статус покруче. Родаки не как Игоревы отец с матерью, не жмутся на сына. Тут от говнодавов не знаешь, как избавиться, а ему — пожалуйста, целый подвал. С видаком! Не, завидно, конечно. Может, Чехову и на учебу разрешают забивать. Тогда вообще — мечта.
А Королева у Чехова точно может тусоваться. Не дома же ей сидеть. Игорь решительно свернул в переулок, выводящий через два квартала на Пожарную.
Теснились дома, деревянные, щелястые, приземистые, в два этажа. В пустых дворах угадывались редкие силуэты автомобилей. На одном крыльце сидел и курил какой-то растрепанный мужик в трусах и в майке. На другом, дальше, светил желтыми глазами котище, не двигался, только голова его поворачивалась вслед за Игорем, будто на шарнире. Из приоткрытого окна, рассыпающего по стеклу блик телевизионного экрана, слышалась неуверенная речь президента. Мнэ… Мнэ… Бухарик, блин.
Тарахтя, прокатили за спиной «жигули». За забором набивали мяч — слышался его звонкий стук от асфальт. На перекрестке сияли электричеством два ларька. У одного нетерпеливый покупатель чуть ли не с головой ушел в окошко. Игорь на всякий случай взял от ларьков подальше. Распотрошат всякие уроды на предмет мелочи, потом не обижайся. Лаяла собака. Темнела лужа, от нее на проезжую часть, освещенную фонарем, тянулась свежая, полная глинистых комков колея. Кто-то не отказал себе в удовольствии.
Немного постояв через улицу от дома номер двадцать, Игорь все же решился зайти к Чехову в подвал. Стремно, конечно, в говнодавах, но так-то чего? Узкая бетонная лесенка в торце вела к железной крашеной двери. Игорь спустился вниз, в заглубленную темноту. Из-под подошвы отлетел осколок стекла.
На стук в дверь секунд двадцать не было никакого ответа. Потом с той стороны глухо бумкнуло, звякнуло, и в глаза Игорю через открывшееся окошко плеснул жидкий свет ручного фонарика.
— Кто?
— Лага.
— Сейчас.
Свет погас. Окошко закрылось. Игорь побил носком ботинка стенку рядом с дверью. Один раз попал по железу. Тут же со звуком передернутого затвора отщелкнулся засов.
— Не долби ты, — сказал незнакомый вихрастый мальчишка. — Я слышу. Входи. Саня, — подал руку он, здороваясь.
Игорь переступил порог и пожал ладонь.
— Игорь. Лаголев. А Чехов?
— Здесь, — сказал мальчишка, возвращая засов на место. — Ты по делу или так?
Пряча руки в карманах, Игорь пожал плечами.
— Так. А что, нельзя?
— Можно. Есть видак. Карты.
— А что крутите?
— «День независимости».
— А, я видел, — сказал Игорь.
— Все равно крутой фильм.
— «Миссия невыполнима» круче.
— Да чем круче-то?
— Ну, вообще. Сюжетом.
Саня скривился и, усевшись на табурет под тусклым плафоном у двери, указал Игорю на светлый проем впереди.
— Давай, топай.
Игорь потопал.
Через небольшую площадку, когда-то, видимо, служившую тамбуром, проход вел в основное помещение, которое представляло из себя просторную бетонную коробку без окон. Под потолком через одну горели лампы дневного света. Диван в центре как бы делил пространство надвое. В левой половине, изгибаясь, тянулись по стене в дальний конец разнокалиберные трубы, торчала клочьями разлохмаченная изоляция, висел пустой пожарный щит, лежали рулоны стекловаты, стояли лавка и стол для пинг-понга. В правой половине, явственно более обжитой, находились несколько стульев, кресло, в одном углу пристроилась тумбочка с видеодвойкой, в другом, накрытая цветастым одеялом, пряталась тахта, коврики драпировали бетонный пол, стояла колонка, с плакатов на стенах глядели скелеты, грудастые тетки, раскрывали пасть монстры и взмахивал мечом Шварц в роли Конана.
Еще имелся низкий стол, который совмещал в себе функции обеденного и игрового. Среди пивных бутылок и кучек шелухи от семечек валялись шашки и доминошные кости, в центре стояло блюдо с обглоданным куриным скелетом, а рядом, в россыпь, лежали карты и белела бумажка, на которой, видимо, велся счет. Вился тонкий сигаретный дымок. В телевизоре Уилл Смит тащил по пустыне инопланетного пилота.
— О, Лага!
Чехов, обернувшись с дивана, приветственно поднял руку.
— Ага.
— Садись, куда хочешь.
На стульях сидело трое. Двоих Игорь знал: светловолосый Титаренко с параллельного класса и очкарик Мылкий из класса на год старше. Мылкого все звали Ромычем. Титаренко, понятно, звали Титькой, и было не понятно, обижается Титаренко
